Выбор - быть человеком!

— Время сбора увеличиваю до шести часов, берите всё. Детские вещи упаковать в отдельные сумки, на каждого — свою, в общую кучу не складывать! Приказ понятен? Выполнять!

ПЕРЕСЕЛЕНИЕ

День тот же, шесть часов спустя

Кельда

На въезде в лес я оглянулась.

Вереница гружёных скарбом повозок вытянулась едва ли не на триста метров. Первым шёл «исправительно-трудовой» состав внезапно образовавшейся у нас детской колонии. Я просто не знаю, как иначе назвать это учреждение. За головной повозкой с личными вещами топали старшие, по тринадцать-четырнадцать лет, за второй — младшие, по десять-двенадцать. Все более мелкие, чтобы не слушать плача и прочего, после прощания с родителями были снова погружены в полусонное состояние и вяло лежали на дне повозок между баулами со своим барахлом. Такие вот мы деспоты. Угрюмо шагающие или трясущиеся в своих кибитках взрослые интересовали меня не очень. Горбатого, как говорится… А вот дети… За этот человеческий материал можно ещё побороться.

Честно, я пока плохо представляла, как оно всё будет. Перебирала в уме людей, которых можно будет назначить… м-м-м… воспитателями?.. командирами?.. Слово «надзиратель» мне не нравилось категорически. Блин, вот ещё с терминологией заморочка.

Владимир Олегович и ещё пятеро мужиков ехали впереди, обсуждая место возможного поселения нашей новой собственности. Наконец они пришли к какому-то решению, и трое ускорились. Ну вот, к прибытию колонны её уже будут встречать.

И правда, перед въездом на старый мост (через брод) нас ждал Илья с картой и целой бригадой помощников. Так-так, на северный берег хотят цыган поселить, понятненько… Там сперва хотели второй северный посёлок ставить, даже начали расчистку под дома́. Но потом нашли другое место, восточнее Малахита километров на восемь (уж больно удачное), и этот пятачок оставили до лучших времён. Зато можно сразу строиться! Мест для выпасов не так чтобы сильно много, но есть. Вдоль всей речушки-Вилюйки, как минимум, тянется полоса луговин. Была даже почти что дорога — вычищенная земельщиками полоса, соединяющая этот задел с выездом к мосту.

И глаза они здесь особо никому мозолить не будут. Да и возможностей установить с новым рабским посёлком некую преступную связь (у любых деклассированных элементов, буде таковые найдутся) на этом берегу гораздо меньше. Всё-таки Бурная вполне оправдывала своё название; лишний раз пускаться по ней вплавь рисковали разве что наш Дед да Серегер с десятком своих таких же сумасшедших последователей.

— Ну что, госпожа баронесса, — муж отвлёк меня от созерцания карты с пометками, — как новый посёлок называть будем?

— Исправительно-трудовая колония «Хризопраз».

Он, видать, не ожидал столь резвого ответа, и потому несколько секунд молча внимательно на меня смотрел.

— А почему хризопраз?

— А почему бы и нет? Малахит же есть. А хризопраз — камень хороший, со всякой нечистью помогает бороться. К тому же, в названии упоминается золото, пусть и на греческом. Ну… «золотой лук» — золотые зубы… улавливаешь ассоциацию?

— Ну ты блин даёшь. Долго думала?

— Ага. Цельных полчаса. Давай уже, отправляй их. Есть хочу, а ещё младших устраивать.

Вот так оно всё вышло. Сетка, если что, тут десятикилометровая!

Старшие ушли с Ильёй. Детей старше шести лет и всех подростков пока отправили в лагерь на северо-западе острова, буквально пару недель назад покинутый самыми младшими рейнджерятами. Шалаши были вполне ещё крепкие, в крайнем случае, пусть напрягутся и подладят. Месяц ещё можно спокойно жить, а там что-то порешаем. Расселяться начали по-семейному, мы препятствовать не стали. Чтобы дурью сегодня не маялись, велено было всем наготовить сушняка для костров на две недели вперёд и привести территорию в порядок.

А вот самых мелких отвезли пока к нашим свободным цыганам. Петша Харманович, по-моему, слегка обалдел, когда мы начали выгружать из повозок бесчувственные тельца и передавать столь же офигевшим женщинам. Ещё бы, двадцать пять детей за раз, обалдеешь тут.

Барон посоветовал цыгану челюсть с пола подобрать, пояснил, что статус у новеньких принципиально другой, но культурную программу они должны будут усваивать вместе с мелкими Деметерами и Романовыми. Так что пара женщин в день должны теперь по очереди дежурить нянями. Ну, или на постоянку кого назначить — тут уж как он сам решит. И чтоб был порядок и чистота.

Мирела смотрела на малышню строго, но без ненависти. Ну и нормально.

Всё тот же бесконечный день. Точнее, уже вечер.

После ужина (пока тепло) было у меня специальное приёмное время в беседке у донжона. Как я и просила, забежал Илья.

— Ну что, Илюш, как там твои подопечные? — спрашивала я вроде в шутку, а по всему выходило, что на геолога нежданно-негаданно свалилась дополнительная нагрузка.

— Да как сказать, матушка кельда… Квёлые они какие-то. Ползают как мухи сонные. Сидят чего-то, в кулях своих ковыряются. Уж не знаю, чего они там понастроят.

— А ты им направление задай. Место там ровное. Хоть вон план Малахита возьми, а то и правда нагородят невесть чего. И не разгоняются пусть пока усадьбы возводить. Общий дом с выгородками, чтоб всем туда забиться. Потом под что захотят, под то и определят: хошь — клуб, хошь — торговый центр. А во вторую голову должны хозяйство наладить. Вот как ферма готова будет — тогда могут личное строить, не раньше. И с оградой границ не тяните. Побредут коровы дальше положенного — что люди делать будут?

Мы ещё с Ильёй посидели над планами, ибо мой державный супруг заявил, что в ближайшее время ни видеть, ни слышать ничего о цыганах не хочет. Что хотите с ними делайте…

РАБСКАЯ КЛЯТВА В ДЕЙСТВИИ

Новая Земля, Серый Камень — ИТК Хризопраз, 04.04 (августа).0005

Кельда

Мда. Чего-то подобного следовало ожидать. В первую же ночь Петрашенки побежали. Вот прямо все. Такой массовый исход.

Рабов у нас никто и никогда не караулил — заняться что ли нечем? Раба караулит клятва, и все они были об этом предупреждены.

Приказ пределов посёлка не покидать позволил старшим Петрашенкам уйти почти за два километра от места общей ночёвки, до самого берега Бурной. Тут проходила южная граница отведённой им земли, по которой в ближайшие дни Илья планировал наставить предупреждающих вешек — как раз во избежание, так сказать.

Дальше сработал вопрос выносливости. Глава клана, истекающий кровавой пеной, смог доползти почти до самых прибрежных валунов. Умер кагбэ свободным. Остальные — кто докуда добежал. В живых осталась одна молодуха. Шла она после недавних родов медленно, в числе последних. И вот, сделав очередной шаг, почувствовала, как в конвульсиях начал биться ребёнок у неё на руках. А потом вокруг начали валиться и в корчах умирать родичи. И накатила чудовищная боль. Пока сообразила, что происходит — с ребёнком уже всё было кончено. Спасло её то, что она остановилась практически в двух шагах за границей — упала назад, головой за черту. Так она и пришла в становище, воющая и седая, с посиневшим трупиком на руках.

К рассвету взбудораженная рабская деревня была у места гибели всей старшей верхушки Петрашенковского клана. Кто посмелее, попытался было забрать трупы, но после пары осторожных шагов в их сторону скачками вернулись назад. Люди топтались, не зная, что предпринять. Бабы тихо выли. Бурная ворчала. Наползал туман.

Вторая печаль была в том, что уговор у Петрашенок, видать, был общий. Потому как побежали и дети тоже. Клан Петрашенковский был чуть поболее, чем остальные, и в бывшем рейнджерском лагере их было аж пятьдесят один человек. Десятеро старших девок пошли к Петше (забрать своих, видели же, куда мальцов определяли), а остальные спустились к маленькой рейнджерской пристани, в которой ещё стояло несколько лодок, погрузились и выгребли на глубокую воду. Вот тут их и накрыло…

Пару лодочек с безнадёжно мёртвыми детьми прибило к свесившейся в воду иве ниже по течению, остальные унесла стремнина.

Растерявшиеся и вытягивающие шеи Шишковы и Санчаки всё ещё топтались вдоль границы своего посёлкового надела, когда молочные рукава тумана над Бурной вдруг поредели, и мимо проплыли три лодки со скрюченными детскими тельцами, в которых все опознали Петрашенок-младших. Их было видно секунд десять, после чего речной туман вновь сгустился, и от воды пополз липкий холодный ужас.

Последняя оставшаяся в живых Петрашенка завыла тоскливо и безутешно, словно собака, потерявшая хозяина.

Они вернулись к месту ночёвки торопливо, словно подгоняемые невидимыми тенями, наскоро поели и, пряча друг от друга глаза, поспешили рубить лес для жилья. Мужики старались не останавливаться: как только стук топоров смолкал, ветер доносил нечеловеческий вой обезумевшей молодухи, продолжающей качать мёртвое дитя всё там же, на границе посёлка.

У нас ночь тоже прошла с приключениями. Ни свет ни заря в донжон заявился Петша Харманович. Если быть точным, полчетвёртого утра. Или ночи? Попросил прислать кого-нибудь, потому как виновным в «порче баронского имущества» быть не хотел, а иначе — никак. Бешеные Петрашенковские девки и так целый час орали, запертые в сарае, пока он не пригрозил всех выпороть. Выпускать их опасались — а ну как побегут в разные стороны?

Отправила за нашими интеллигентками. Рабам — рабский суд. Девок на месте выпороли от всей души и уже малость присмиревших притащили в детинец.

В это время пришёл спавший с лица Дед, поднявшийся пораньше, чтоб проверить большие морды под старыми ивами. А нашёл…

Вытаскивать скрюченные тела бегунков я отправила всех цыганских подростков, поднятых по авралу, во главе с поротыми Петрашенками. Пусть посмотрят, живее будут.