Отдельный 31-й пехотный

— А ну-ка прекратили все! — гремит над полем голос и мы — замираем. Почти все. Замирает на месте девушка, которая летела на коротком дзяне, она тут же опускается на снег, перехватывает рукоять и вгоняет оружие в ножны, замирают атакующие нас хунхузы, замираю я. Почему я замираю? Потому что я слишком хорошо знаю этот голос и если ночью я услышу его — встану и сделаю как сказано.

— Какого черта, Уваров! — гремит над полем боя голос полковника Мещерской: — ты решил мне работы прибавить? Мне и так еще три дня лечить, а ты вон Черному Ма руку чуть не выдернул!

— Как есть выдернул, госпожа Тигрица — ябедничает вредный китаец с маузером: — дикий какой-то.

— Во е шошенла! — кряхтя встает из снега еще один хунхуз: — совсем жалости нет! Рука ломать, пополам как зверь! Та де уой пеньйоу? Так себя вести плохо. Больно и плохо.

— Уваров! — полковник Мещерская стоит на кромке леса широко расставив ноги и сложив руки на груди. Только трубки ее неизменной во рту нет: — чего молчишь? Ты на черта хунхузов переломал?

— Ээ… да я честно говоря за тебя переволновался — отвечаю я, быстро окидывая ее взглядом. Полковник свежа, румяна, никаких следов пыток или неуважительного отношения не видно… а как узнать, не было ли ментального принуждения?

— Если ты за меня волновался, то поздновато ты сюда добрался. Хунхузы с женщин кожу снимают, знаешь ли… — прищуривается полковник, делает нетерпеливый знак рукой и ей тут же вкладывают в эту самую руку уже раскуренную трубку. С поклоном.

Глядя на это безобразие, я окончательно убеждаюсь, что с ней все в порядке. Такое не подделаешь. Искреннее почтение, сквозящее в жестах, граничащее с раболепством.

— Хорошо, что я не опоздал на такую захватывающую процедуру — отвечаю я: — Мария Сергеевна, Машенька, может домой уже пойдем, а? А то я человек нервный, а твои хунхузы уж очень хрупкие.

— Не мои они — машет рукой она: — Лунга. А ты, я вижу, еще одну бабу себе завел… или двоих сразу? С глаз долой из сердца вон?

— Мария Сергеевна! — тут же бледнеет рядом Ирина и отодвигается от меня подальше: — уверяю вас ничего такого между мной и господином Уваровым не было! Исключительно деловые отношения!

— Где моя сестра? — выкрикивает барышня Лин откуда-то из-за спины: — что вы с ней…

— Йючень да! Ни вэйшенма зай джэ⁈ — раздается звонкий голос второй мастерицы из рода Цин и я вздыхаю с облегчением. Вот и нашлись наши пропажи. Правда, что тут происходит пока решительно непонятно. Барышни-сестры-мастерицы сошлись и стали переругиваться на своем языке, о чем спорили — не понимаю, но спорят очень даже эмоционально.

— Не могу я пока уйти, Володя — отвечает мне полковник Мещерская, складывая руки на груди: — в чем, отчасти и твоя вина, кстати есть… — при этих словах она слегка краснеет.

— Ааа… — делаю вид что понимаю я. Это из-за того, что…

— Вот тебе и «а» — сердится она, вынимая трубку из уголка рта: — сказал «а», говори и «бэ»! Ты чего сюда с собой эту… — она кивает на побледневшую Ирину Васильевну: — привел? Она ж из СИБ.

— Да я знаю.

— Сам закапывать будешь. — предупреждает меня Мещерская: — местные СИБ не жалуют.

— А я тебе говорил — наклоняюсь я к следователю: — а тебе обязательно значком помахать надо.

— А… можно меня не закапывать? — спрашивает Ирина Васильевна, убирая свой браунинг в кобуру и бледнея еще больше: — а то у вас потом неприятности будут. Я ж не о себе беспокоюсь. О вас. Зачем вам неприятности? Вы, Мария Сергеевна — уже все свои неприятности с Денисьевыми переросли и свои собственные условия при дворе ставить можете, а это вам в минус будет. Пусть и немного, кто я такая? Так, оперативник. Одним больше, одним меньше. Но вам для торга за место при дворе — это раздуют и условия невыгодные навяжут.

— Ты смотри, какая змеюка… — качает головой Мещерская, глядя на следователя со странным выражением — смесью отвращения и одобрения: — ты смотри…

— От меня живой пользы больше — говорит та: — хотите я клятву верности принесу?