Отдельный 31-й пехотный

Глава 7

— И о чем ты сейчас думаешь? — раздается в полутьме голос полковника Мещерской. Я хмыкаю про себя. О чем можно думать, прижимаясь к совершенной груди своего непосредственного начальника? О том, что природа несправедлива и кому-то все, а кому-то ничего и что если бы барышня Лан из рода Цин увидела формы полковника не затянутые в плотную ткань мундира — она наверное удавилась бы от зависти? Пожалуй, и валькирия Цветкова бы удивилась такому. Все-таки в одежде Мешерская производит впечатление крупной женщины, но чертов мундир недостаточно облегает ее фигуру, для того, чтобы понять, что на самом деле у нее есть талия, что эта самая талия делает ее похожей на песочные часы… а еще что грудь непосредственного начальника и по совместительству — трофея, взятого в бою — очень мягкая, упругая, но мягкая. Такое вот сочетание несочетаемого. И еще — от нее пахнет фиалками. Едва уловимый цветочный аромат в полутьме купе спального вагона… и это едва слышное «тудунн-тудунн», которое издают колесные пары, проезжая очередной рельсовый стык.

— Я думаю о том, сколько у нас еще осталось дней — отвечаю я: — дни, наполненные негой и блаженством. Кстати, не такая уж ты и страшная в постели… а говорила, говорила…

— Это я тебя пожалела — откликается она и ее голос журчит словно прозрачная вода горного ручья, переливаясь через камни: — ты, Уваров, даже на «удовлетворительно» не отработал.

— Да? А мне показалось что ты сознание потеряла… разок. Или два?

— Это я от скуки заснула. Эй! Ты куда⁈

— Если ты все равно спишь, то я…

— Не, не, не! Убери свои лапы, Уваров! Все, на сегодня все! У меня ресурсы на самоисцеление ограниченные, ты и так меня заездил… лапы убрал, кому говорю!

— Ага, все-таки значит теряла сознание…

— Это нечестно — отзывается она: — ты используешь Родовой Дар. Конечно, ты у нас человек-паровой двигатель. Ты бы всю чжурскую конницу перетрахал вместе с лошадьми.

— Странные у тебя фетиши, полковник… но если ты так хочешь…

— Отстань! — она бьет меня по руке: — отвали! Вон, иди в соседнее купе, свою Лан окучивать. Сколько можно! Лучше скажи как ты свой Дар чувствуешь? Куда энергию направляешь? Как управляешь вообще?

— Управляю? — я приподнимаюсь на локте и смотрю на Марию Сергеевну Мещерскую, а сейчас — просто Машеньку, которая прижимает простыню к груди и выглядит донельзя соблазнительно, словно такая… обычная и беззащитная девушка.

— Да не управляю я ничем — признаюсь я: — просто… дерусь и все.

— Серьезно? — она прикусывает ноготь на большом пальце, и простыня сползает вниз, обнажая один спелый плод с торчащим темным соском: — у тебя так?

— Ну да. А у тебя как? В смысле — как ты исцеляешь людей и себя? Разве не просто — руку приложила и все?

— Что? — простыня окончательно спадает с ее груди, но она не обращает на это внимания: — ты серьезно⁈ Ты… ты даже себе не представляешь, как тебе повезло! Ты… тебя же обучать срочно надо!

— Так я не против учиться. Учение свет, неученье тьма, кто владеет информацией владеет миром. Но… почему всех так занимает факт что я ничего не делаю для реализации своего Дара? Это ж просто… я просто неуязвим. И силен.

— И глуп. — припечатывает меня полковник, которая сейчас — со съехавшей на живот простыней совсем на полковника не похожа. А похожа она на женщину, которая вот только что стонала подо мной, впивалась ногтями в спину и просила еще… пока не стала умолять прекратить. Хм… а я быстро восстанавливаюсь. Интересно, это тоже Дар?

— Даже не вздумай — отодвигается от меня она и, заметив, что простыня сползла на живот — тут же прижимает ее к груди: — вот даже не вздумай, Уваров. Давай поговорим.

— Конечно — соглашаюсь я с ней, стягивая простыню: — конечно… я обожаю с тобой разговаривать…

— Уваров! Нет! Не… а… да пес с тобой… — кожа Машеньки покрывается зеленоватым сиянием, и она мотает головой: — подумать только, из-за озабоченного кобеля откат слила! А если что случится… ох… да…

— Если что — то я тебя защищу. И тебя и всех, кто в этом поезде едет — успокаиваю я ее: — я Прорыв закрывал. Можно сказать Закрывающий теперь.

— Ты слишком много разговаривающий, Уваров… о… — ее теплое дыхание обжигает меня и я снова погружаюсь в исследование впадин и холмов, долин и изгибов, чтобы пастись среди лилий и лепестков лотоса до одурения женщиной…

Я снова лежу на спине и гляжу в потолок. Спальный вагон уровня комфорта «люкс» оборудован новейшими электрическими лампами… вернее — одной лампой. Которая видимо работает от генератора, который в свою очередь барахлит. И эта лампочка светит азбукой морзе — то поярче сделается, то снова потускнеет.

— Теперь-то ты в состоянии говорить? — спрашивает меня полковник, которая сейчас Машенька. Простыни на ней нету вовсе, где-то на полу сейчас простыня валяется, никакого желания ее искать нету, жарко нам. Она лежит совершенно голая, не стесняясь своей наготы, забросив на меня ногу и проводя пальцем по груди.

— Угу — отвечаю ей я. Хорошо, что в перерыве всех этих языческих ритуалов плодородия — к нам постучалась красная как варенный рак валькирия Цветкова и принесла ужин. Обед мы с полковником пропустили, потому как я продолжал пастись среди лилий и лотосов, считая каждый изгиб ее тела, вдыхая ее аромат и обладая женщиной…

— Ну так вот, господин Стальной Стержень и Паровой Двигатель. Хм… вот чжурские всадники тебя назвали Неуязвимый Отшельник, а надо было — Неутомимый Ебака. Видели бы они твои настоящие подвиги — размышляет она, выводя пальцем у меня на груди какие-то узоры: — хотя, справедливости ради надо заметить, что этот титул — самое страшное твое оружие. И если бы ты перетрахал всю чжурскую конницу — принц Чжи нипочем тебе пайцзу не пожаловал бы. Всех коней бы им испортил. И принца. Или, например эту девицу из СИБ. Признавайся, хотел ее завалить? Чтобы она на коленях перед тобой стояла, вся такая покорная и на все согласная?

— Интересные у тебя фантазии — замечаю я: — но мне нравится, продолжай. Я так понимаю ты тут про эксперименты в постели?

— Пфф… — фыркает она и переводит тему, не отрывая своего пальца от моей груди: — вот ты говорил что я — лечить умею, да?

— Разве не так? Ты и себя и остальных… — начал было я, но тут ее палец уткнулся мне в грудь и застыл.

— Пятое ребро — говорит она: — коста, сердечная мышца, кардиа, легкое, пулмо… соединительные ткани — текстус коннективус… позвоночник… колумна вертибралис… я знаю все, что у человека внутри и я могу управлять этим. Смотри — она поднимает свою руку и в мерцающем свете электрической лампочки под потолком — я вижу, как у нее под кожей начинают бугриться мышцы, преображая женскую руку в конечность, которой сам Халк не постыдился бы. Она сжимает пальцы, разжимает их и я вижу, как ее ногти — растут, превращаясь в острые лезвия. Лезвия блестят в тусклом свете и кажутся очень и очень острыми. Волнительно… волнительно видеть как женщина, с которой ты лежишь в постели — превращается в такое.

— Я не умею просто лечить. Я управляю организмом. Своим. А если прикоснусь и получу внутреннее согласие на вмешательство — то и чужим. — говорит она и ее рука снова принимает прежний вид.

— Очуметь — говорю я и сажусь на кровати: — Это просто… я слов не могу подобрать! Это же…

— Да, да, я знаю, что я невероятна — отмахивается она: — Высший Родовой Дар, как-никак. В отличие от этих, которые заклинания у Церкви клянчат, я могу…

— Да! Ты можешь! Ты… ты же можешь сиськи больше сделать⁈ Или меньше? Или попу? А… и остальное!

— Уваров!

— Давай сперва с сиськами попробуем! О! А щупальца? Ну, как у осьминога? Не, не, не… хвостик. Ушки! Как у котенка! И глаза! И…

— Уваров!

— А если скажем… ну вот говорят, что в постели — нет границ. Я в теории… теоретически. Ведь ты можешь, скажем… дополнительные отверстия и… эй! Ты чего дерешься!

— Уваров, ты невозможен! Я тебе про Высший Родовой Дар, а ты!

— Так и я про то же! Его же использовать можно! Это ж какие возможности открываются! Маша, Машенька, я тебя научу, я тебе все покажу, у меня столько идей…

— Отстань! Все! Нет, я сказала! Как старшая по званию… оох… я же еще чувствительная после прошлого раза! Прекрати…

— Твой ротик говорит «нет»…

— Я убью тебя, Уваров!

— Хорошо. Твой ротик говорит «я убью тебя, Уваров», а твое тело…

— Клянусь, я тебя убью… подушкой во сне задушу… аах… ну… пожалуйста… оох… нежнее… пожалуйста нежнее…

Я снова гляжу в потолок, но на этот раз тусклая электрическая лампочка едва видна. Курить в купе, наверное, нельзя, но табличек я нигде не видел, а Мещерская твердо заявила, что в тамбур она сейчас не пойдет, потому что вообще ходить в ближайшее время вряд ли сможет.

Потому я смотрю вверх, вглядываясь в клубы дыма, которые выдувает полковник из своей трубки. Она сидит рядом со мной по-турецки и курит.

— Имей в виду — говорит она мне: — я на твои увеселения уже третье тотальное исцеление использовала. Это как если бы я в общевойсковом бою трижды человека с того света вытаскивала.

— Это потому, что ты меня не слушаешь — отвечаю я: — ты же не лекарь. Ты — метаморф. Ты умеешь телом управлять. Вот и измени соответствующие органы у себя. Сделай все там более крепким, упругим, способным выдерживать нагрузки и конечно же добавь нервных окончаний.

— Чтобы я с ума сошла? Ну нет. И потом… мне кажется, что это тебя только спровоцирует. Ты ж как ребенок — если стало прочней, то обязательно на разрыв проверить надо. Нечего. Просто будь нежнее. И осторожнее, это со мной ты так… а если с обычной девушкой? Ты ж ее порвешь. Или сотрешь.

— Ты совершенно зря отказываешься экспериментировать. О! Мне в голову мысль пришла… — я окидываю ее подозрительным взглядом: — если ты умеешь управлять своим телом… значит ли это что я твоего настоящего тела и не видел? И что ты себе Высшим Родовым Даром такие вот формы сделала? А может у тебя… хм…

— Что⁈ А ну возьми свои слова обратно! — кидает в меня подушкой полковник: — ты чего⁈ Я такая, какая есть! Это… ну выросло, само. А я бы… — она закрывает глаза и сосредотачивается, ее грудь мгновенно надувается на размер…

— Ого! Так и оставь! — тут же подскакиваю я: — а дай потрогать!

— Отстань!

— Ну пожалуйста!

— Ну… разве что разок…

— Можно так и оставить?

— Как я потом в китель влезу?

— Китель можно новый купить…

— Уваров! Нет! Я сказала нет! Ты вообще слова понимаешь, кобель озабоченный⁈

— Но, Машенька!

— Надо тебе любовниц завести. Надо сюда эту Лан притащить, пусть тоже страдает, чего я одна отдуваюсь…

— А это мысль! А ты можешь щупальца при этом вырастить? Мы ее будто изнасилуем щупальцами! Смотри, есть такая штуковина как тентакли…

— Уваров!

— Ай! Нет, мне не больно, но обидно! В постели и на войне нет правил, нет границ! Пуританка!

— Вот тут граница и с этой стороны никаких тебе щупалец или кошачьих ушек! Отстань! Извращенец! Нет и нет!

— Твой…

— Еще раз услышу про «твой ротик говорит нет» — клянусь, я найду способ тебя убить, Уваров! Я тебя мухоморами отравлю!

Когда я открываю глаза в очередной раз — я сразу понимаю, что все не так. Холодно, пар идет изо рта, холодно и темно. Сперва я не понимаю, что произошло и почему рядом нет теплого тела и цветочного аромата, а потом. Потом я вскакиваю на ноги. Глаза привыкают к темноте, и я вижу, что не так уж и темно, что светит луна и что в свете полной луны на заснеженном поле идет бой. Грохочут выстрелы и вверх ударяют столбы пламени. На поле, под светом луны — грузно ворочается темная туша, изрыгающая огонь.