Отдельный 31-й пехотный

— Вот, чай не самый лучший, но импортный. Индийский, черный. Если изволите, то и кофей имеется. — суетится коллежский асессор: — вот и кипяточек принесли, есть и печенье и мармелад, вот тут все. А я в коридоре пока подожду, если что понадобится — не стесняйтесь позвать. — и он стремительно испаряется из своего собственного кабинета. Мы с худощавым и седым — остаемся наедине.

— Давно, знаете, хотел с вами поговорить, Владимир Григорьевич. — говорит седой и откидывается на спинку стула, положив ногу на ногу и поигрывая массивной тростью. Набалдашник у трости был выполнен в виде человеческого черепа, вырезанного из слоновой кости. В остальном же вид у седого был вполне себе заурядный, обычный чистенький сюртук, брюки, белая сорочка и шейный платок на мадьярский манер. Туфли. Обычные, вот только мыски туфель из металла.

— И я тоже давно хотел с вами поговорить, Максим Эрнестович. — киваю я и беру чашку с изрядно остывшим чаем: — давненько, да.

— Это неожиданно. Обычно люди не стремятся к близкому знакомству с нашей службой. — говорит седой: — увы, такая сложилась репутация. И почему же вы хотели со мной встретиться?

— Потому что рано или поздно такая встреча все равно бы состоялась — пожимаю плечами: — когда кончаются исполнители — приходят те, кто принимают решения.

— Да уж. С вашей манерой вести переговоры исполнители у нас закончатся достаточно быстро. Вы не пробовали сперва разговаривать, а уже потом головы отрывать?

— Почему же? Вот сейчас и пробую. Пока все идет хорошо. Может позже что-то не срастется.

— Любите вы с огнем играть, Владимир Григорьевич, — говорит седой и ставит трость на пол, уперевшись руками в набалдашник: — но давайте к делу. Ваша амнистия не распространяется на убийство двоих сотрудников СИБ, я уже не говорю о других преступлениях против государства.

— Вот и закончились переговоры… — вздыхаю я, стряхивая невидимые крошки с брюк: — а вы говорите — попробуйте головы не отрывать а говорить, Максим Эрнестович…

— Но… — делает акцент на этом слове седой: — несмотря на это у вас есть шанс заслужить амнистию и для себя и для всех своих… интересантов. Полную амнистию, а не это убожество с ограничениями, выдаваемое хедхантерам. Вы же умный человек, вы же заметили, что эта амнистия не распространяется на преступления против Государя Императора и его интересов. А вы у нас с особым цинизмом убили сотрудников Службы Имперской Безопасности.

— Они были весьма похожи на шпионов из чжурчжэней. Или Хань. Напали на моего командира. Любой, кто нападет на моего командира — рискует обнаружить свою голову… не на своем месте. Вот проснется, а голова в тумбочке.

— Да, да, я уже понял вашу линию зашиты, — морщится седой: — но расследование утверждает, что после атаки на сотрудников вы оставили тела коченеть. Пусть даже холодно было — у вас было от часа до двух, чтобы позвать целителей. Хотя бы разобраться в ситуации. Это делает ваши утверждения сомнительными. И, кстати, такие вот дела не присяжные заседатели разбирают, это юрисдикция закрытого трибунала. Боюсь, что на этом трибунале к вашей позиции не прислушаются. Обвинения довольно серьезны. Каторга — это самое меньшее. А вообще, скорее всего виселица. Однако, вы у нас не просто дворянин, но и Герой Фронтира, так что обязательно заменят на расстрел.

— Расстрел? — представляю как хмурым, морозным утром меня босиком и в исподней рубахе выводят в тюремный дворик и десяток солдат вскидывают винтовки к плечу. Я смотрю в небо, а офицер взмахивает саблей и… пули с визгом отлетают от меня во все стороны! Еще залп! И еще! Рикошетом ранит офицера, он падает, хватается за ногу и матерится, а во двор вкатывают осадную пушку на гусеницах… смешно.

— Насколько я слышал — повесить человека лишь раз можно, веревка оборвалась — свободен. Эти же правила верны и насчет расстрела? Тогда пожалуйста давайте не будем тянуть, пальните в меня пару раз из револьвера и я домой пойду.- предлагаю я: — чего время терять.

— К сожалению в отношении смертной казни действует лишь одно правило — продолжать процесс, пока казнимый не будет казнен. То есть до прекращения жизнедеятельности. — продолжает Максим Эрнестович: — и… вы так уверены в своей неуязвимости, Владимир Григорьевич? Поверьте, у Империи найдутся средства, чтобы прекратить ваше существование.

— Верю, — говорю я и делаю это искренне. За то время, что я тут, я успел усвоить одну простую истину, которая была верна и в моем мире тоже. Неуязвимых не бывает. При должной подготовке… ну или случайность. А есть тут и такие твари, которым в принципе плевать на всю мою защиту, та же Акай. Если бы ей было дело до людишек — она бы дел натворила… но что-то мне подсказывает что и на нее найдется болт с левой резьбой. Недаром она не императрица Хань, чтобы ей на подносе молодых мужчин приносили, она в глуши пряталась. Камень-ножницы-бумага, то, что для меня кажется невозможным, легко сделает какой-нибудь даос, они на этом специализируются. Так что не зря я попросил Мещерскую письмецо своей подруге Волчице Шаоци направить, разузнать о даосах и их методах уничтожения лис-оборотней. Ждем-с. А пока — в слова седого о том, что у Империи, если надо — найдутся средства Володеньку Уварова прикопать в овраге — верю.

— Я же говорю — вы умный. Хоть и пытаетесь дуболомом выглядеть, — прищуривается Максим Эрнестович и берет с блюдца чашку с чаем. Отпивает.

— Вполне недурно, — кивает он: — от Департамента я обычно ожидаю самого худшего. Впрочем… давайте так. Вы будете работать на нас. Отпустить вас в свободное плавание я не могу, меня начальство убьет. А в самом деле работать на нас вы не будете, потому предлагаю контрактную систему, словно у хедхантеров — вы исполняете контракт, мы платим вам деньги… если нужна слава — будет и слава. Я прекрасно знаю ваше материальное положение, Владимир Григорьевич, в данный момент вы за счет госпожи Зубовой живете, не так ли?

— Вы хорошо осведомлены, — отдаю я должное этому нехорошему человеку, примечая, заодно, что он единственный, кто Ай Гуль «госпожой Зубовой» назвал. Не Ледяной Княжной, не Кровавой Барыней, не Гулей, а именно так, сухо и по-канцелярски. Что же касается денег… Ну а чего я ожидал? Тот факт, что у гвардии лейтенанта кукиш в кармане — легко устанавливается. Не знаю как у родителей, но у самого Уварова все его материальное благополучие только на жаловании младшего офицера и основывалось. Ладно за голову Свежевателя награду получили… ну так ее только на мотоколяску и хватило. И пару раз в ресторан зайти, цены тут такие, что за раз можно стоимость пары коров спустить, для сибиряка дико.

— Кроме того, из-под угрозы уголовного преследования выведутся ваши… жены. Все сразу. — продолжает соблазнять седой: — при этом у нас с вами могут быть общие интересы. Если, конечно, интересы госпожи Мещерской — это и ваши интересы.

— Что-то опять случилось? Да, Валя сбежала из монастыря, но…

— Я вас умоляю, Владимир Григорьевич, сбежала и сбежала! Пусть бегает хоть сотню раз! Это дело между ней и монастырем, в конце концов монастыри не тюрьмы! — закатывает глаза седой: — не в ней дело. И не в том, что вы с собой в столицу демона-охранителя привезли, а это весьма небезопасно, смею вас уверить! Не в том, что ваша Мещерская давно уже свой ранг от комиссии скрывает, передайте ей, что нам все равно! И уж, конечно, не в том, что ваши жены из Ся с собой контрабанды на сотню тысяч привезли! Будьте кем угодно, разбойником, контрабандистом, до той поры, пока вы не подрываете основы государства — мы вами не занимаемся.

—… вот даже как. Что же, я постараюсь не подрывать основ государства. Но что тогда вы имели в виду, когда сказали что интересы Мещерской…

— Орден Святой Елены Равноапостольной. Там творится что-то неладное и довольно давно. У вашей жены есть мотивация… а значит она есть и у вас. У нас же есть подозрения и определённые факты. Мы можем помочь друг другу — ваша жена разузнает обо всем, что там происходит, вернее — вы вместе с ней. А мы — дадим этому официальный статус, легальность вашим действиям. Поможем людьми и средствами. Что скажете? — он с интересом смотрит на меня, наклонив голову набок.

Журнальный столик одной лисицы

«Сборникъ занимательныхъ исторій отъ Асторіи Новослободской въ мягкомъ переплетѣ и съ картинками».

… выхода не было! Парусный бригъ наполнился звономъ мечей и грохотомъ выстрѣловъ, страшно кричали умирающіе люди, весь ужасъ абордажной атаки обрушился на Антуанетту. Она заперлась въ каютѣ, полная рѣшимости скорѣе умереть, чёмъ дать этимъ варварамъ обезчестить тѣло христіанской дѣвицы, давшей обѣтъ безбрачія.

— О Святая Богородица! — возопила она, воздѣвъ очи горе: — спаси и сохрани меня отъ надруганія! Ибо непереносима сама мысль о томъ, что эти губы, молитву произносящіе — будутъ осквернены губами или иными частями тѣла морскихъ разбойниковъ!

Въ этотъ моментъ раздался ужасающій стукъ въ дверь! Пираты ломились въ каюту. Недрогнувшей рукой Антуанетта взвела курокъ пистолета и поднесла къ своей милой головкѣ, увѣнчанной кудрями. Но дверь рухнула подъ напоромъ и въ каюту ворвался голый по поясъ пиратъ. Его мускулистые руки увѣрено схватили Антуанетту и привлекли къ себѣ.

— Вотъ ты гдѣ! — закричалъ этотъ морской разбойникъ: — клянусь Посейдономъ я тутъ же надругаюсь надъ тобой!

— Не смѣйте, сударь! — крикнула въ отвѣтъ она, приставъ пистолетъ къ его головѣ: — иначе я выстрѣлю!

— Стрѣляй! Ибо ты покорила мое сердце съ того самого мгновенія, какъ я высадилъ эту дверь! Стрѣляй! Ибо мнѣ не мила жизнь безъ тебя, потому что ты — звѣзда моего сердца! — и его сильные, мускулистые руки обняли гибкій станъ православной дѣвицы и привлекли къ себѣ. Антуанетта задохнулась, но собрала всё свои силы и оттолкнула его. Въ каюту темъ временемъ ворвались еще пятеро мускулистыхъ пиратовъ, всё голые по поясъ, кромѣ одного.

— Ахъ такъ! — прокричалъ ихъ предводитель и вырвалъ пистолетъ изъ её руки: — тогда я застрѣлюсь самъ, или застрѣлю всю свою команду, ибо если я тебѣ не милъ, то зачѣмъ мнѣ жить на этомъ свѣтѣ!

Антуанетта, будучи добродѣтельной дѣвицей не могла допустить чтобы на нея глазахъ творилось смертоубійство. Какъ душа, ищущая Христа въ этой жизни можетъ отвернуться отъ страждущаго?

— Вы утверждаете, сударь, что вы застрѣлитесь, ежели я къ вамъ благосклонна не буду? — уточнила она, развязывая завязки на лифѣ.

— Точно такъ, сударыня! Застрѣлюсь!

— И мы! Мы тоже застрѣлимся! — нестройнымъ хоромъ прокричали пираты. Одинъ изъ нихъ — тотъ что былъ въ рубахѣ — промолчалъ, и Антуанетта сразу примѣтила что это — переодѣтая дѣвица. Боже мой, подумала она, сегодня ночью я спасу жизни шестерыхъ человѣкъ! А души ихъ пусть спасетъ Богъ!

Глава 30