Во льдах

3 ноября 1978 года, пятница, вечер

Киевский торт, приготовленный в Москве, совсем другой, нежели сотворённый в Чернозёмске. Не вкуснее, нет. И не хуже. Просто другой. Настоящий «Киевский» следует покупать в Киеве. «Пражский» — в Праге. В Москве же, говорят, есть торт «Москва», но чтобы его попробовать, нужно идти в ресторан «Белград», такая вот ситуация.

Но мы никуда не пошли. Сидели за столом у себя дома.

— Кушай, Чижик, кушай торт. У нас только он. И кефира две бутылки, а больше ничего нет, — сказала Лиса.

— И не нужно. Ужинать вредно. А на обед у меня была поджарка по-деревенски. И филе селёдки под брусничным соусом.

— Это где ж ты ел поджарку?

— В ресторане ВТО.

— И каким ветром тебя туда занесло?

— Ветром по имени Высоцкий. Зазвал он меня, ну, а я не против.

— Чего это он?

— От широты души.

— Высоцкий сейчас в фильме снимается. По Вайнерам, — сказала Ольга. — Говорят, хороший фильм будет.

— Он рассказал, что и сам играет, и сам режиссёр.

— Верно говорит. То есть главный там Говорухин, но и Высоцкий тоже… Мы вот думаем… — она запнулась.

— Что думаете?

— Нам предложили…

— Нам предложили экранизировать «Дело о Лунном Звере», — докончила за Ольгу Надежда.

— В каком смысле — вам?

— Нет, снимать, конечно, будем не мы. Но сценарий по нашей повести, — ответила Ольга.

«Дело о Лунном Звере» — это повесть, написанная Джошуа Мозесом, то есть Лисой и Пантерой. В духе мистических страааашных историй с детективной подкладкой. А Джошуа Мозес — перебравшийся в СССР американский негр, ему мистика дозволяется, как часть народной африканской культуры. Повесть эта вышла не в «Поиске», а в «Юности», и привлекла внимание, похоже, не только читателей обыкновенных, рядовых, но и тех, кто могут принимать серьёзные решения. Такие, как осуществление экранизации.

— И эту новость вы, девочки, предлагаете запить кефиром?

— Чаем, Чижик, чаем!

Я посмотрел на девочек.

— Нет, мы не беременны, — засмеялись обе. — Просто договор не подписан. Как подпишем, так сразу в «Москву» пойдем. Или тебе ресторан ВТО больше глянулся? Или ЦДЛ?

— Разберемся, — сказал я. — Так что вы думаете насчёт Владимира Семёновича?

— Насчет Владимира Семёновича мы думаем пригласить его снимать фильм.

— А не рискованно? Сегодня за обедом он граммов сто пятьдесят выкушал, как я — ложку рыбьего жира.

— А в картине будут два режиссера. Для подстраховки. Зато представь: режиссер — Владимир Высоцкий! Это имя, это афиша, это касса!

— Всё-то у вас продумано.

— Да, мы такие. Стараемся.

Я доел свой кусок торта. Если есть регулярно, то можно привыкнуть и к московскому Киеву. Возможно, встреча с Высоцким вовсе не случайна. Возможно, он хотел поговорить со мной о фильме, но, увидев, что я не в курсе, передумал. Нет, он не следил за мной, конечно.

Но кто-то знал моё расписание. И сообщил Владимиру Семёновичу. Паранойя? Пусть.

На успех у девочек чутьё хорошее. Если им не будут ставить палки в колёса, а, напротив, будут помогать (как не помочь, особенно Ольге Стельбовой), то получится интересный фильм.

— А ты бы, Чижик, мог написать для фильма музыку.

— Я? Для фильма с Высоцким? Да вы смеетесь!

— Высоцкий споёт две песни. Одну шутейно-простецкую, даже немножко хулиганскую, другую душевную, патриотическую. А ты напиши закадровую музыку, такую, чтобы мурашки по всему телу. И внутри тоже. В духе «Пустыни», где безлунная ночь.

— Я попробую.

— Не нужно пробовать, нужно написать.

— Ладно. Когда покажете отснятый материал, я проникнусь и напишу.

— Слово?

— Договор. Подпишем договор, так куда я денусь?

— Только учти, много тебе не заплатят. Привык миллионы сшибать с дикого Запада, здесь всё иначе.

— Тем хуже для Запада, — ответил я.

— Чем же хуже? — удивилась Надежда.

— У них в искусство идут ради больших денег. Десятков, сотен тысяч, а лучше миллионов. Яхты, виллы, даже личные самолёты. А у нас — только по зову души. Приносить людям радость — вот зачем идут люди в искусство. И пусть «Звёздные войны» собирают по миру вагоны денег, наши фильмы душевнее, чище. Поэтому и в миллионном Нью-Йорке, и в маленькой кенийской деревушке, и в австралийском буше люди охотнее пойдут смотреть наш советский фильм, чем очередную поделку Голливуда.

Девушки посмотрели на меня с подозрением.

— Кстати, о Нью-Йорке. Мы получили письмо. Нас хотят перевести на английский и опубликовать в журнале «The New Yorker», — Лиса передала мне листок бумаги.

И в самом деле, хотят. Вставную новеллу из «Тайны плантатора Иглесиза», небольшую, как раз под формат журнала. Просят разрешение и сведения о том, кто скрывается за псевдонимом Джошуа Мозес.

— Большая честь.

— Ты думаешь?

— Наших они не жалуют. Кажется, публиковали Набокова, да какой же он наш? И Бродского, который, в общем-то, тоже теперь не наш. Стать с ними в один ряд…

— С эмигрантами-то?

— Александр Алехин тоже числился в эмигрантах, а сейчас — великий русский шахматист. Не в паспорте дело. Джошуа Мозес — тоже эмигрант, только в другую сторону, и это важно. Пусть видит Америка, что не только туда, но и оттуда.

— А как насчет псевдонима?

— Интригуйте. Мол, автор по личным причинам не желает раскрывать подлинное имя. Но у вас, как у работников «Поиска», есть полная доверенность на ведение дел от его имени. Нотариально заверенная, и тому подобное. Так об этом переводе шла речь?

— Не только, — девочки говорили твёрдо, но видно было, что даётся им это не просто. — ЦК комсомола собирается перевести «Поиск» в Москву. В смысле — редакция будет здесь, в столице. В составе «Молодой Гвардии».

Я это ждал, я это предвидел, я к этому готовился, но всё равно стало больно. Не сколько за себя, сколько за наш Чернозёмск.

Года два-три назад я подарил как-то сельской школе пианино, «Петроф». Хорошее. Проверил, как его перевезли, как установили в актовом зале — ну, не зале, а зальчике, но для пианино это даже лучше. Настройщика обеспечил. И даже сыграл детишкам на встрече всякое разное — показать и возможности инструмента, и возможности человека.

А потом, месяца через три, ехали мимо с девочками уже по сельхозотрядовским делам, дай, думаю, загляну.

Заглянул.

А пианино-то нет. Нетути, как говорят в том селе. Директор школы забрал себе. Он, директор, даже и не смущался: дети такое ценное пианино только испортят, а у него дома оно в целости и сохранности. А надумает кто поиграть — пусть приходит, двери всегда открыты.

Ага, ага.

Я и сам, конечно, сплоховал, «Петроф», как же, смотрите, какой я добрый. Нужно было брать самое дешёвое, дрова, да ещё из комиссионки, а я раздулся от чувства собственного величия, ничего-де не пожалею для земляков! Но директор виделся мне человеком совершенно порядочным. Он и есть порядочный, на свой лад, и, возможно, поступил правильно, но обидно.

Вот и тут: журнал замечательный, гордость Чернозёмска (для многих любителей остросюжетной литературы Чернозёмск известен как город, в котором издают «Поиск») — а Москва хочет схрупать наше детище. Нет, не хочет, уже жуёт. Ей-де виднее, где журналу место. И ничего ведь не поделать: журнал — орган ЦК ВЛКСМ, вид собственности — государственная, и мнение всяких мелких пичужек не имеет никакого значения. Но очень обидно.

Видно, обида эта отразилась на физиономии — да я и не особо сдерживался.

— Не переживай, Чижик, не переживай. Мы всё сохранили за собой — и особый статус журнала, и должности: я остаюсь главным редактором, Надя — ответственным директором, и ты — особый редактор тоже, — сказала Ольга.

— Ну да, ну да. Генерал Петров на подводной лодке покинул Крым, приказав оставшимся бойцам продолжить боевые действия.

— Какой генерал? Это ты о чём?

— Ни о чём.

— Марию мы отстояли! — выложила козырь Лиса. — Она будет первым заместителем главного редактора!

— В Чернозёмске?

— Нет! — торжествующе сказала Пантера. — Ей дают квартиру в Москве! Двухкомнатную! Переедет вместе с Сусликом! Мы созванивались, она не только согласна, она рада!

Почему бы и не радоваться тётушке? В Чернозёмске они с Сусликом снимали жильё, а тут — двухкомнатная в Москве! Это не просто козырь, это козырный туз!

— И Суслик тоже рад!

Конечно. В Москве для него много больше возможностей для профессионального роста, чем в Чернозёмске, что есть, то есть.

— В общем, кругом одни плюсы, — ответил я.

— Так и есть. Ты и сам понимаешь.

— Понимаю. Только… Особый статус «Поиска» — это…

— Это нам сохраняют возможность использовать часть прибыли для материального поощрения!

— Понятно. А вот ещё, ты сказала, что ma tante будет первым заместителем главного редактора. Что значит — первым? А сколько их всего?

— Это же Москва, Чижик. Здесь иные масштабы. Штатное расписание увеличат, пока идёт обсуждение, но что больше — однозначно.

— Значит, теперь та самая часть прибыли будет размазываться на куда большую площадь, так?

— Ну, так.

— И потому размер премий снизится втрое-вчетверо?

— Приблизительно… — сказала Лиса. Та самая Лиса, которая считает до четвертого знака после запятой — и «приблизительно»!

— А тебе что, денег не хватает? — это Пантера.

— Мне-то хватает, девочки. Хватает.

— Нам тоже хватает. А о других не тревожься. Всё равно зарплата будет повыше, чем в «Юности» или в «Вокруг Света». Не в разы, как говорят в Чернозёмске, но повыше.

Мдя… Еще вчера она сказала бы «как говорят у нас», а теперь — «в Чернозёмске».

— Ты ведь понимаешь: концентрация сил в столице — процесс естественный. Смотри, половина авторов у нас — москвичи. Теперь им и нам решить любой вопрос можно и быстрее, и проще. То ж и ленинградцам — приехать в Москву им ночь на «Красной Стреле». Да отовсюду до Москвы ближе и быстрее. И почта до Москвы доберётся скорее. И телефонная связь, даже и международная, — это Лиса.

— Ты представь, что Гоголь бы не приехал в столицу, а после нежинской гимназии вернулся в Васильевку, занялся бы имением, вёл бы жизнь помещика средней руки, потихоньку почитывал бы журналы, а зимой, когда крестьянин торжествует, пописывал бы то да сё, «Вечера на хуторе» и тому подобное, не зная лично ни Пушкина, ни Аксаковых, никого. Разве это хорошо?

Я представил.

Николай Васильевич стоял посреди осенней зяби и распекал мужика:

— Ах, ты, рыло неумытое! Разве это работа? Это просто ужас что такое, а не работа! Да за такую работу тебя черти унесут, на кого детишек бросишь? На меня? Так у меня с этим делом строго, не забалуешь. Пороть я тебя не стану, к этому делу ты привычный, а вот наложу на тебя такой зарок, что все в селе будут знать, что ты заплатной! Вот так и знай! Заплатной!

Не так и плохо. Не хуже, чем жить в римских меблирашках. Даже лучше. Дома матушка, сестры займутся хозяйством. Сыт, обихожен, обласкан. А то и женится на хозяйственной девице, дочери генерала, взяв за женой приданое, душ этак сто или двести, и капитала преизрядно, и тогда заживет уже совершенным барином, и напишет все три тома «Мертвых душ» в три года, после чего засядет за «Души живые».

— Или Чехов: закончит университет и вернётся в Таганрог, разве хорошо?