Отверженный 追放者 Часть III

* * *

Лишь опустилась ночь, я выскользнул из казармы. Зашел за постройку к курилке, оглядываясь в поисках незваных гостей. Вроде чисто, меня никто не видел и не следил.

Он уже был там, лежал на лавочке, уставившись в звездное небо, положив ногу на ногу. Я не стал подкрадываться, но наоборот, позволил ему меня услышать. Кенджи приподнял голову, чтобы убедиться, что это я, а потом уронил её обратно.

Специально развалился, чтобы заставить меня стоять. Разговор будет не дружеский.

— Коничива, маленький Они', — произнес он.

Коничива, гнойный Прыщ, — подумал я, но ничего не сказал.

Я встал напротив, опершись плечом на дерево, и достал сигареты. Кенджи сел на лавке, с хрустом размял шею и последовал моему примеру. Вставил сигарету в зубы и застыл, будто ждал чего-то. Ах да! Он, наверное, ожидал, что я ему прикурю, как полагается в обществе!

Я демонстративно закурил сам и убрал зажигалку в карман, оставив его сидеть с кислой рожей. Он закатил глаза, а потом справился самостоятельно.

— Ну и чего я сюда приперся? — спросил я.

— Потому что я тебе приказал, — хмыкнул он, глядя куда-то в сторону.

— Иди мальчикам своим приказывай, начальник хренов.

— На твоем месте я бы не вел себя так нахально, — спокойно отреагировал он.

— А на твоем, я бы не звал на ночное свидание человека, который сутки назад скидывал труп со скалы.

— Ты сам ответил на свой вопрос, именно поэтому ты здесь.

— Ладно, поиграем в твою игру. Что тебе, мать твою, нужно?

Кенджи выдохнул дым и задумчиво проводил серое облачко взглядом.

— Все просто, — сообщил он, — мне нужна услуга. А точнее, несколько. А взамен, я не расскажу мастерам о том, что ты убил одногруппника. Ты ведь этого не хочешь?

— Ты же вроде правильный весь из себя. Разве крысятничество ценится кодексом «борёкудан»?

— Ты плохо учился, у якудза совсем другой кодекс.

— Стукач есть стукач, как на тебя остальные посмотрят, подумай.

— Не… тут иные обстоятельства, — улыбнулся он. — Раз ты убил одного из нас, то ты предатель, разве не так? Как можно называть стукачом того, кто изобличил предателя?

— А с чего ты взял, что это я? — развел я руками. — Может, он сам шею сломал? Или это произошло в случайной драке.

— Да ладно тебе, Икари Рио! — махнул он рукой. — Я сделал домашку! Те парни, что были с тобой, — они никто! У Сатори даже приводов нет, он вообще непонятно как здесь оказался. Но ты… О тебе много говорят, и как бы Дайго Ягами-сан не пытался скрыть следы, кровавую дорожку за тобой не так просто смыть.

— Не понимаю, что за чушь ты несешь.

— Конечно, понимаешь. Мы оба знаем, что это ты прикончил пацана, больше некому. Если бы это был несчастный случай, вы не стали бы избавляться от тела, так что хватит юлить, Икари-кун, мне это надоело.

— Мне тоже надоело здесь торчать, поэтому выкладывай.

— Как я сказал, мне нужна услуга, — произнес Кенджи. — Ты знаешь, как можно покинуть Габутай?

— Отсидеть, — хмыкнул я.

— Верно, — проигнорировал он мой тон, — от двух до пяти лет. Потом либо выходишь на волю чистым, будто белый лист, либо служишь в рядах якудза.

— И что?

— Есть еще один способ. Лучшие ученики выходят по «условно-досрочному». У них нет выбора, их тотчас назначают в семью, но не в стажеры и не в низкий штаб, а сразу полноправным членом клана. В этом случае кадет задерживается в Габутай максимум на год или два. А я здесь уже третий мотаю. — Он напрягся, заиграл желваками, лицо стало острым, словно кожу натянули на затылке. — Я должен выйти. И ты мне поможешь.

— Не представляю как, — отозвался я скучающим тоном.

— Каждую весну мастера проводят турнир, лидер победившей команды получает титул «сятэй», младший брат. Если мастера одобряют его кандидатуру и сам сятэй готов вступить в клан, то он волен уйти досрочно.

— Ты же вроде лучший ученик в Габутай? Чего тогда три года делал?

— Первый турнир я пропустил, пришел слишком поздно. От второго меня отстранили за нарушение устава. Следующий будет мой.

— А я здесь причем?

— Во время турнира лучшие студенты будут соревноваться, в том числе и в бою. Ты мне не нравишься. Можешь нарушить планы. Я слышал, что ты серьезный противник, поэтому когда тебя поставят против одного из моих парней, ты должен проиграть. Более того, ты должен сделать так, чтобы никто в твоей группе не составил нам конкуренцию, это понятно? Наше преимущество должно быть неоспоримым.

Все-таки шантаж, банальщина.

— Вот оно что… — протянул я. — Ну, теперь понятно. Ты боишься, что твои парни недостаточно хороши, чтобы одолеть новичков? Это будет позор…

— Этому не бывать, — покачал он головой. — Мы старше и лучше подготовлены. Но такие как ты или Ягами… Вы сулите проблемы. А я не люблю рисковать попусту. Когда тебе назначат оппонента на соревнованиях, просто проиграй и все. И твоя тайна уйдет вместе со мной. У вас же все равно нет шансов. Все, что вы сможете, это нам мелко подгадить, так зачем все портить⁈ Подумай об этом.

— Я вот никак не пойму, ты тупой или самый храбрый? — задался вопросом я. — Ты договорился со мной о встрече, ночью, один на один. Не подумал, что я могу и тебе шею свернуть? Или ты столь самоуверен, что решил, что сможешь со мной справиться? Тут ведь никого кроме нас нет, я бы услышал.

Он как-то совсем по-детски улыбнулся, смущенно и несерьезно.

— Хм, это неожиданно, — произнес он. — Я полагал, что ты тоже сделал домашку, и узнал с кем имеешь дело.

— Да мне насрать на тебя, — признался я без всякой злости.

— Меня называют «Неприкасаемым», Рио. И не просто так. Я из тех, кому никак нельзя переходить дорогу, но это ты ещё поймешь.

В воздухе повисла пауза, я всмотрелся в человека напротив, пытаясь понять, откуда столько разговоров и почему он так важно себя ведет. Может быть, я что-то упускаю? Какую-то малозаметную деталь, нечто иллюзорное?

Зачесанные назад волосы, надменный взгляд из полуопущенных ресниц, самоуверенная ухмылка на лице. Ничего выдающегося кроме шрама, что пересекал бровь и ухо.

Еще больше меня смущали слова Асуры: она отзывалась о нем так, будто он самый опасный человек в Габутай. А она не похожа на девчонку, которую можно легко напугать.

Ну хоть убей, не могу я понять, что же в нем особенного! Кем он себя возомнил?

Внезапно меня накрыло озарение. Сердце забилось чаще, воздуха стало мало, а по коже побежали мурашки.

Ещё раз… Лицо, кожа, кисти рук, одежда, обувь… Я педантично вычленил каждую деталь. Вот оно… Вот, что меня отталкивало. Слишком серо, безлико, единообразно.

Застегнутая до горла куртка, спущенные по одной длине рукава, начищенные кроссовки, аккуратно подстриженные ногти, не единой отметины или детали, что отличали бы Кенджи от остальных. Ни украшения, ни привычки, ни даже эмоционального отклика. Он был пустым, словно надувная кукла.

Я задрожал от осознания своей догадки.

Кенджи — пустышка.

У него не было цели, помимо той, что вбили ему в голову. Не было стремлений, помимо служения. Он был бездушным статистом, всего лишь оболочкой, которая играла роль крутого парня.

(Но Муза… Она велела нам никого не убивать!)

Да, внутренний голос прав, — а что если я ошибаюсь? Муза была моим радаром все эти годы, а сейчас её пение я услышать не мог. Мой маяк исчез в густом тумане, я брел в пучине своего безумия вслепую.

Я и так натворил достаточно, а когда она вернется, будет вне себя от ярости, а вернее, вне меня. Пожалуй, не стоит усугублять ситуацию, ведь ещё один труп не облегчит мне жизнь.

Кенджи не дождался ответа и решил, что победил. Он затоптал окурок и поднялся с лавочки.

— Ещё один момент, — заявил он, развернувшись ко мне спиной, — играйся с Тао, она тебе больше подходит. К Асуре не лезь, у меня свои планы на её счет.

С этими словами он пошел к своему бараку, сливаясь с тенью от листвы. Я смотрел ему в спину, сдерживая темные желания, и думал про «эффект зловещей долины».

…Даже если он ведет себя как человек и выглядит как человек, он все равно вызывает необъяснимую тревогу и неприязнь…

…Он поворачивает голову, смеется и говорит как мы…

…И даже если делает это идеально, я все равно замечу неточности…

…Я вижу гниющий труп души в живом теле…

Старик точно не думал, что я извращу его теорию и трансформирую под себя. Забавно. Я всегда так делаю.