Холод 2

* * *

Ужинали мы втроём: я, Гордей и Ярослав. Даша чувствовала себя сегодня так плохо, что даже не смогла выйти из спальни. Да и Гордея с Ярославом болезнь не щадила: на лицах обоих уже виднелись мелкие чёрные пузырьки. Впрочем, сотник и боярин ещё держались, несмотря на жар и дурное самочувствие.

Сегодня нам прислуживал только один слуга. Он тоже ощущал слабость и озноб, но пока что больным не выглядел, и сыпи не было. Остальные же слегли. Из всей челяди могли выполнять свои обязанность лишь человек десять, да и те, скорее всего, долго не продержатся.

Дом опустел. Тут и прежде народу было немного, но тогда хотя бы чувствовалась жизнь, а теперь особняк словно вымер. И только мы трое сидели в столовой посреди огромного пустого дома и ужинали — возможно, последний раз вместе.

Ярослав и Гордей с дружиной весь день шатались по городу, но других существ так и не нашли. В Ярске было спокойно. Я же рассказал об увиденном в лагере беженцев.

— Надо их разместить в городе, — сказал я. — Люди замёрзнут насмерть. Бесчеловечно держать их там.

— В Ярске неизвестная хворь, — напомнил Ярослав. — Ничего хорошего им тут не светит. Да и зачем рисковать понапрасну? Толпа крестьян не добавит спокойствия на улицах.

— Да они будут рады от болезни помереть, лишь бы в тепле, — грустно усмехнулся я. — Просто я видел, что творится там — ужасное зрелище.

— Нам важнее подумать о том, как обезопасить границы города. Если моры пришли один раз, могут явиться и второй. Кордон на западной дороге усилили, но если нагрянет новая партия, солдаты с ружьями не остановят их.

— Ну а что мы можем сделать? Остаётся только ждать, — рассудил я.

— Твоя правда, — Ярослав налил себе вина в бокал, — остаётся ждать. Похоже, скоро ты будешь единственным, кто сможет защищать Ярск от мор.

«А может быть, и защищать скоро станет некого», — подумал я.

Повисла пауза. Ярослав пил вино, глядя на бутыль каким-то философским взором. Кожа его была бледной, щёки впали, а глазницы потемнели, и боярин напоминал живого мертвеца. Не лучшим образом выглядел и Гордей.

— Чешуйчатые шастают по округе, — проговорил Ярослав. — Пока вы ходили в Сон, они разорили все окрестные деревни.

Гордей яростно засопел и свёл брови, но ничего не сказал. А я спросил:

— В город-то не совались?

Ярослав покачал головой:

— Нет, но это дело времени. Когда поймут, что мы слабы, они придут сюда.

Мы опять замолчали. Каждый из нас понимал, что появление кочевников в городе нечего хорошего не сулит. Светлейших тут почти нет, гарнизон и дружина постепенно утрачивают боеспособность из-за болезни, и через два-три дня в строю может не остаться ни одного человека.

Гордей прокашлялся:

— Прошу прощения. В городе есть крепость. Стены выдержат осаду. Не лучше ли переместиться туда?

— Не торопи события, — произнёс Ярослав. — Крепость маленькая, запасов продовольствия там мало. Вот как прискачут супостаты, так и переедем. Без артиллерии им крепость не взять. Но попав туда, мы окажемся в ловушке. Раньше весны нам никто не придёт на помощь. Царь пошлёт войско только когда растает снег. А до тех пор кочевники будут грабить и разорять эти земли.

— И разносить болезнь, — добавил я. — Сомневаюсь, что они будут соблюдать изоляцию.

— В крепости не хватит продовольствия до весны? — спросил Гордей.

— Всё зависит от того, сколько народу там будет. Если соберутся все горожане, еды и на неделю не хватит, — допив вино, Ярослав встал из-за стола. — Пойду я. Худо мне что-то. Полежать надобно.

И ушёл, опираясь на трость и пошатываясь. А мы с Гордеем посмотрели ему вслед и тоже разошлись по комнатам.

Пройдя по освещённому кристаллами коридору, я оказался в маленькой зале, в убранстве которой преобладали зелёные тона. Тут было несколько дверей. Одна из них вела в спальню Даши. Я собирался открыть дверь, когда услышал за спиной тихий смех. Обернулся. В самом дальнем и тёмном углу стоял одноглазый старик и ухмылялся. Страх овладел мной. Опять Томаш был здесь. Опять его неупокойный дух явился ко мне.

— Пошёл прочь, — рявкнул я на него, пытаясь вытеснить гневом накатывающий ужас. — Какого хрена тебе надо? Хватит меня преследовать!

Но старик не отвечал — лишь продолжал тихо посмеиваться. И тут в голову ударило: с Дашей беда. И поэтому Томаш так злорадно смеётся. Забыв о обо всём на свете, я ринулся в комнату.

Даша лежала, не шевелясь. В спальне было темно, и я не мог разглядеть её лица. Я зажёг кристалл на подсвечнике, что стоял на столике рядом. Приложил пальцы к шее девушки, нащупывая пульс. Даша встрепенулась, открыла глаза и уставилась на меня мутным ничего не понимающим взором. Я вздохнул с облегчением.

— Даниил, — прошептала она. — Даниил, это ты? Это хорошо. Посиди рядом. Не знаю, что со мной. Паршиво. Умираю, что ли? — она растянула рот в улыбке. Кажется, шутила, но мне было не до смеха.

— Я не позволю тебе умереть, — обещал я.

Сомнений больше не было. Не позволю — и точка. Пусть болезнь идёт ко всем чертям, а Даша останется здесь, со мной. Я взял её руку и крепко сжал, сказал, что всё будет хорошо.

— Конечно, ерунда. Только что ж паршиво так, — она сделала попытку подняться, которую я пресёк.

— Нет-нет, тебе надо лежать, — я поправил подушки и помог улечься поудобнее. Мне было не менее паршиво, когда я видел её в таком состоянии.

— Да я тут уже целый день валяюсь, — почти шёпотом произнесла Даша, но сопротивляться не стала. — Не уходи. Ты же не уйдёшь?

— Я не брошу тебя, — я достал флягу с сывороткой и пипетку.

— Что это? — произнесла девушка, будто первый раз видела эту флягу. Кажется, в голове у неё помутилось.

— То, что излечит тебя, — я набрал в пипетку каплю чёрной жидкости.

— Я поправлюсь, — Даша смотрела на меня мутным и пустым взором. — Не волнуйся.

— Открой рот, — велел я.

Даша послушалась. Не знаю, насколько она понимала, что происходит, и если нет, простит ли она меня, когда разум её прояснится. Но сейчас это было неважно — важно, чтобы она жила.

Я капнул ей на язык сыворотку. Некоторое время ничего не происходило, а потом Даша снова погрузилась в сон, а лицо и руки её покрылись сетью чёрных прожилок.

Я пощупал пульс: сердце билось, но очень слабо. И тут я подумал, что точно не знаю, как подействует сыворотка. Хорошо, если Даша выздоровеет, а что если пепельная смола убьёт её? По спине пробежал холодок. Что я наделал? Если эта гадость станет причиной её смерти, никогда себе не прощу. Одно утешение: возможно, сыворотка сделает это быстрее, чем болезнь, которая уже начинала разъедать её милое личико.

Оставалось ждать. Но находиться тут мне было невыносимо, и я решил прогуляться.

Накинув плащ поверх тонкого домашнего жюстокора, я вышел на улицу. Промозглый ветер, задувая под плащ, доставлял крайне неприятные ощущения. Даже нечувствительность к холоду не спасала. Я сильнее запахнул полы и пошёл куда глаза глядят.

Меня почему-то потянуло к дому Петра Черемского. Я подумал, что там можно разместить много беженцев и изолировать их от остальных горожан. Тогда беженцы не заразятся и не замёрзнут. Завтра же я решил идти к городскому главе и предложить идею, которая мне показалась блестящей.

В доме всё осталось так же, как было днём. Никто стал запирать двери или прибираться тут. Даже труп не вынесли. Его сложили на кровать, да так и оставили. И теперь в этом большом пустом доме не было никого, кроме одинокого покойника с разорванным горлом, что лежал на заляпанных кровью перинах, ожидая собственных похорон.

Войдя через главный вход, я включил фонарь и стал осматриваться. Но едва я двинулся по лестнице, ведущей на второй этаж, как сверху донёсся грохот, словно что-то упало на пол. В доме кто-то был. Хоть я и насмотрелся на оживших покойников, вряд ли в данном случае имело место воскрешение. Скорее всего, сюда пробрались мародёры, чтобы забрать ценные вещи.

Вытащив пистолет, я метнулся на второй этаж.

— Кто здесь? — крикнул я. — Выходи!

Заглянул в одну из комнат, осмотрелся, водя фонариком по сторонам. Позади открылась дверь. Я резко обернулся. На меня смотрело ружьё, которое держал в руках подросток, одетый в тулуп. Мой фонарь осветил его лицо, и я узнал парня.

— Егор? — я глядел на него, не понимая, как он мог тут оказаться.