Холод 2

Глава 38

Рыжее зарево стояло над ночной улицей. Толкучка быстро рассосалась, народу существенно поубавилось. Те, кто остались, жались к домам. На мостовой валялись несколько задавленных человек.

— Проезжай, проезжай! — крикнул я вознице передней телеги, махая рукой в сторону ворот равелина. Мужик еле удерживал взволнованную лошадь, но когда увидел, что путь свободен, стегнул её вожжами, и она побежала на мост.

— На нас напали! — кричал кто-то. — Драконы телеги жгут!

Я схватил за рукав одного из слуг, который испуганно таращился в ту сторону, откуда доносились крики, и вручил ему поводья наших с Дашей лошадей. Сами же мы побежали вдоль повозок, расталкивая растерянных людей, которые запрудили всю улицу, а точнее небольшой проход между колонной телег и сплошной стеной домов.

На перекрёстке царила сутолока. Дружинники схлестнулись в ожесточённом бою с группой кочевников. Всадники рубили друг друга саблями, то и дело в гуще схватки вспыхивало пламя. Несколько человек и лошадей лежали обугленные на мостовой. Ржали кони, вопили раненые. Воняло палёным мясом. Картину эту освещали пылающие телеги.

Когда мы подбежали, в одного из наших прилетел огненный шар. Дружинник мгновенно воспламенился и свалился замертво под копыта своей лошади, которая испуганно заржала и принялась метаться между дерущимися.

— Отступайте! — крикнул я своим.

Но в шуме схватки меня никто не услышал.

Увидев чешуйчатого с огнём в руках, я выпустил морозные потоки. Они ненадолго сковали его.

Передо мной оказался всадник. Он замахнулся саблей, я увернулся и, выхватив свой клинок, попытался воткнуть ему в бок. Не получилось. Опять та же ерунда: клинок словно в камень упёрся. Но теперь я знал, в чём причина подобного явления. Виной тому — защитные артефакты. В народе из-за этого сложилось поверье, будто у кочевников — непробиваемая чешуя. Чешуя же их хоть и являлась прочнее человеческой кожи, но не настолько, чтобы защитить от удара саблей.

Впрочем, я не растерялся, заморозил противнику голову, и тот свалился на мостовую.

Краем глаза я заметил, как Даша стащила с лошади ещё одного кочевника и проткнула его палашом, а в следующий миг выпущенный ей каменный осколок срезал голову второму «дракону». Взгляд мой упал на Гордея. Он стоял в обгоревшем кафтане посреди перекрёстка и отбивался палашом от окруживших его всадников. На горжете сотника ярко горел кристалл. Рядом лежал обугленный труп лошади.

Один из кочевников-пиромантов хотел метнуть в Гордея пламя, но я сбил сгусток морозным потоком, а следующий поток направил в голову. Затем я принялся примораживать к дороге ноги лошадей противников, лишая тех подвижности. Лошади буквально вопили от ужаса.

Вскоре большинство чешуйчатых оказались на земле, как и оба пироманта. Немногим удалось уйти. Но и мы понесли серьёзные потери. В живых осталось шесть дружинников. Почти все они имели ранения и ожоги разной степени тяжести. Гордей тоже выстоял, он дрался, как лев. Кафтан и плащ его превратились в обгорелые лохмотья, но самому сотнику огонь вреда не причинил.

Так же мы потеряли четыре телеги, в которых находились, в том числе, больные. Вражеские пироманты всех сожгли.

Егор, как оказалось, тоже принял участие в схватке. Он стоял рядом с одной из телег и перезаряжал длинный мушкет, что для паренька с его небольшим ростом было занятием не из простых.

Враг мог вернуться с подкреплением, и мы стали поторапливать возниц. Многие разбежались, когда началась схватка, так что пришлось за вожжи браться дружинникам. Началась суета.

Когда ворота равелина поднялись, вместе с обозом внутрь вломилась толпа горожан, сгрудившаяся на мосту. Их встретили солдаты, стали выгонять, но некоторым, кажется, всё равно удалось в суматохе просочиться в крепость. Я сам видел нескольких затесавшихся меж телегами мужчин и женщин, которые точно были не из наших.

Снаружи крепость выглядела весьма внушительным строением, внутри же оказалась маленькой и тесной. Она имела четыре бастиона, а во дворике буквой «П» стояли три двухэтажных здания, между которыми располагался плац, и часовня.

В крепости было пусто. Позже я узнал, что почти всех солдат отправили в город на вылазку. Они вернулись под утро.

Нас встретил лично комендант Давыд Иванович. На его лице виднелись пузыри — хворь добралась и до него. Да и гарнизон из-за болезни стремительно утрачивал боеспособность. Почти до самого рассвета мы занимались размещением больных и раненых. Слуги распрягали лошадей, переносили хозяйские вещи, которые успели прихватить из поместья.

Когда рассвело, я, Давыд Иванович и Ярослав поднялись на северо-западный бастион, откуда просматривался почти весь город. Каменные домики толпились вдоль берега и карабкались серой массой на прибрежные холмы, от многих построек валил дым, над местностью висело плотное сизое марево. Оно сливалось с пеленой распухших туч, которые ползли так низко, что, казалось, ещё немного, и зацепятся за вершины холмов. Дым щипал глаза и нос. Начавшийся ночью пожар уничтожил центральные районы Ярска. Не пострадали только кварталы на другом берегу — туда огонь не добрался.

Давыд Иванович осмотрел северный берег в подзорную трубу. За мостом наблюдались группы чёрных фигурок — горожане по-прежнему ждали, что их пустят в крепость.

— Нападение мы, конечно, отбили, — Давыд Иванович сложил подзорную трубу и убрал в чехол на поясе. — Но кочевники вернутся. Я более чем уверен в этом.

— Что им искать на пепелище? — спросил Ярослав.

— Тут остались люди. Их можно увести в рабство, а в особняках по-прежнему есть чем поживиться. Насколько я знаю, ваш дом не пострадал. Мы сделаем всё возможное, чтобы защитить ваше имущество, но людей в гарнизоне осталось мало. Вчера мы потеряли одиннадцать человек убитыми. Шестеро ранены. За сегодняшнее утро уже двое слегли с болезнию.

Давыду Ивановичу и самому было трудно стоять на ногах. Он облокотился о бруствер, достал из кармана кисет и трубку, и принялся набивать её табаком.

— Почему бы не пустить горожан в крепость? — спросил я. — На сколько человек рассчитаны казармы? Больше ведь, чем на сотню? Мужчин можно вооружить. У некоторых есть свои пищали и мушкеты. Они помогут в случае нового нападения.

— Понимаете, Даниил Святополкович... — комендант замялся и, закурив трубку, продолжил. — Никак невозможно. — Запасы продовольствия скудны. Если мы пустим сюда весь город, то и до лета не протянем. А раньше лета помощи ждать смысла нет. И я не хочу, чтобы вдобавок к этой треклятой хвори, тут развелись холера и лихорадка. Простой люд — не армия. Они недисциплинированны и не соблюдают гигиену.

— Но тогда они разбредутся по окрестностям, разнесут болезнь, — напомнил я. — Люди не будут сидеть на пепелище и ждать, пока их угонят в рабство, они пойдут в столицу, в другие города. Этого нельзя допустить.

— Так-то оно так, — Давыд Иванович выпустил клуб дыма изо рта. — Но мы не можем обречь себя на голодную смерть.

— Я тоже думаю, что людей нужно впустить, — встал на мою сторону Ярослав. — Нельзя позволить хвори разойтись по княжеству. Сейчас это — наш первоочередной долг. Насчёт еды не беспокойтесь. Когда снег сойдёт, будем устраивать вылазки в поля, если, конечно, кочевники не покинут эти земли раньше. Ну а вы, Давыд Иванович, займитесь дисциплиной и поддержанием гигиены.

— Но помилуйте, Ярослав Дмитриевич! Вам-то хорошо говорить, вам многие болезни не страшны. Хоть представляете, что тут начнётся, когда вся эта чернь заполонит крепость? Там три тысячи человек. Они сожрут все запасы за неделю!

— Тогда отберите тех, кто в состоянии держать оружие в руках и защищать крепость. Или вы намереваетесь ждать, пока весь гарнизон вымрет? А не пустите, так я сам поеду и соберу всех, кто готов драться с кочевниками. Или вы посмеете преградить путь людям, состоящих на службе моего рода?

— Воля ваша, Ярослав Дмитриевич, — вздохнул комендант. — Но потом не говорите, что я не предупреждал. Гарнизон мертвецов соберёте, Ярослав Дмитриевич, гарнизон мертвецов!

Пошёл снег. Вначале мелкие хлопья кружились в задымлённом воздухе, но вскоре снег повалил обильнее, укрывая белым одеялом стены и крепостной двор. Нам предстояла долгая, тяжёлая зимовка.

Часть V