Холод 2

Глава 39

Последние несколько дней погода стояла тёплая, солнечная. Снег начал таять, и по крепостному двору потекли ручьи. Зима закончилась.

Мы провели в форте больше месяца. За это время гарнизон сократился втрое, да и многие горожане, которых мы пустили внутрь, тоже отдали душу небесам. Болезнь лютовала чуть больше двух недель с той ночи, когда мы заперлись в крепости, и каждый день смерть бродила среди нас, выискивая новые жертвы. Люди покрывались жуткими язвами, обнажающими мясо и кости, язвы гнили. Лечить было нечем, и потому больных просто сносили в отведённый для них каземат, где они помирали. Хоронить тоже было негде, и покойников скидывали со стены прямо на лёд.

Были и такие, кто, дойдя до крайней стадии, выживал. На телах их оставались уродливые шрамы, у некоторых переболевшие терялась подвижность разных частей тела, ибо хворь добиралась и до сухожилий. Но большинство всё же гибли — то ли от самой болезни, то от царившей в «чумном» каземате антисанитарии.

Больше повезло тем, у кого болезнь протекала не столь тяжело. Некоторые отделывались лёгкой сыпью и недомоганием, в совсем редких случаях даже сыпи не было. Ярослав Малютин и комендант выздоровели без тяжёлых последствий, а вот глава города, который в ту страшную ночь тоже успел перебраться в крепость, скончался.

Много жизней унесли и стычки с кочевниками, наведывавшимися в сожжённый Ярск. Гарнизон делал вылазки, постоянно случались столкновения. Я и сам в них регулярно участвовал. Но однажды набеги прекратились. Уже дней десять мы ничего не слышали о чешуйчатых. Они просто исчезли.

Вчера мы с Гордеем посоветовались и решили, что больше нет смысла сидеть в Ярске, а сегодня уже покинули крепость. Егор, разумеется, поехал со мной, Даша — тоже. Ещё было четыре дружинника — все, кто остался от первоначального отряда. С нами тащились сани, на них сидели три мужика — крепостные Верхнепольских. В санях лежали сено и зерно для лошадей на несколько дней пути.

Звеня цепями подъёмного механизма, опустился мост, и мы выехали из ворот. Во рву возле северо-западного бастиона чернели свёртки — трупы, сброшенные со стены. Скоро лёд тронется, и они поплывут, отравляя реку гнилью. Солдаты уже начали их вывозить за город и сжигать, но работы тут был непочатый край.

Гордей и я были одеты в военные мундиры — ничего лучше в крепости не нашлось. Поверх — плащи. Я ехал на Буране — гнедом скакуне дяди Андрея. Последний месяц я постоянно на нём ездил, и мы, надо сказать, неплохо сработались. Егору тоже нашли лошадь. Он сидел на поджарой лошади в яблоках. Сам же подросток был одет в добротный жюстокор из тёплого сукна с меховым подбоем. Кое-какие вещи и одежду мы всё же вывезли из особняка Малютиных. Тот хоть и подвергся разграблению, но почти не пострадал, и Ярослав сегодня-завтра намеревался вернуться домой.

Солнце добродушно светило на нас, подтаявший снег блестел в его лучах, а на берегу высились обугленные стены сгоревших построек, напоминающих об ужасах, творившихся здесь совсем недавно.

Мы направлялись в Острино. Я пока не был уверен, присоединяться ли к среднему брату, но Гордей взял с меня слово, что я хотя бы встречусь и поговорю с ним.

Что происходит в Острино, никто не знал, как не знали мы и что творится в княжестве. Родственники за нами не посылали, а если и посылали, то гонцы до Ярска не добрались. Последний месяц мы провели в полной изоляции, оторванные от мира, и теперь ехали наугад. Никто не мог гарантировать, что в Острино или Великохолмске не произошло замещений, не образовалось брешей, и что там не бушует страшная хворь, сжирающая людей заживо.

Но даже если остальные города не постигли кары сии, ничего хорошего ждать не следовало. Деревни опустели, убирать озимые и засевать яровые будет некому, а это значит, грядёт голод, который ударит по всему княжеству.

Ярск провожал нас пронзительным, одичалым взглядом закопчённых оконных проёмов. Большая часть города превратилась в руины. То там, то здесь лежали трупы, утонувшие в снегу, который давно никто не чистил. Дороги занесло, к тому же подтаявший снег был тяжёлый и липкий, и лошади с трудом переставляли по нему ноги. По утоптанным дорогам до Острино было шесть дней пути, а сейчас пусть мог занять две недели. В любом случае, мы решили не торопиться, чтобы не загнать лошадей.

С главного тракта были хорошо видны обугленные стены монастыря на холме. Теперь, после нашествия чешуйчатых все решат, что убийство монахов и пожар в обители — дело рук кочевников. Вряд ли кто-то заподозрит меня, Гордея и Дашу в происшествии — и это хорошо. Плохо другое: я до сих пор не знал, имело ли это хоть какой-то смысл, или все мои потуги напрасны? Весь месяц я ломал голову, думая над тем, стоит ли продолжать выбранный путь.

Дорога поползла на перевал, а когда мы преодолели его, наткнулись на сожжённую деревню. Через три версты попалась ещё одна в таком же состоянии. Чешуйчатые побывали здесь, оставив после себя пепелище. Но это мы давно знали, поскольку уже ездили сюда, а вот что ждёт дальше, никто не мог сказать. Мы надеялись, что кочевники вернулись в степь, а не отправились вглубь княжества. После понесённых ими потерь и награбленной добычи, было не очень разумно с их стороны продолжать вторжение.

Гораздо большую опасность представляли для нас моры. Если где-то поблизости есть бреши или замещения, твари могли разбрестись по всей округе, а встреча с ними в лесу чревата не самыми приятными последствиями. Впрочем, я не сильно волновался, ведь с нами был Егор, а он даже жнецу мог приказать уйти. Об этом, правда, никто, кроме меня, до сих пор не знал.

Мы с Дашей скакали первыми, остальные вместе с телегой плелись на некотором расстоянии позади. Уже насколько часов так ехали и почти не разговаривали, если только по делу. Каждый пребывал в собственных мыслях. Я пытался представить, как пройдёт встреча с роднёй, которую я знать не знал, Даша, наверное, тоже думала о чём-то личном.

Я был рад, что она поехала со мной. Даже уговаривать не пришлось. Даше оказалось некуда податься, да и привыкли мы друг к другу за это время. Я часто говорил ей, как она дорога мне, и что мне хотелось бы и дальше оставаться вместе. К тому же теперь нас связывала страшная тайна, и хоть Даша сомневалась в правильности нашего поступка, я уверял её, что именно в этом и есть наше предназначение.

— Надо же, ты возвращаешься к семье, — первой нарушила молчание Даша. Сказала она это как-то задумчиво и грустно.

— Печально, да, — согласился я и снова погрузился в раздумья.

— Да нет же, наоборот! Думала, ты рад.

— Чему? — поморщился я.

— Встрече с братьями. Это же ведь только старший тебя хотел убить, так?

— Да непонятно. Для меня самого это большая загадка. В покушении могут быть замешаны другие люди. Вряд ли мои братья причастны.

— Тогда тем более. Какие бы они ни были — это твой род, твои корни. Кстати, ты почти ничего не рассказывал о своей семье, о том, как раньше жил. Я тебе много чего рассказала, а от тебя слова не добьёшься.

Это действительно было так, я ведь ничего не знал про своих родственников из этого мира, и из прежней жизни Даниила почти ничего не помнил, если не считать коротких снов. А про то, что я узнал от Даниила в зазеркалье, как и о наших с Андреем беседах, я предпочитал не распространяться. Прежде всего, хотелось самому понять, что да как.

— Да, наверное, — ответил я. — У меня не самые тёплые воспоминания. Не хочется касаться этой темы.

— Понимаю, — вздохнула Даша.

Я невольно засмотрелся на неё. Казалось, я мог вечно любоваться её милым личиком. Небольшие шрамы, оставленные болезнью, почти не испортили её красоту. На мой взгляд Даша ответила кокетливой улыбкой.

— По сторонам смотри, — насмешливо сказал она.

— А я что делаю? — притворно удивился я.

Нам было хорошо вместе. А последний месяц мы находились вместе почти всё время. И мне казалось чертовски странным, что среди боли, смерти и страданий, окружающих нас, может жить такое светлое и нежное чувство, которое я испытывал к этой девушке.

— Да ты и сама о семье заговариваешь, только когда напьёшься, — напомнил я.

— А ты, даже когда напьёшься, не говоришь.

— Так я и не напиваюсь.

— Ага! А четвёртого дня что было?

— Э... да, признаю, перебрал немного. Но это ведь было-то два раза всего.

Дорога вела под гору по лесистому склону. Впереди заросли сгущались, и мы вновь замолчали, и стали усиленно вглядываться в чащу в поисках какой-нибудь затерявшейся моры.

Но вот спуск закончился, и мы оказались в долине. По обе стороны занесённой снегом дороги простирались поля, впереди чернели домики очередной деревушки, гряда холмов высилась вдали.

— Как думаешь, тоже сожжена? — спросила Даша, глядя на деревню.

Я пожал плечами:

— Поедем посмотрим.

Мы продолжили путь.

— Я тебе рассказывал, что меня в семье не очень любили? — возобновил я тему.

— Разумеется, — ответила Даша.

— И почему не любили, тоже рассказывал?

— Тебя считали незаконнорожденным. Знаю.

— Вот! Собственно, я и есть незаконнорожденный. Отец всем врал.

— Но зачем ему это понадобилось?

— У него были свои заскоки. Зато благодаря ему я имею долю в общем наследстве. Братья этим, разумеется, недовольны.

— Думаешь, тебе что-то угрожает?

— Сейчас у них есть более важные дела, поэтому вряд ли, но надо быть готовым ко всему. Я это к тому говорю, что по-настоящему у меня нет семьи. Всегда ощущал себя чужим среди них. Поэтому и не рассказываю ничего. Не о ком рассказывать.

— Печально, — произнесла Даша.

— С отцом у меня были хорошие отношения, но он умер. А братьев мне даже видеть не хочется. Зато наследство получить я был бы не против.

— Это хорошее дело! — воскликнула Даша. — Я бы тоже не отказалась от наследства. Жаль девушкам оно не полагается, если в семье есть сыновья. Ужасная несправедливость, как по мне. И много тебе завещано?

— Да без понятия. Земля где-то на севере.

— Далековато. Значит, на север уедешь, да?

— Мне бы вначале получить её, — рассмеялся я, — а то что-то мне подсказывает, братья не очень-то захотят делиться. В общем, пока рано говорить. Но если дело выгорит, поедешь со мной?

— Хм... надо подумать, — проговорила Даша с иронично наигранным сомнением. — Там холодно. Это ты ведь у нас не мёрзнешь. А я предпочитаю края потеплее.

— Вот как? Ну не переживай, я тебя буду греть, — обещал я, — особенно по ночам.

— Ну если так... тогда другой разговор.

Так мы и болтали ни о чём, пока не добрались до деревни. Близился вечер, солнце уже почти закатилось за холмы — следовало подумывать о ночлеге.

К нашей радости дома оказались не сожжены. Скорее всего, сюда кочевники не добрались. Но дым из труб не шёл, значит, деревня пустовала. Когда въехали, обнаружили на дороге два занесённых снегом трупа. Я осмотрел их: оба имели укушенные раны.

Первой оказалась женщина, второй — мужик с щуплой бородёнкой. Его шея и лицо были фактически разорваны острыми длинными зубами. Когда я смахнул снег, на меня смотрела чернеющее задеревеневшее месиво с обломками лицевых костей. Я сидел на корточках и осматривал следы. Не похоже, что дикие звери постарались.