Рыцарь без позывного III

* * *

Свет фонаря выхватил из мрака грязный меховой мешок. Затем еще один. И еще, и еще... С каждым новым шагом узкие и излишне сухие тоннели демонстрировали все больше и больше свежих крысиных тел.

— Сир... — дрожащий голос оруженосца на мгновение перебил топот полусотни сапог стражников, следующих позади. — Кто это их так?

— Хвосты на месте, значит не авантюристы. Дальше — сам догадайся.

Хрен его знает, что их убило — ни следа насилия. Но вздувшиеся меховые животики и лужи мерзости под хвостами проводили четкую параллель с подвалом гарнизона и отравившимися дезертирами.

А значит я все же не ошибся и мы в верном направлении.

— Пф, тоже мне, крысы... — громко фыркнул облаченный в кольчугу рыжий великан, неумело пряча страх за надменностью. — То ли дело в Просторе! Вот у нас крысы — всем крысам крысы! Бывает, спустишься в кладовую а там... Эй, чего замер, кукушонок?

С другого конца длинного тоннеля доносился едва различимый шум. То ли разговаривает кто-то, то ли ветер гуляет, то ли... Где-то это уже было.

— П-привидения? — проблеял рыжий, нервно затеребив рукоять короткого меча.

— Привидений не бывает! — дернул челкой Гена, мстительно демонстрируя дорогой клинок Аллерии. — Только безвинных розгами мучить и научился, дикарь необразованный.

— Тебя кто вообще спрашивал, содомит напомаженный? Кукушонок, на кой ляд ты эту барышню с борделя притащил? «Все свое беру с собой», так что ли?

— Я оруженосец, а не барышня! И я здесь для поддержки своего сира!

— Для поддержки чего? Штанов? Ты и мой хрен-то не удержишь, недомерок...

— Пасти сомкнули, оружие приготовили. — прервав разгорающийся спор, я осторожно затопал по холодному камню, тщательно подавляя разгорающееся ощущение дежавю.

Излишняя сухость настенной кладки навевала тревожные ассоциации. Хорошо хоть догадался набрать бутылок в гарнизоне да наполнить их водой. Если эти кровососы снова попытаются высрать писюкастого демона, то их ждет большой облом. Впрочем, сомневаюсь, что все будет так просто...

Большой водосборник, где мне довелось впервые поручкаться с Леликом и Болеком, встречал нагромождениями грязной одежды, густой мерзкой жижей на полу и стенах, да причудливым воем гуляющего морозного воздуха, прорвавшегося в сравнительно теплые тоннели. Казалось, даже лучам бесчисленных фонарей с трудом удается пробиваться через смрад разлагающейся человеческой плоти.

Сотник резко закашлялся и виновато отвернулся к стене, не в силах вынести зрелища омерзительного полотна из переплетенных мертвых тел. Почти весь пол водосборника занимал ковер из трупов, как сравнительно свежих, так и порядком подгнивших. Среди этого гротескного кладбища из примерно полусотни тел виднелись едва заметные признаки жизни. Или, вернее, агонии.

Едва слышно мыча себе под нос, несколько несчастных никак не реагировали на замерших у входа стражников, мечась в бессознательном бреду и хватаясь тонкими черными пальцами за вздувшиеся животы.

Крошечные кристаллики на моей ладони сияли как полоумные.

— Что это за срань?! — наконец отплевался сотник, вытирая губы рукавом. — Что за черный морок?!

— Колдовством жопу защемило, ясен-красен. — без особых эмоций ответил дед, прикладываясь к своей любимой фляге. — Вот что случается, когда с ведьмами да колдунами валандаешься. А то и хуже.

Последняя фраза шла в комплекте с многозначительным блеском серых глаз, устремленных на меня. Но напутствие угодило мимо — ведьмами тут и не пахнет. В буквальном смысле.

Потосковав по аромату лаванды и поглядев на взбесившиеся бирюльки, я заметил едва заметные всполохи света, идущие из тупикового тоннеля, где меня когда-то окатило помоями из заваренной трубы.

— Приготовились! И чтобы очкастую не недооценивали! Эта тварь мне чуть руку не вырвала... — напомнив это в сотый раз, я начал аккуратно продвигаться, по вымершему водосборнику.

Но как бы ни старался, подошва берца то и дело хрустела чужими костями и вызывала мерзостное бульканье вздутых тел.

Из калейдоскопа покойников то и дело всплывала мешковатая гражданская одежда, тщетно пытающаяся скрыть широкие мужские плечи, и хорошо знакомые шрамы на подбородках. У самого такой же — застежкой шлема натерло. Если в «нормальном» мире главный признак солдата это особый загар да приподнятое правое плечо — привычка из-за автоматного ремня, то здесь — мозоль на подбородке.

— А я-то думал, их только крестьяне резали... — ответил я на обвиняющий взгляд сгнивших глазниц неизвестного гвардейца.

Вопрос о том, удалось ли хоть кому-то из дезертиров покинуть окрестности Грисби живым и почему вопреки всем моим стараниям все заканчивается одинаково, прервались напряженным сирканьем Гены, отыскавшего в груде гниющей плоти «свежих» авантюристов. Хорошо знакомый мне «прыщ» не подавал почти никаких признаков жизни, в то время как его боевая рыжеволосая подруга протяжно стонала от каждого прикосновения перепуганного оруженосца. Из-за неестественно круглого живота ее было легко спутать с беременной. А может и не спутать...

Нет, это уже ни в какие ворота!

— Какого хера вообще происходит? — повторил я вопрос сотника к деду. — Че ты молчишь, придурок? На кой хрен я тебя вообще брал?! Кто на нечисть всю жизнь охотился?! Консультируй давай — что дальше делать?!

Ни всепронизывающий смрад смерти, ни зловонные лужи гноя нисколько не волновали покрытого шрамами северянина, пользующегося простым копьем, как тростью. Жестом скомандовав паре мешкающих стражников помочь Гене с едва живыми авантюристами, он вновь деловито приложился к фляге:

— Чего, да чего... Все своей бестолковкой пошевелить несподобишься, да только на старших огрызаешься. Говорено же с тыщу раз — не связывайся с ведьмами и делать ничего надобно не будет!

Рванув хрыча за воротник и притянув хмельную морду поближе, я ясно дал понять, что не в настроении для маразматичных нравоучений. Поглядев в мое лицо, дед виновато отвел глаза:

— Найди ведьму, убей ведьму... Другой методы пока не выдумали. Токмо потом надобно девку покраше сыскать, да водки покрепче. Чтоб совсем голову не продуло.

Пользы с него, блин... Впрочем, чего срываться? Не он же все это затеял? То что нормальные люди называют кошмаром и безумием — хрыч обзывает «понедельником».

И как часто ему доводилось такую хрень видеть? Нет, даже знать не хочу.

Отпустив старика и поглядев на перекошенное от боли и покрытое язвами лицо «дылды» я заслышал давно знакомый хрип умирающей рации. Но в этот раз шум шел не из головы.

— Чего за треск?! — рявкнул сотник, мигом выхватывая меч и поворачиваясь к тупиковому тоннелю. — Что за чернокнижие, я спрашиваю?!

Поглядев как Гена с парой бородачей пытается вытащить «розанов» с этого импровизированного кладбища, я жестом скомандовал сотнику идти за собой, оставив остальных в оцеплении. Один хрен всей толпой в тоннель не пролезешь — только толкаться будем. Да и тупик там. В крайнем случае, успеем выскочить да спрятаться за стеной из кольчуг и копий.

Чем отчетливее слышался треск умирающей статики, тем больше нервничал сотник. Каждый шаг давался великану с огромным трудом, а извлеченный из ножен меч трясся как хрен голого парашютиста, то и дело звякая о стены узкого коридора.

Странно, но лично я почти не боялся. То ли от того, что уже дважды умирал, то ли из-за близости момента, когда я наконец смогу покончить со всем этим дурдомом и наконец начать жить, как нормальный человек. Наивно, конечно, но мечты убить еще сложнее, чем контуженых лейтенантов.

Тупик встречал широкой трубой, дорогим масляным фонарем чей красный свет придавал стенам инфернальный вид, и содрогающейся девичьей спиной. Трясясь будто от озноба, уже знакомая мне «ночная фея» безразлично блестела очками, уставившись невидящим взглядом на развороченную крюком трубу. Похоже, звуки радиостатики шли именно из пробитого отверстия.

Оставляя перепуганного и взывающего к своим предкам сотника позади, я вытащил ржавую чесалку из-за пояса и осторожно зашагал к трясущейся вампирше. Странное хлюпанье под берцами оказалось широкой лужей свежей крови, вытекающей из пузатой фляги, лежащей у самых ботинок очкастой.

Тварь не шелохнулась, даже когда мое дыхание начало щекотать ее мягкие волосы. Она не выказывала никакого беспокойства, а лишь стояла на месте, уставившись пустым взглядом в никуда. Пробегающая по ее телу крупная дрожь напоминала схожее зрелище, увиденное на скотобойне в озерной деревушке.

Нихрена не понимаю, что за чушь здесь происходит. Ни замысловатых кругов из горящих свечей, ни мужиков в капюшонах, ни сатанинских песнопений или еще какой муры. Только девка, фонарь да куча трупов в водосборнике.

Даже когда я обошел вампиршу и уставился ей в лицо, оценивая перепачканные в крови тонкие губы — она никак не отреагировала.

Связать ее, что ли? Заковать в какие-нибудь цепи да запереть в подвале, дабы потом допросить? Уж она-то должна знать, что за хрень тут происходит. Тем более, братца ее отчего-то не видать.

Посомневавшись, я уже хотел послать сотника за какой-нибудь веревкой покрепче, но не успел. Выпуклая девичья грудь взорвалась вспышкой крови и блеснувшим в свете лампы острием меча. Но даже короткий клинок, пробивший вампиршу насквозь, не заставил ее и моргнуть. Воткнутая в спину острая железка волновала ее не больше брани великана, недовольного результатом своей выходки.

— Сначала думаем, потом делаем, да?

— Та что мне, штраф с нее трясти али в колодки тащить? Проклятые ведьмы... Будто деревянная!

— Ладно, отставить жалоб — помоги лучше. Вытащим ее в коллектор, свяжем чем покрепче, а уж потом...

Слова потонули в пронзительном писке выгорающей электроники. Едва я коснулся плеча безмолвной истуканши, как ее лицо перекосило в неестественно сильной судороге. Треск из трубы оборвался сперва писком, а затем полной тишиной, прерываемой лишь гулким щелканьем и странным хрустом.

Покрытая тканевыми кармашками кожаная куртка, отчаянно трещала по швам, не в силах сдержать стремительную деформацию девичьего тела. С каждым ударом сердца, ночная фея теряла свой прежний облик, приобретая иные формы. Становясь все выше и выше, задевая искривленным затылком потолок, и скрипя ширящимися плечами об узкие стены, тварь стремительно теряла девичий облик являя нечто противоестественное. Рвущаяся одежда сменялась гладкой кожей, которая уступала место причудливым, но до боли знакомым узорам зеленого пикселя.

Ощущая, как боль в затылке все разрастается, я игнорировал призывы сотника сваливать отсюда к чертовой матери. Мне никак не удавалось отвести взгляда от изуродованного лица, нависшего у самого потолка и буравящего меня взглядом, полным немой укоризны.

Красивое юношеское лицо, испорченное полоской обугленной плоти, разделяющей смуглую кожу и почерневшие ошметки черепа. Глаза, губы, шрамы... Неестественность и чужеродность сквозила из каждой черты лица побуждая мое сознание отчаянно вопить о подделке, но истеричный писк мертвой рации заглушал любые доводы разума.