Отдельный 31-й пехотный

— О! Ты мне кофе оставляешь! Ступай наверх, тебя сам старик Муравьев дожидается. Впечатлил ты его. Да что его — меня впечатлил… правда не подвигами на поле боя, я ж так и знал, что ты всех спасешь. Ты меня впечатлил подвигами после боя. Ночными подвигами. Подвигом. Геракл! Такой подвиг — это тебе не с медведем…

— Леоне фон Келлер! — не выдерживает валькирия за моим плечом: — как не стыдно!

— И госпожа валькирия Цветкова с тобой. — хмыкает гусар: — рад видеть в здравии. А где эта твоя, которая мастерица по «сунь-вынь»?

— «Север-Юг»! — поправляет его валькирия, но гусар только ухмыляется. Нравится ему валькирий смущать.

— Вижу вам не скучно вдвоем — замечаю я: — Цветкова, ты со мной?

— Я тут, вашблагородие! — валькирия бросает гневный взгляд на гусара, но тому, как с гуся вода, он наслаждается кофе. Закрадывается подозрение насчет пропорции коньяка в нем, но ведь кашу маслом не испортишь?

Кивнув на прощание довольному как кот у которого наступила масленица гусару, мы с валькирией поднимаемся вверх по деревянной лестнице, ступеньки скрипят под ногами. Наверху — небольшая площадка и две двери. Толкаю первую попавшуюся и вижу сидящих за столом офицеров.

— Гвардии лейтенант Уваров по вашему приказанию прибыл! — выталкиваю я из себя привычную формулу.

— Уваров! — поднимает на меня взгляд Сиятельный Князь Муравьев: — вот он, наш герой! Проходи, проходи! Ну-ка, дай на тебя взглянуть… — он встает из-за стола и быстрым шагом приближается ко мне хватает за плечи и всматривается в лицо.

— Герой! — улыбается он и внезапно обнимает меня, хлопает по спине: — браво, гвардии лейтенант! На орден заслужил вчера, не меньше Анны! Такое выдать… сам Император заметить должен! Ну-ка… не ранен? Цел?

— Так точно Ваше Сиятельство! — отвечаю я, как и положено по Уставу. Князь только рукой машет.

— Полноте вам, голубчик — говорит он: — давайте без чинов. Проходите, присаживайтесь за стол.

— В самом деле, садитесь Владимир Григорьевич — добавляет генерал Троицкий, который сидит за столом рядом с Мещерской. Полковник выглядит как всегда — твердая линия скул, трубка, зажатая в правой руке, китель, накинутый поверх рубашки с закатанными рукавами и если бы не легкий румянец на щеках — ничего бы не выдавало в ней событий прошлой ночи. Глядя на нее, я вдруг почувствовал прилив крови к собственному лицу. Я краснею? Вот же черт, впечатлительный молодой организм.

— Не стоит так скромничать — гудит Сиятельный Князь Муравьев: — Высший Родовой Дар это конечно хорошо, но не даром единым. Видел я как ты на своем фланге рубился, славный был бой. Но, конечно все тут заслужили по ордену, и я лично прослежу чтобы награда нашла героев. Счет на минуты шел, чувствовал я что Легион Тьмы близко, но успели-таки.

— Клянусь я думал, что нам конец — ухмыляется генерал Троицкий: — будто и в самом деле в глаза Генералу Преисподней заглянул. Старею видимо…

— Если бы Генерал Преисподней успел бы на Прорыв — не сидели бы мы с вами тут — говорит князь Муравьев и садится на свой стул, откидывается на спинку и закрывает глаза: — смертным не преодолеть бессмертных демонов.

— С этим ладно — поднимает голову полковник Мещерская, стараясь не встречаться со мною взглядом: — викторию одержали, хоть и шансов было не так много. Что дальше? У валькирий половина состава выбыло, у всех в лейб-гвардии откат на два дня еще, а мы с чжурским Экспедиционым Корпусом в состоянии непонятном. Потому как соглашение и перемирии до момента закрытия Прорыва действовало… а сейчас всадники их по улочкам Уездного катаются как у себя дома и водку у купцов покупают. Только с утра гусары с чжурами уже успели подраться… хорошо, что потом помирились и до смертоубийства не дошло.

— Да не обращайте внимания — кряхтит Троицкий: — все уже на гауптвахте сидят. И гусары и чжуры.

— Как? И гусары и чжурские всадники⁈ — поворачивает голову князь Муравьев.

— И в самом деле… — хмурится генерал Троицкий: — Петька! Подь сюды! Почему у тебя гусары вместе с чжурами на губе сидят?

— Ваше превосходительство! Согласно военному Уставу и Уложениям! — тут же появляется рядом со столом адъютант: — На момент Прорыва действует военное право. Чжуры — на правах временного союзника подпадают под чрезвычайную юрисдикцию военной прокуратуры. Все по закону.

— А гауптвахту они в шинке устроили — кивает Мещерская: — кто додумался чжуров и гусаров в кабаке запереть? Они же там пьянствуют, не просыхая!

— Зато помирились — пожимает плечами генерал: — вечерком сам к ним зайду, песни послушаю. Уж больно красиво поют, мерзавцы.

— Ладно. — заканчивает спор князь Муравьев: — довольно. С принцем Чжи я сегодня же поговорю. Отправим их домой. Что же до тебя, гвардии лейтенант, то по уму тебя надо бы в столицу отправить, как-никак Высший Родовой открылся… но пока чжурчжэни тут надо бы тебя придержать на денек-другой. Мало ли что. И кстати — насчет твоей пленницы, ты чего сразу не сказал что она у тебя не пленница, а наложница? Чжуры к этому серьезно относятся, никак нельзя было ее назад отдавать.

— А может все-таки отдадим? Решением высшего командования? — предлагаю я, представив, что барышня Лан так и останется у меня на шее висеть. Я и сам не знаю, что со мной завтра будет, только ее мне не хватало. А так, вроде и я не при чем, жестокое высшее командование разлучает и обычаев, традиций чжурских не нарушает.

— Владимир Григорьевич, голубчик, ты пойми — говорит князь Муравьев: — у нас с чжурами мир на волоске держится. Ты же войны не хочешь? Нет? Тогда — выполняй приказ. Барышню эту… обращаться с ней как с собственной женой. Как и положено у чжуров, с меча взял — значит твоя. Не беспокойся, перед богом и церковью это браком считаться не будет.

— Да любой гусар на твоем месте только прыгал от радости! — вставляет генерал Троицкий: — такая красотка восточная! Ладная и молодая, чего надо еще? И в бою она себя показала, жалко, что секиры ее фамильные сломались…

— А я вот считаю, что ее назад надо отправить — ни на кого не глядя заявляет Мещерская: — развели тут бардак… девки какие-то из чжуров… у нас полевой лагерь, а не бордель!

— Мария Сергеевна, я вас умоляю — прижимает руку к сердцу князь Муравьев: — я понимаю ваши чувства, но увы. В делах государственных мы должны считаться с государственными интересами, а моральный облик лейтенанта Уварова… может и потерпеть.

— Охо-хо… — вздыхает генерал Троицкий: — да не о том она переживает! Она же… — он вдруг затыкается и багровеет. Закрывает и открывает беззвучно свой рот. Мещерская же — смотрит в противоположную сторону, разве что не свистит. Не будь я так уверен в благородстве и субординации между командованием — я бы решил, что она ему на ногу наступила, чтобы старикан лишнего не сболтнул.

— Ну вот и хорошо — делает вид что ничего не замечает князь Муравьев: — уладим дела с чжурами, помашем вслед их коннице платочками, а потом — первой же оказией Уварова в столицу и отправим.