Позывной «Хоттабыч» 3

* * *

– Твою мать! – Неожиданно прозвучавший выстрел, заставил меня вздрогнуть и втянуть голову в шею.

Тонко взвизгнула пуля, отрикошетившая от вороненых доспехов неведомого мертвого великана, и вся «неустойчивая конструкция», состоящая из сидящей на костяном троне усохшей донельзя мумии, и сохраняющая равновесие хрен его знает сколько тысячелетий, неожиданно резко навернулась об пол. А вот его великанский меч, покоящийся на коленях хозяина подземелья, со свистом вспоров воздух, легко, словно палку молочной колбасы, перерубил шею Вревского, неудачно оказавшегося не в то время, и не в том месте – только голова, словно детский мячик, весело поскакала по пыльной пещере, разбрызгивая брызги крови по сторонам.

Пока мы с командиром и Харманом тупо стояли, пораскрывав рты, пялясь на кровь, выплескивающуюся толчками из обрубка шеи, пытаясь осмыслить и уложить произошедшее в своих головах, из темноты к бьющемуся в конвульсиях безголовому телу выметнулся какой-то неопознанный субъект. Коротко размахнувшись, этот ублюдок засадил в грудину трупа какую-то хреновину, тут же засветившуюся желтоватыми переливами.

– Пранотрансфузер? – Первым вышел из ступора командир. – Какого хрена?

– Ты кто, пацанчик? – Я уже приготовился серьезно попотчевать «незваного гостя», который, как известно, хуже татарина, хорошей порцией огня.

– Вторник? – Узнал азиата Харман, едва не всадив в него очередной заряд из пистолета.

– Робка, совсем уже двинулся в этом подземелье? – То, что немецкий утырок, пусть и косвенно, но ухлопал-таки предателя Вревского, меня нисколько не взволновало – умер Максим, ну и хрен с ним! Главное, свою основную миссию бывший ротмистр, а ныне – безголовый труп, выполнил – свел с кем надо. – Какой нах вторник? Пятница сегодня… если я ничего не путаю…

– Он – Вторник, – указал на агента Хартман. – Вы разве его не узнали?

– Разглядишь тут! – ворчливо заметил я, вглядываясь в азиата. – А, это ты, хранитель хрустальных яиц? Ты ж без своего шарика уходить не хотел?

– Так… сложились обстоятельства… – с трудом выдавил азиат. – Духи… много… не совладать… пришлось оставить…

– А-а-а! – догадливо протянул я. – Порвали болезного? А помирать ты явно не собирался?

– Да…

– А чего это ты творишь, братская чувырла? – спросил я, хотя, в принципе, уже догадался, откуда тут «ухи торчат».

– Жизненную Энергию бедолаги Вревского собирает, – невозмутимо произнес оснаб. – Подлечиться за чужой счет, видать, хочет.

– Пусть его, – словно что-то самой собой разумеющееся, отмахнулся я, хотя внутри все клокотало. Надо привыкать, в Рейхе такое положение вещей – норма! Не стоит палиться на такой мелочи. – Че добру-то пропадать!

Наконец «всадника без головы» престало колотить, а кристалл разгорелся не в пример ярче, чем в самом начале. Азиат, выдернув наполнившийся Жизненной Энергией Пранотрансфузер, поспешно воткнул его себе в руку. Я мысленно отметил заранее закатанный рукав его куртки и свежую рану, нанесенную, по всей видимости, тем же прибором. Азиат распластался о полу неподалеку от обезглавленного тела ротмистра и замер, закрыв глаза и что-то неслышно шлепая губешками. Изменения, происходившие с ним, были видны невооружённым взглядом. Диверсанту явно получшело.

– Слышь, чепушила? – окликнул я азиата по-русски, когда тот открыл глаза. – А почему вторник? – Вот не давал мне покоя этот вопрос, уж не знаю почему. Как будто других проблем нет.

– Мимар, – ответил диверсант так же по-русски. Чисто, четко, безо всякого акцента, словно всю жизнь на нем разговаривал. Оно понятно, этот поц – не то что пехота-Хартман – настоящий подготовленный диверсант! – Это мое имя, – пояснил азиат. В переводе оно и означает – вторник.

– А с какого языка перевод? – полюбопытствовал я, а командир молча наблюдал за моим «допросом» диверсанта.

– С тибетского, – не стал скрывать азиат, похоже, поймавший приход, как наркоман, но только не от наркоты, а от обилия чужой Жизненной Энергии.

– Настоящий тибетец? – Удивленно покачал я головой. – А я, грешным делом, решил, ты калмык.

Но азиат не ответил, а только блаженно расслабился и затих.

– Ты чего творишь, Харман? – Отвлекшись от Мамира, накинулся на оберштурмбанфюрера командир. – Что это сейчас было? – И он указал на обезглавленное тело Вревского. – Какого черта, Роберт?

– Он шевельнулся… – Хартман попытался перевести стрелки на упавшую мумию. – Я и среагировал…

– В жопу такую реакцию! – Вскипел оснаб. Хоть он и сам бы «с удовольствием» удавил предателя, но такая внезапная и нелепая смерть бывшего боевого товарища и однополчанина выбила Петрова из колеи. – Почему про пистолет ничго не сказал? Быстро отвечать! – рявкнул Петр Петрович, усилив приказ Ментальной атакой.

– Я… я… – Дернулся было оберштурмбаннфюрер выстроить Стену Отчуждения, но с опытным Внеранговым Мозголомом такой фокус не прокатил.

– Не доверяешь, значит, герр Хартман? – Быстро выдернул всю необходимую информацию из мозга немца оснаб. – Пистолет сюда! – Он требовательно протянул руку. – Живо! – Фриц поначалу пытался сопротивляться, но его слабенький Дар против Ментального Дара командира не имел никаких шансов. – И запомни, Роберт, – пряча пистолет под ремень, произнес оснаб, – командую здесь я! И никто без моего прямого приказа даже чихнуть не имеет права! Уяснил, оберштурмбаннфюрер?

– Яволь, герр оснаб! – с кислой физиономией произнес Хартман.

– И запомни, Роберт, – немного «снизил накал» и отпустил Силу командир, – мы с тобой в одной лодке! И чтобы нам всем выжить – не нужно её раскачивать! И без того штормит!

– Виноват, герр оснаб! – потупился Хартман. – Но этот гигант… он действительно шевельнулся…

– Тебе показалось, пацанчик! – Я подошел к огромной мумии и потыкал её носком ботинка. – Если он и шевелился, то это было ой, как давно!

– Ошибся… – совсем упав духом, повторил немец.

– Ладно, Робка, – я панибратски хлопнул фрица по плечу, – ты только в следующий раз не ошибайся, ладно! А то всех нас скопом угробишь! Я, хоть и старик, но пожить еще годок-другой не откажусь!

– Камрады… – сбивчиво произнес Харман. – Виноват… Готов понести залуженную кару…

– Че ты собрался унести, Робка? – Я криво усмехнулся, и указал на безголовое тело Вревского. – Ему уже ничем не помочь!

– Он прав, Роберт, – подключился командир, – любая оплошность или ошибка может стоить жизни каждому из нас. И если мы не начнем действовать одной командой – наша песенка будет спета! Причем очень и очень быстро!

– Еще раз прошу прощения, господа! – вновь повторил оберштурмбаннфюрер. – Этого больше не повторится!

– Хотелось бы верить… – буркнул я, отворачиваясь от Хартмана и присаживаясь на корточки рядом с азиатом. – Э, бедолага, хорош прохлаждаться! Лучше поясни, – дождавшись ответной реакции от тибетца, спросил я, – в какую-такую задницу ты нас запихал?