Нетерпение сердца

— Что с ним такое? — спрашивает она устало, когда не сомкнувший глаз Северус осторожно заглядывает к ним. Он уже почти выздоровел, и только бледная кожа и долгий сон по утрам еще напоминают о произошедшем.

Северус садится у кроватки Гарри и наблюдает за ним с таким интересом, словно тот — звереныш в зоопарке.

— Давай пойдем к матери, она точно знает.

— В пять утра?

— Может быть, это зубы? — неуверенно спрашивает Северус, глядя, как Гарри усердно пихает плюшевую собаку в рот. — Эй, что у тебя болит?

Гарри только мотает головой. Из-за всех этих происшествий он говорит меньше слов, чем должен, и вообще не очень хорошо проявляет эмоции, особенно в компании Северуса, потому что отлично понимает, что ему не рады.

— Ты прав, — Мэри торопливо бросается к столу, листает детский справочник и стучит пальцем по раскрытой странице. — У него же самые последние зубы лезут. Или предпоследние.

Северус подхватывает ребенка под руки и несет его с собой на кухню. Гарри вцепляется руками в его черные волосы и на минуту перестает плакать.

— Мы сварим зелье, которое облегчает боль, — Мэри наблюдает, как Северус быстро оценивает наличие ингредиентов в шкафчике. — Осторожно, парень, это ухо свиньи, не вздумай его жевать, а это змея, еще хуже…

Мэри сажает Гарри в высокий стульчик, и они оба увлеченно смотрят, как Северус умело взвешивает и перемешивает ингредиенты, а потом кидает их — один за другим — в маленький котелок. Стрелка часов подходит к шести, когда зелье, синее на цвет и пахнущее карамелью для отвлечения внимания, появляется перед Гарри на столе.

— Давай ты выпьешь, а я завтра куплю для твоей собачки второго друга, — обещает он, доставая ложку. — Честное слово.

— Дуем, чтобы остудить, — говорит Мэри и складывает губы трубочкой. — Помогай!

Напоив ребенка зельем и уложив его спать, они сонно садятся на диван в гостиной и устало смотрят друг на друга.

— Через час вставать, проще уже не ложиться, — Мэри широко зевает, прикрывая рот ладонью. — Давай просто останемся здесь? Не хочу никуда идти.

И она забирается с ногами на диван, отключая все сомнения и недоверия. Северус обнимает ее за плечи, и Мэри кладет голову на его грудь, теперь пахнущую карамелью. Они оба впадают в сонное полузабытье, пока кукушка в часах не будит их своим озорным криком.

Северус

Лили уже разрешено выходить на прогулки, и теперь они встречаются около хижины Хагрида: Лили играет с Гарри, а Северус занимается отцом, только начинающим различать окружающий мир. Потом Мэри, если у нее есть свободное время, приходит за ними, и они идут в Хогсмид в «Сладкое Королевство», чтобы угостить ребенка сладостями.

Так проходит половина мая. Единственное, что его огорчает, так это поведение матери: как он ни пытается привести ее к отцу, она отказывается и сразу прячет глаза. Может быть, она боится, что ее заставят ухаживать за инвалидом, а может, ей его жаль, но она не хочет это показывать…

— Смотрю, вы неплохо поладили, — Лили поправляет воротничок на рубашке сына.

Она еще не окрепла: кожа ее, местами красноватая, придает ей несколько болезненный вид, и руки все еще забинтованы до локтя.

— Мадам Помфри называет меня Франкенштейном, — Лили смеется: ее белые зубы остались невредимыми. — Я рассказала ей сюжет, и теперь она называет меня только так.

Северус усмехается.

— Ты похожа.

Лили сердито толкает его локтем: совсем как в детстве. Однажды после такого толчка он улетел в куст крапивы.

— Что за интересные сказки ты ему читаешь? Он вчера все повторял про Русалочку. Ты нашел маггловскую книгу?

— Наверное. Честно говоря, в два часа ночи я не разбираю, кто написал эти сказки, — замечает Северус скептически. — Главное, что они работают, пусть их автор хоть сам Грин-де-Вальд.

Гарри замечает Хагрида, несущего какую-то пушистую зверюшку, и со всех ног бежит к нему, раскинув руки.

— Осторожнее там! Следите за лукотрусами! — кричит Лили вслед, и Хагрид понимающе кивает, подхватывая Гарри за шиворот рубашки. — У вас есть полчаса!

И она поворачивается обратно к Северусу, стоящему рядом с отцом. Им давно нужно поговорить, но они оба сознательно оттягивают этот момент, потому что оба не знают, чем может закончиться разговор.

— Ты все еще ненавидишь меня? — тихо спрашивает Лили, заглядывая в его глаза. — Только ответь честно, Сев.

— Нет, — он сглатывает. — Ненависть ушла, оставила за собой просто опустошение. Отец жив, и ты не была виновата в том, что с ним случилось. И Гарри не виноват, но мне пришлось приложить много усилий, чтобы заставить себя прикоснуться к нему.

Лили на мгновение опускает голову.

— Он слишком похож на Джеймса — поэтому?

— Отчасти.

— Но ты действительно больше не любишь меня? — в ее глазах странная надежда, что он возразит и скажет обратное. — Последние две недели я так много думала, Сев. Лежала часами в этой чертовой палате и думала, думала… Я была очень несправедлива к тебе. Прости меня, если сможешь простить. Больно думать, что тебя ненавидит тот, с кем однажды ты был так близок.

Что это с ней? Снова ненужная жалость? Или на этот раз она говорит искренне?

— Я тебя прощаю, — произносит он приглушенно, глядя в ее взволнованное лицо, потом протягивает руку, как после ссоры в их детстве: — Мир?

Лили горячо сжимает его руку своими тонкими длинными пальцами, а потом обнимает руками за шею и прижимается к его груди. Северус замирает, слыша, как сильно бьется ее сердце. Еще полгода назад он все бы отдал за такое объятие, он бы даже попытался ее поцеловать, но сейчас он вдыхает запах ее волос — запах ромашкового шампуня — и ничего не чувствует, кроме отголосков старой привязанности. А потом Лили чуть приподнимается и целует его в щеку.

— Я бываю невозможной, я знаю, бываю злой, принципиальной, жесткой, — говорит она быстро. — И в той ситуации с Джеймсом на пятом курсе я была неправа.

— Я оскорбил тебя.

— Мы были подростками.

— Я стал Пожирателем, чтобы впечатлить тебя, — бурчит он тихо. — Что может быть глупее этого?

— Тебе казалось это правильным.

— Вот именно, — подхватывает он, — казалось!

Он разжимает руки, и Лили приходится сделать шаг назад, поправляя чуть сползшие бинты. Часы на башне показывают, что приближается время обеда, и Лили пора возвращаться в Больничное крыло. Они обмениваются взглядами, и Северус вздыхает, ища Мэри, но нигде ее не находит.

— Я отвезу его сама, — предлагает Лили, берясь за ручки коляски, и вдруг становится серьезной. — Так что насчет любви?

— Ты как МакГонагалл на заседании, — начинает он, но Лили смотрит на него выжидающе, и тогда он просто отрицательно качает головой. — Там в сердце угли, понимаешь? Я не могу, Лили. Да и зачем тебе моя любовь.

Может быть, для того, чтобы не чувствовать себя одинокой. Даже если у тебя есть чья-то ненужная любовь, жизнь становится чуть светлее, но он не собирается ей врать. И он опускает глаза на отца, желая ему хорошего вечера. По прогнозам мадам Помфри отец, скорее всего, останется в коляске, но сможет разговаривать и думать — во всяком случае, на необходимом уровне, и это самое главное. Позавчера они с Мэри ездили смотреть на особняк снаружи: Мэри все больше молчала и куталась в мантию, а Северус рассматривал старые цветущие яблони.

Не дождавшись Мэри, он берет Гарри за потную ладошку, и они оба машут Лили несколько долгих минут, постоянно оглядываясь. Шагая к Хогсмиду, Северус размышляет, что нужно потихоньку решать насчет интерьера старинного дома: галерею с картинами предков и семейную посуду можно оставить в качестве памяти, а вот все остальное: сгнившую мебель, старые скрипучие полы, кровати с балдахинами — разрушить и обставить комнаты по-новому. Для этого нужно проверить, сколько денег осталось у бабки в Гринготтсе и что можно на них позволить.

Гарри что-то напевает по дороге, но Северус даже не старается прислушиваться. Май сулит надежду на новую жизнь, на обновление, на счастье, и он не собирается ее упускать.

— Дождь! — Гарри тычет пальцем в небо, которое из светло-голубого вдруг становится темно-сизым. Вдалеке сверкает молния, и сразу над головой раздается раскат грома.

Северус ускоряет шаг, и Гарри приходится почти бежать, чтобы успеть за ним; они появляются на пороге, когда крупные капли тяжело падают на сухую землю. Поднявшийся ветер играет с голубыми занавесками на кухне.

— Мэри! — громко произносит Северус, снимая с Гарри рубашку и вытаскивая из шкафа свежую. — Не крутись, постой. Рисовать хочешь? Или хочешь есть?

— Рисовать! — заявляет Гарри, который терпеть не может суп, как и все нормальные дети.

Оставив его с красками, Северус проходит в спальню, потом в кабинет и только потом находит Мэри: она ловко снимает белье с веревок на заднем дворике. Крупные капли продолжают падать, и ветер лихо закручивает простыни.

Снова грохочет гром.

— Почему ты не пришла? — Северус бросается ей помогать и замечает, как сильно сжаты губы Мэри. — Что случилось?

Она резко сдергивает наволочку с веревки, ломая прищепку, и привычным движением палочки отправляет ее в соломенную корзину.

— Ничего, правда, — говорит она через силу, и в ее глазах прибавляется льдинок. — Я видела вас там, у Хагрида. Вы обнимались, и потом — я не стала смотреть, я ушла. Знаешь, Северус, я не такая огненная, как Лили, и не такая потрясающая, но я считаю, что заслуживаю лучшего и уж точно не собираюсь становиться номером два, если номер один вдруг снова передумает! С меня хватит. Я завтра же уезжаю к матери. И знать ничего не желаю ни про Хогвартс, ни про Лили, ни про Пророчество — я устала и прошу оставить меня в покое!

Он пытается поймать ее, размахивающую руками, рассмеяться, объяснить ей, что он любит ее, но Мэри отчаянно вырывается.

И в это мгновение на них обрушивается ливень.