Нетерпение сердца

12

Северус

Он не может уснуть вторую ночь подряд: то скидывает одеяло, то, замерзнув, натягивает до самого подбородка. С тех пор, как Дамблдор вытащил Мэри из горящего дома, прошло два дня, но Мэри так и не очнулась. Мадам Помфри говорит, что это от дыма — слишком много попало в легкие, а дым от Адского пламени особенно опасен.

Северус проводит рукой по лицу.

Бедная Мэри! Она такая белая, почти высеченная из хрупкого мрамора, лежащая на руках Дамблдора. Нежная и беззащитная. И тогда Северус подумал, сколько в ней силы, сколько спокойствия, хотя на самом деле она вот такая — беззащитная.

Часы на стене показывают пять утра, и Северус, окончательно скинув одеяло, опускает босые ноги на колючий ковер. За окном наверняка валит снег, но нужно дойти до Хогсмида и проведать мать и бабушку Мэри: Дамблдор попросил некоторое время давать ей успокаивающее зелье, но Северус и сам уже недели две пытался улучшить рецепт из Мунго и попробовать вернуть миссис Макдональд к нормальной жизни.

Мать, еще в длинной ночной рубашке и накинутом поверх шерстяном халате, возится у плиты, глядя на Северуса недовольно.

— Я справляюсь сама, сын, — произносит она угрюмо и кивает на натекшую лужу под его сапогами. — И уж явно не собиралась затевать уборку в шесть утра во вторник.

Он быстро взмахивает палочкой, и лужа исчезает.

Затем садится напротив матери за стол и смотрит на нее внимательно.

— Ты расстроена?

— Нет, — мать бросает на него взгляд через плечо. — Я ненавидела тот дом. Я слишком много в жизни ненавидела, и вот итог. Как Мэри?

— Все еще не пришла в себя, — Северус трет виски холодными пальцами. — Дамблдор говорит, что это нормально.

Мать фыркает.

— У него всегда все нормально. Ты хоть заходишь к ней?

— Конечно.

— Она умница, — мать разливает кофе по чашкам и ставит на стол. — В ней нет крайностей, и сейчас это кажется удивительным. Я никогда не встречала таких людей, в которых нет чего-то «слишком».

Северус задумчиво кивает, снова вспоминая неподвижную Мэри на руках директора.

— Она стоит тысячи твоих Лили, — заявляет мать, размешивая сахар в чашке. — При этом у нее свои недостатки, но она нормальная, понимаешь? Самая нормальная. С растрепанными волосами по утрам, синяками под глазами и плохим настроением, которое ей удается прятать. Но в ней нет этой безжалостности. Если бы твоей Лили сказали: "Отдай нам Снейпа, а мы расправимся с Реддлом" — она бы отдала.

Северус смотрит на мать исподлобья. Столько слов сразу — редкость для нее; она, видимо, действительно устала и от Тупика, и от огненности Лили, и от войны.

— Мам, — он трогает ее за рукав. — У тебя ничего не было хорошего в жизни?

Она отворачивается, и ему кажется, будто она наспех смахивает слезу. В эту секунду внутри него поднимает голову ярость к Лили — за все.

— У меня еще есть немного надежды, — мать хмурится, повернувшись к нему. — Если ты не будешь болваном и не упустишь хорошую девушку в погоне за иллюзиями.

Северус сердито пожимает плечами. Ему двадцать два, но мать вечно видит в нем упрямого подростка. Он и сам уже не чувствует того трепета в кончиках пальцах при воспоминании о Лили. Она осталась там, в детстве, вместе со всеми их приключениями, разговорами и волшебством. Там — за белой стеной дождя из воспоминаний.

— Я не лучший человек для Мэри, — произносит Северус тихо. — Не говоря о войне.

Мать молчит, потом поднимается и берет с полки маленькую колдографию.

— Мэри обронила давно, я нашла, когда решила устроить огромную уборку.

Северус аккуратно берет снимок. На нем светловолосый мужчина прижимает к себе Мэри, и та радостно смеется. Она совсем другая здесь: открытая и счастливая, и ее волосы ниже плеч.

Северус зачем-то прячет колдографию в карман и делает глоток кофе. Он сейчас ни в чем не уверен. Боль, которая колет сердце после осознания, что они с Лили остались в прошлом, еще слишком осязаема. Но его тянет к Мэри как к человеку, который понимает его, с которым у него много общего. Это настоящее увлечение или просто попытка спрятаться от самого себя?

Кто ответит?

Вернувшись в замок, Северус сразу же заглядывает в Больничное крыло. Мэри так и не приходит в себя, и Северус долго сидит у ее кровати, разглядывая черты ее лица. Да, она совсем не похожа на Лили, она сложнее, и он понимает это только сейчас.

— Она выберется, — растрепанный Люпин берет с тумбочки «Ежедневный пророк».

Северус бросает на него злой взгляд. Выберется и будет постоянно рядом с этим давящим на жалость неудачником. Когда-то он приглашал Мэри на танец на Рождественском балу, причем приглашал упорно — два года подряд, на четвертом и пятом курсах. Лили, тогда еще проводившая с Северусом субботние вечера, говорила об этом с веселой улыбкой.

Но Мэри отказала оба раза.

— Обязательно, — Северус тяжело поднимается и, не глядя на Люпина, выходит из больничной палаты.

Мэри

Предметы расплываются перед глазами, и ей приходится сосредоточиться, чтобы Ремус, читающий «Вечерний Пророк» через три кровати от нее, тоже не расплылся и не раздвоился.

— Давно я тут? — шепотом спрашивает она, и Ремус тут же поворачивается. — Ничего толком не помню.

— Третий день, — Ремус садится поудобнее и тут же морщится от остаточной боли. — Дамблдор навещает каждое утро, Снейп заходит раз пять на дню и ужасно раздражает. Он, знаешь, как-то особенно тяжело молчит и в этом молчании глубоко меня презирает.

Мэри пытается улыбнуться, но губы не слушаются, да и все тело не слушается ее, когда она пытается приподняться. Воспоминания вдруг врываются в голову из темноты, заполняя все огнем, дымом и перекошенным лицом Сириуса. Мэри закашливается.

— Нет сил даже руку поднять, — произносит она с грустью и тут же вспоминает о бабушке. Как она там одна? И животные. Кто будет заботиться о них? Наверное, Хагрид…

Мэри прикрывает глаза, ложась обратно на подушку. Ей слышатся треск бревен, чье-то злое шипение в огне и испуганные глаза Гарри. Сириус совсем спятил! Никто не рискнул бы разжечь Адское пламя в доме кроме него. Этот медальон действительно сводил их с ума, наверное, так даже к лучшему, что теперь его нет…

Дамблдор заглядывает к ней через полчаса, и Мэри благодарно ему улыбается.

— Вы зря не отправились на площадь Гриммо, — говорит он с упреком. — Вы могли бы попросить эльфа отправить вас сюда, в школу.

Мэри тихонечко стонет.

— Мне не пришло это в голову, сэр. Я только подумала, что мои перемещения могут отследить, а я ведь Хранитель. Но теперь, когда дом сгорел — Лили осталась без Хранителя?

Дамблдор кивает и похлопывает ее по бледной руке, лежащей поверх одеяла.

— Ей снова нужен Хранитель, чтобы защитить дом на Гриммо. И я снова попросил бы вас выступить в этой роли. Возможно, мне удалось бы уговорить на это Вальбургу, но для этого потребуется время, а у нас его совсем нет.

— Тогда почему вы сами не можете стать Хранителем? — Мэри хмурится. Ей не страшно, и она готова защищать Гарри до конца. Ей просто хочется знать, почему Дамблдор не собирается брать на себя эту ответственность.

Он мягко улыбается, словно застигнутый врасплох, а потом разводит руками.

— Я предлагал Лили свою кандидатуру, но она отказалась. Она не очень-то мне доверяет. А еще я нашел это, вернувшись к дому.

И Дамблдор вытаскивает из кармана потускневший и обуглившийся медальон.

— Он, — Мэри кивает. — Только я думала, он должен был полностью сгореть, ведь Сириус использовал Адское пламя?

Дамблдор задумчиво смотрит на две раскрывшиеся створки медальона, потом быстро убирает его обратно в карман.

— Поэтому я и отправился на поиски. Впрочем, Акцио сработало, хотя я и не надеялся на это. Думаю, у меня есть некоторые догадки относительно медальона и его цели, но вы сказали, что Лили и Регулус близки к истине. Послушаем сначала, что скажут они сами. Но если мои личные догадки верны, то до окончания войны еще очень далеко.

Мэри смотрит на него непонимающе, но Дамблдор только качает головой и поднимается.

— Профессор Снейп будет рад, что вы пришли в себя, он переживал за вас. С леди Макдональд все в порядке, я попросил давать ей успокоительное, чтобы Эйлин смогла с ней справиться. И, кажется, профессор Снейп собирается улучшить зелье от Мунго? Я буду рад, если у него получится. Ваша бабушка — замечательный человек и опытный мракоборец, она могла бы нам помочь.

Мэри провожает его растерянным взглядом, немного устав от разговора. Ремус смотрит на нее искоса, и она едва заметно кивает ему. Они давно не разговаривали наедине, но Мэри знает, что Ремусу так же больно наблюдать за отчаявшимся Сириусом, за уставшей Лили, как и ей самой. Вокруг как будто все время холодно, а все тепло осталось там, в школьной жизни.

Мэри вдруг вспоминает ту случайную встречу с Ремусом в Лондоне, когда он нечаянно сделал ей комплимент. Это был первый комплимент за долгое время и отчего-то хорошо запомнился.

Северус приходит поздним вечером, после всех занятий, вымотанный и какой-то совершенно бесцветный, только глаза по-прежнему непроницаемо черные.

— Привет, — Мэри натягивает цветастое одеяло до подбородка, смущаясь своих растрепанных волос и халатика в горошек.

Северус не отвечает, и его глаза впиваются в ее лицо: в них мелькает беспокойство и одновременно забота, и Мэри кажется, что она раньше не замечала этого взгляда.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, кинув сердитый взгляд на Ремуса.

— Плохо, — Мэри решает не врать. — Как будто воздуха не хватает. Как там Эйлин?

— Хозяйничает, — Северус лезет в карман и вытаскивает испуганного лукотруса. — Я подумал, может, тебе захочется, чтобы рядом было хоть одно живое существо.

Ремус многозначительно кашляет, но Северус даже не оборачивается. Мэри протягивает ладонь, и лукотрус тут же цепляется за нее своими листочками. Мадам Помфри, конечно, ее убьет, если узнает.

— Я потом его заберу, — обещает Северус, и на несколько секунд в палате повисает тишина. — Выздоравливай. Пойду проверять вчерашние работы шестого курса. Мне кажется, их рейтинг немного высоковат.

Мэри закрывает глаза и вытягивает руки под одеялом. Тепло, сонно и лениво. Она не успевает заснуть, слыша голос Ремуса:

— Как он, однако, указал на меня как на пустое место.

Мэри не отвечает, погружаясь в благословленную дремоту. На некоторое время ей не нужно беспокоиться ни о чем и ни о ком, кроме себя. Есть сейчас: она жива, она дышит. Все остальное пока подождет.

Регулус

Сириус, разъяренный и взъерошенный, как собака, которую погладили против шерсти, то целый день торчит у себя в комнате, то болтается по дому, топая по старым ступеням лестницы и стуча по перилам.

Мать же невозмутимо сидит в гостиной, читая «Аристократические заметки», написанные пра-пра-прадедом в те времена, когда женщины еще носили под бархатными мантиями длинные платья со шлейфом.

Когда они пересекаются, то над ними разражается незримая гроза. Сириус взъерошивается еще больше, мать хмурится и разглядывает его со всем презрением, на которое способна. Все становится хуже, когда на второй день она узнает, что Лили — магглорожденная.