Нетерпение сердца

14

Мэри

По ее руке бегут мурашки. Северус сразу делает пару шагов назад, и она видит напряжение в его глазах. Гиацинты безвольно лежат в ее руке, нежные и хрупкие.

Но мгновение разрушено.

— Как ты вошел? — Мэри смотрит на человека, который еще прошлой весной заявил, что у них больше нет ничего общего. И ей кажется, как будто он ушел лишь вчера. Прошлое ударяет в голову словно огневиски, и она пошатывается.

Джонатан проходит внутрь комнаты, насмешливо и удивленно рассматривая Северуса с ног до головы.

— Ого, — произносит он небрежно. — Вот это неожиданно.

— Как ты вошел? — повторяет Мэри раздраженно, видя, как рука Северуса незаметно скользит к карману с палочкой. — Ты за мной следил?

Джонатан проходит в гостиную и разваливается в кресле у камина, протягивая к огню замерзшие руки. Он практически не изменился с их последней встречи, разве что лицо его стало худее, а глаза — больше и настороженнее.

— Я встретился в Румынии с твоей матерью, чисто случайно: я ехал из Венгрии по спешному делу, а она приехала покупать новые драконьи седла. Так я и узнал о том, что ты перебралась в Хогсмид. И я подумал — какого черта… Нужно приехать, поговорить…

Краем глаза Мэри видит, как Северус переступает с ноги на ногу, и она быстро произносит:

— О чем?

— О нас.

— Для этого несколько поздно, — холодно замечает Северус, прежде чем Мэри успевает открыть рот. — У Мэри и помимо вас есть много забот, и ей ни к чему лишние разговоры с людьми, которые выбрали не ее. У вас есть дела? Вот ими и займитесь.

Джонатан поднимается с кресла и рассматривает Северуса с нескрываемым любопытством. Мэри вспоминает их первую встречу: когда-то он и на нее смотрел так же, словно она была неизвестным зверем, а ему хотелось ее укротить. Потом она переводит взгляд на Северуса: тот стоит спокойно, ничуть не волнуясь. И его спокойствие почему-то передается ей, на мгновение, а потом — она не понимает, как — Джонатан отлетает к противоположной стене и врезается в стул.

— Неплохо, — произносит он мрачно. — Невербальная магия, значит. Неужели в Хогвартсе этому тоже обучают?

— В придачу к легилименции.

— Я зайду, когда ты будешь одна, — Джонатан небрежно одергивает пиджак и набрасывает скинутый плащ на плечи. — Я остановился у какой-то взлохмаченной тетки в «Трех метлах». Придешь завтра, ладно? Нам действительно нужно поговорить.

И он демонстративно не замечает Северуса.

Мэри пожимает плечами, не отвечая. Потом вспоминает, что еще держит в руках гиацинты, и идет в кухню за вазой. В холле громко хлопает дверь. Мэри опускает голову и опирается руками о раковину. Пальцы слегка дрожат. Но ведь она так легко сожгла ту колдографию! Почему же сейчас сердце так бешено колотится? Она увидела знакомые черты лица, и снова все вспомнилось: ночи и дни, и счастливые моменты, и улыбки, и слабый запах одеколона.

— Спасибо за гиацинты, — выдавливает она сквозь зубы. — Извини за все это, я даже предположить не могла, что он может вернуться.

Северус заводит руки за спину, и его лицо становится бледнее привычного. Мэри пытается понять выражение его глаз, но они непроницаемы и холодны, как у статуи.

— Мне нужно возвращаться, — произносит он приглушенно. — Я зайду за тобой с утра. Или не стоит?

— Конечно, приходи, — Мэри подается вперед и касается его руки. — То, что он приехал, ничего не меняет, правда. Ты прав: он давно сделал свой выбор.

Северус слегка медлит на пороге.

— Не встречайся с ним. Не нравится мне это все. Кто знает, откуда он узнал про Хогсмид и про то, где ты живешь. Вполне возможно, что он шпионил за тобой все это время.

Мэри молча закрывает за ним дверь и прислоняется к ней спиной. Действительно, почему Джонатан появился именно сейчас, когда она почти отпустила его из своего сердца? В голову продолжают лезть дурацкие воспоминания, залитые солнечным светом. И Мэри сама не замечает, как по щекам бегут горячие и жгучие слезы.

Она идет в комнату к бабушке и долго сидит рядом, положив голову ей на плечо.

Северус

Отец разворачивает принесенный им пакет и с удовольствием рассматривает неожиданный подарок: простенькие шахматы.

— Я подумал, может, ты захочешь сыграть, — Северус садится напротив за старый стол. — Ты, кажется, играл с нашим соседом, пока тот окончательно не спился.

Отец кивает, и Северус ловит на себе извиняющийся взгляд.

— Жаль, что все это завертелось так поздно.

— Чушь.

— Ты знаешь, что я долго не протяну. Завод меня убил, я сам себя убил, — отец надрывно кашляет. — И никакая ваша магия не поможет.

— Ты еще долго проживешь.

Отец виновато улыбается, и Северус неохотно, против своей же воли замечает, что он действительно выглядит хуже, чем еще пару месяцев назад.

— Мать, наверное, не одобряет, что ты ко мне наведываешься?

— Мне двадцать два.

— А, — отец понимающе и довольно кивает. — Закончилась ее власть, значит. Ну и правильно, не все же тебе вечно ей в рот глядеть да слушать, что она одобряет или не одобряет. Впрочем, я понимаю, что ты и раньше жил своей головой, но все же оглядывался на мать — в отношении меня. Мы потеряли много лет, в первую очередь из-за меня.

Северус сосредоточенно расставляет фигурки, но мысли его не совсем здесь. Они скачут с отца на странное поведение Лорда, а с него — на Мэри и ее глаза, наполненные замешательством и паникой. Он еще никогда не видел в них столько боли и отчаяния. Да, такова жизнь, получается: мало сжечь колдографию, нужно сжечь ее внутри своего сердца. То, что случилось с ним и Лили.

— Ты в порядке?

Голос отца с трудом вырывает его из мечущихся мыслей. Северус по привычке утвердительно кивает, да и все объяснять отцу будет слишком долго и опасно.

— Как дела у Мэри? — отец делает первый ход: он играет за черных. — До чего мне нравится эта девочка.

Северус отводит взгляд, делая вид, что рассматривает фигуры, и не отвечает. Холодок пробегает по его спине при мысли о том, что Мэри может вернуться к этому заносчивому самовлюбленному человеку. Сейчас, когда Лили остается за пеленой пожара, за чертой, Мэри оказывается как никогда близка ему.

— Не упусти ее, — отец терпеливо ждет его ход. — Как дела у матери?

— Частенько захаживает в "Сладкое королевство", — Северус двигает фигуру, чуть не забыв, что в маггловских шахматах фигуры не двигаются самостоятельно. — Она словно пытается восполнить все годы заточения в Паучьем Тупике, но в Хогсмиде не разгуляешься.

— Деревушка небольшая, — отец задумчиво кивает. — Но для Эйлин хватит. У нее никогда не было больших амбиций. Особенно после семейной истории…

Северус хмурится. Опять эти намеки! Почему ему никогда не рассказывают, что случилось в этом старом доме Принцев?

— Расскажешь?

— Это не моя тайна. Может, мать когда-нибудь и расскажет. Да и лучше тебе не знать, крепче спать будешь. Прошлое должно остаться в прошлом, для каждого из нас.

Он уходит от отца с тяжелым сердцем и четким ощущением, что времени у них действительно осталось немного. Магия не лечит смертельные заболевания, да и самые обычные она иногда тоже не лечит. Это всегда его немного удивляло. Можно вырастить кости, но нельзя исправить зрение. Да, везде есть свои правила. Иногда ты играешь по ним, иногда — против них. Иногда не знаешь, что сложнее.

Северус медленно проходит Хосгмид и идет к замку по слегка припорошенной снегом тропе. Уже поздно, а у него целая стопка непроверенных работ, да еще нужно пробежаться по плану урока у шестикурсников. Преподавание дается ему нелегко, и самое нелегкое — это установить авторитет. С младшими курсами он пошел самым простым путем: путем страха. Не хочешь учить? Минус балл. Неразборчиво пишешь? Еще минус два. Это касается и своего, и других факультетов.

Подходя к замку, он с удивлением замечает у ступеней Мэри: она стоит неподвижно, глядя на рассыпанные по темному небу звезды. Северус лихорадочно пытается вспомнить, не забыл ли о какой-то встрече.

— Мне захотелось пройтись, — поясняет Мэри смущенно, и ее щеки розовеют. — Ты был у отца?

— Да.

— Люпин рассказал мне про диадему. Если Дамблдор поддержит эту идею, мы можем уничтожить еще один крестраж. Только бы знать наверняка.

— Лорд знает, что Блэк догадался.

— Он был в пещере?

— Совершенно точно был. Но пока что не предпринимает никаких действий, — Северус пропускает Мэри вперед, открыв дверь. — Думаю, он уверен, что никто не догадается о следующих крестражах.

Они спускаются в подземелье и через класс входят в его кабинет, из которого можно через потайную дверь попасть в спальню.

Мэри встает у камина, и на ее нежном лице играют красноватые блики. Она выглядит встревоженной и напряженной и словно не знает, куда себя деть. Северус наклоняется и добавляет в огонь несколько поленьев.

— Мне хочется что-то сделать, — произносит он глухо, глядя в огонь. — Хочется остановить время. Не могу сказать, что я простил. Я просто пытаюсь взглянуть на все другими глазами, а для этого нужно время.

Чуть помолчав, Мэри поднимает на него глаза.

— Понимаю. У меня такие же взаимоотношения с матерью. Вот, думаешь, не сейчас, но потом, потом ты вырастешь и поймешь, и она тебя поймет. И вы будете идти рядом и болтать о всяких мелочах. Но этот день отодвигается все дальше. А сейчас — сейчас мне страшно. Наверное, поэтому я здесь.

Северус сглатывает. Он так хотел увидеть ее весь долгий день, он запретил себе заходить к ней по дороге в замок, но она сама пришла и теперь стоит так близко, что он чувствует этот ее цветочный аромат.

— Гиацинты такие красивые, — произносит она шепотом, и ее болотные глаза блестят. Северусу странно, что когда-то ему не нравился их цвет. — Я каждый раз просыпаюсь и смотрю на них с удовольствием.

И Северус поддается этому упрямому порыву, который уже давно кипит в нем. Он наклоняется к Мэри и касается губами ее губ. Они горячие и сухие — от жара разошедшегося камина. Мэри словно ничуть не удивляется и, подавшись вперед, отвечает на поцелуй.

Они оба не произносят ни слова.

Мэри

Она идет туда против своей воли, по неожиданно выпавшему в начале марта снегу, идет только для того, чтобы взглянуть в лицо страху и прошлому. После вчерашнего вечера в ее душе наступает спокойствие и уверенность, что страх, который захватил ее сердце при виде знакомого лица, призрачен. Так люди боятся, что не смогут отпустить или забыть, пережить. Или разлюбить.

Но когда Мэри садится за столик и смотрит в серые глаза, она знает: страх остался позади. Она никогда не вернется к прошлому, потому что нельзя вернуться в другую себя. Никто не может стать тем человеком, каким был даже десять минут назад.

— Хорошо выглядишь.

— Спасибо.

Они сидят в кафе мадам Паддифут, хотя Мэри оно никогда не нравилось. Здесь вкусно, но слишком приторно и навязчиво, и по атмосфере больше подходит старшекурсникам, чем им.

— Ты изменилась.

— Ты — ни капли.

Джонатан меняется в лице, но ничего не отвечает на эти резкие слова. Мэри смутно ощущает, что он здесь не просто так, и встреча с матерью тоже не случайна, и она, поерзав, убеждается, что сможет легко достать палочку.