Нетерпение сердца

— На что?

— На твою обыкновенность.

Лили, потерявшись в его ярости, остается позади, а спустя несколько минут он слышит радостный возглас Блэка. Вернувшись к центру комнаты, они все с интересом и некоторым ужасом смотрят на сияющие сапфиры и блеск серебра. И только Дамблдор, взяв украшение в руки, рассматривает его так, словно оно — неизученное новое существо.

— Любопытно, — произносит он тихо, а потом ловко прячет диадему в карман. Лили провожает ее жадными, почти безумными глазами. — Что же, теперь нам остается придумать способ, как расправиться с этой частицей души наименее заметным способом.

Они все выходят из Выручай-комнаты далеко за полночь, и привычно шумные галереи школы совсем пусты. Только люди на портретах переговариваются вполголоса, а сэр Кэдоган, преследуя их, звонко гремит латами.

В кабинете на столе Северуса ждет письмо. Оглянувшись на Мэри, которая возится со щенком, он быстро вскрывает конверт с печатью Принцев.

— Она умерла, — произносит он глухо. — Моя бабка.

Мэри поднимает на него обеспокоенный взгляд и словно читает его мысли.

— Теперь мы никогда не узнаем, что там произошло. Конечно, она ждала тебя, надеялась, что ты заглянешь еще один раз. Жаль, что…

— Не жаль, — он бросает письмо в камин. — У нее была целая жизнь, чтобы пригласить меня в этот дом раньше. Кроме того, она завещала мне особняк. Бумага подписана и отправлена в Гринготтс. Неужели она думала, что мне от нее что-то будет нужно?

Мэри берет щенка на руки и резонно замечает:

— Ваш дом в Тупике сгорел. Почему не воспользоваться этим шансом? Не обязательно там жить. Можно продать особняк за неплохие деньги и вложиться в покупку нового домика. А можно снести особняк и построить новый, старый яблоневый сад там очень красив. Это может быть своего рода искуплением твоему отцу за то, что волшебники сделали с его домом.

Северус продолжает смотреть в огонь, пожирающий остатки письма. Да, отцу может понравиться эта идея. Пусть сам решит, что делать с этим домом, с картинами, с мебелью, с фарфором, со всеми этими вещицами, создающими иллюзию благополучной жизни. Когда-то он хотел хоть глазком посмотреть на всю эту роскошь, хотел быть частью ее — недолго, правда. Потом его затянуло в Темные искусства.

Мэри подходит к нему и осторожно заглядывает в глаза. Северус привлекает ее к себе за плечи.

— Нужно возвращаться, — шепчет Мэри. — Я не могу постоянно оставлять бабушку на твою маму. Да и потом, мы собирались поговорить. Благодаря твоему зелью мы снова разговариваем. Щенок останется у тебя, ладно? Домовики принесут ему еды, я просила Сириуса передать им мою просьбу. А завтра я решу, можно ли будет забрать его в Хогсмид. Останется придумать ему имя.

Северус улыбается. Только Мэри может думать о том, как назвать существо, посреди всего окружающего хаоса.

Мэри поднимает на него лукавые глаза. Это — их мгновение, свободное от войны. Только с того вечера, с того поцелуя он начинает все больше и больше думать о Мэри: о том, что у нее маленькие теплые руки с изящными пальцами, и нежные губы, и цветочный запах от волос, в которых блестят золотинки. И вот сейчас она тоже стоит перед ним, такая податливая и словно счастливая. Он не знает до конца, может ли она быть счастлива рядом с ним.

Но Северус все равно ее целует.

И когда Мэри уходит, в кабинете остается легкий аромат ее духов. Щенок тихонечко скулит на отданной ему диванной подушке, и Северус закатывает глаза, но садится напротив него и мрачно разглядывает рыжие пятна.

У него появляется странное, жуткое предчувствие, что самое плохое еще впереди.

Мэри

Годрик — она решила, что это имя отлично подойдет для веселого щенка — лежит около камина, довольно грызя свежую косточку. Северус его уже, конечно, терпеть не может, Годрик отвечает взаимностью, и Мэри до боли в боку смеется, глядя на взаимодействие этих двоих.

На столе красуются розовые гиацинты, и Мэри любуется ими, изредка отрываясь от проверки работ и составления планов уроков на следующую неделю. Вот если бы договориться с Лондонским магическим зоопарком на парочку экскурсий… Одобрит ли эту идею Дамблдор? В школе нет и половины нужных существ. А показывать картинки и самой их рисовать ей порядком надоело.

Годрик вдруг перестает грызть кость и, поднявшись, замирает напротив двери. Проходит несколько секунд — и он начинает рычать. Мэри на всякий случай вытаскивает из кармана палочку.

Спустя несколько мгновений дверь разлетается в щепки, и на пороге появляется человек, которого она уже не думала снова увидеть.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Мэри жестко, и Годрик вторит ей лаем.

— Пришел спросить, где прячется Лили Поттер, — Джонатан зло улыбается. — Ты ведь Хранитель Тайны, не отпирайся. Мальсибер дал мне кое-какие сведения, а я сразу связал их с тобой. Они почти догадались, но я догадался быстрее.

Годрик бросается на него, прижав уши, но Джонатан отшвыривает его одним движением палочки. Мэри бросает взгляд на часы: Северус придет минут через двадцать, а это очень долго…

— Что будешь делать?

— Доставлю тебя к Лорду. Мне давно не хватало денег, а тут, болтаясь по Румынии, я встретил человека, который помог мне решить финансовые проблемы. И я подумал, что стоит продолжать.

Мэри поднимает палочку, усмехаясь.

— Ты никогда не умел работать честно.

— Я и не собирался.

Из его палочки вырываются веревки, но Мэри спокойно превращает их в летящий пух. Она никогда не говорила ему, что неплоха в трансфигурации. Наверное, поэтому Дамблдор и предложил ей эту работу.

— Импедимента!

— Протего, — снова спокойно отражает Мэри, делая глубокий вдох. — По щитовым чарам у меня было «Превосходно». Петрификус Тоталус!

Но Джонатана, конечно, этим не возьмешь. В Дурмстранге учат разному. Возможно, если бы он захотел ее убить, он бы убил легко, но она нужна ему живой, и вот здесь игра может стать очень опасной. Выдать Тайну невозможно без желания, но Мэри не радует мысль о пытках.

— Остолбеней!

Мэри ловко уворачивается, но против следующего красного луча приходится выставить защиту в виде пролетевшего по комнате кресла. Они долго кружат по комнате, глядя друг на друга.

И тогда дверь комнаты открывается, и бабушка, мило улыбаясь, встает на пороге.

— Уходи! — кричит Мэри, взмахнув рукой, и внутри нее все холодеет. — И закрой дверь!

— Что происходит, милая?

Мэри сразу все понимает: Джонатан не оставит свидетелей, чтобы ее дольше не хватились. И поэтому она сразу нападает, используя самые лучшие свои заклинания, но избегая смертельных, и она ошибается. Но все внутри нее кричит: ты не можешь убить человека, которого когда-то любила. Странно, что тот человек — может. Отражая очередной красный луч, она ставит перед собой щитом медный поднос со столика, и луч, отскочив от блестящей поверхности, пронзает грудь бабушки.

Она мягко сползает на пол.

Мэри на мгновение замирает, а потом видит, как Джонатан тоже падает — только резко и навзничь, и в его ставших неживыми глазах застывает досада и злость.

На пороге стоит Северус.

— Она должна быть жива! — Мэри падает на колени перед бабушкой, прислушиваясь к биению сердца. — Это всего лишь оглушающее, она сто раз его переживала на работе…

У нее дрожат губы и пальцы, и она не видит ничего, кроме старого любимого лица с морщинками вокруг глаз.

Северус молча считает пульс: волшебники так не делают, но в грязном, заросшем Паучьем Тупике можно нахвататься самых разных знаний.

— Пульса нет.

— Я не верю.

— В ее состоянии любое силовое заклинание могло быть опасно, — он переходит на шепот. — Прости, Мэри, мне безумно жаль, но мы не сможем ее вернуть.

Мэри ничего не отвечает, крепко прижимая бабушку к себе. Она пахнет детством, сказками и прогулками в лесу, ромашковым чаем и доверием. Это все, что есть у нее в жизни родного! Все, что было… Никто не любил ее так, как бабушка. И ведь они почти вернулись к прежним долгим разговорам! Все налаживалось, и теперь…

Мэри перестает что-то видеть вокруг себя из-за хлынувших слез. Северус что-то тихо говорит, потом поднимается, ходит по гостиной, садится около слабо шевелящегося Годрика, но Мэри ничего не замечает сквозь плотную пелену. Мы иногда так живем — в пелене, но не замечаем ее.