Нетерпение сердца

10

Северус

Он опирается ладонями о стол с расставленными колбочками и опускает голову. Дамблдор, конечно, сказал, что ничего не случилось — подумаешь, сорвались занятия сегодня. Просто исчез голос, а у мадам Помфри не нашлось под рукой нужной настойки. Студенты наверняка обрадовались: у третьего и шестого курсов сегодня должны были состояться контрольные, а половина из них еще на прошлом занятии ничего не знала. Может, додумаются выучить все к послезавтра.

Северус мрачно поднимает взгляд на пробирку с концентратом цикуты для уменьшающего зелья: один глоток, а сразу после — глоток ромашки. А потом — уснуть и не проснуться.

Просто, чтобы заглушить боль.

Чтобы перестать существовать.

Он знает: это точно конец. Их с Лили больше ничего не связывает, и та тонкая нить, которая еще тянулась из его сердца, истаяла в воздухе. Исчезла в глубине ее презрительных глаз.

Он никому не должен объяснять. И пусть попробуют разобраться без него. У Ордена нет никого, кто мог бы его заменить, но Лили и на это плевать. Она, кажется, об этом даже не подозревает.

В дверь негромко стучат, и Северус, зажав колбочку с цикутой в ладони, поворачивается, чтобы сказать Дамблдору очередную резкость, но в приоткрывшейся щели появляется голова Мэри. И ее болотные глаза изучают его невероятно внимательно. Он медлит, но потом кивком позволяет ей войти. Только не надо жалости! Только не от нее.

— Мне сказали, что у тебя пропал голос, — Мэри едва заметно поджимает губы. — Я заглянула к мадам Помфри и принесла тебе клюквенную настойку.

Северус незаметно сует колбочку с цикутой в карман мантии.

— Спасибо, — он произносит первое слово за весь день.

— Поставила сегодня плохую оценку этой нахалке Олридж, — Мэри пробегает взглядом по зельям. — Она пыталась скормить лукотрусам неправильных мокриц, а это чревато…

— Ожирением? — Северус усмехается, глядя в ее удивленное лицо. — Могу себе это представить, да.

Мэри еще заметнее поджимает губы. Она растеряна и не знает, как реагировать, но не хочет его огорчать. Северус поворачивается к ней спиной, катая пальцами бутылочку цикуты. Да, всего лишь глоток — и все. Он никому ничего не должен. С Лордом разберутся и без него; в конце концов, у всего есть предел.

— Будешь пить? — Мэри с характерным звуком откупоривает настойку. — Я выпью за компанию, у меня сегодня как ком в горле. Где у тебя бокалы?

Северус наблюдает, как она, не дождавшись ответа, вынимает из шкафчика два небольших широких бокала для виски. Настойка течет в стекло темно-рубиновой кровью, и Северус отчего-то передергивает плечами. Он видел немало смертей и забывал о них.

— Думаешь, она нажалуется МакГонагалл? — Мэри выпивает настойку залпом и морщится.

— Кто?

— Олридж.

— Обязательно, — Северус вертит бокал в руке. Настойка на роме, а значит, после нее язык может развязаться, а ему этого совсем не хочется. — Что у вас произошло?

— Она пошутила над тобой. Нет, сначала, конечно, она перепутала всех существ, а потом пошутила, но я влепила ей «тролль» с большим наслаждением, — от настойки щеки Мэри розовеют. — И знаешь, это ужасно неэтично, но так приятно.

Северус дергает уголком губ.

— Знакомо.

— Хочешь, я уйду? — Мэри ставит бокал на стол рядом с колбами. — Я все понимаю, Северус, и не собираюсь притворяться. Меня попросили проследить, чтобы ты выпил настойку.

Он молча выпивает сладковатый напиток. Ром сразу ударяет в голову. Вспоминается злое, жестокое лицо Лили. Вспоминается свое желание поцеловать те губы, прижать к своей груди то злое лицо, улыбнуться — как в детстве. Нет, никогда! Кончено. Все — навсегда.

— Останься. Наложи на меня «Силенцио» и сыграй в шахматы.

Мэри

— Теперь видите? — она сажает грустного лукотруса на плечо и подходит к группе шестикурсников. — Ему нехорошо после вчерашних мокриц.

На опушке леса холодно и промозгло, и студенты жмутся друг к другу, хмуро разглядывая ее бледное лицо, обрамленное капюшоном мантии.

Олридж презрительно кривит нос:

— Это всего лишь растение. У него даже мозгов нет!

Мэри бросает сочувственный взгляд на грустного лукотруса и быстро произносит:

— Мисс Олридж, а зачем вы посещаете мои занятия?

— Я не хочу забивать себе голову ерундой вроде нумерологии, так что я здесь, — та безразлично пожимает плечами. — Я поступлю в магический колледж по знакомству, у моей тети есть связи…

Мэри поглаживает лукотруса по дрожащим листочкам.

— Если вы забыли, то я напомню: мы на войне, мисс Олридж. Сегодня наши родные живы — завтра нет. Я бы на вашем месте рассчитывала только на себя, правда. Я говорю это не просто так: война коснулась и меня. А знание магических существ и умение обращаться с ними может неплохо помочь. Никогда не знаешь, что пригодится. Так что в качестве наказания я прошу вас отправиться в библиотеку, открыть учебник и выяснить, как лечить лукотрусов. Остальные — за мной. Сегодня мы будем изучать, как определять возраст лунных тельцов по их копытам и гриве.

После занятий Мэри не идет обедать в Большой зал, а направляется в «Кабанью голову», чтобы посмотреть — конечно, по просьбе Дамблдора — как ведет себя Сириус. Мэри понимает, почему Дамблдор насторожен: Лили и Сириус, дотянувшись друг до друга, вполне могут наворотить непоправимых дел.

— Как там мой братец? — Сириус, обросший, с сероватым лицом, жестом предлагает ей пиво, но Мэри качает головой. Если и пить пиво, то только сливочное. — Уже влюбился в Лили или еще помнит Марлин?

Мэри нюхает пахнущий духами носовой платок: уж слишком у Аберфорта воняет старой соломой.

— Не смешно.

— Ладно, — Сириус прихлебывает из кружки и выжидающе смотрит на Мэри. — Давай рассказывай. Мне осточертело это место. Никого не вижу, кроме двух старых козлов. Как Лили? О, как бы я хотел с ней поговорить!

Мэри кратко рассказывает ему о том, что случилось в Паучьем тупике. Сириус сначала долго хмурится, потом трет виски и наконец — громко смеется, ударяя ладонью по столу.

— Черт! Хотел бы я видеть выражение лица Нюниуса! Я отдал бы за него пять галлеонов.

— Дело не в этом. Не будет ли Эйлин теперь вести себя иначе?

— Эйлин всегда была немножко не в себе, — Сириус пожимает плечами. — Каждый год на платформе виднелось ее желтоватое лицо, растрепанные волосы… Если не знать, что она из Принцев, можно подумать, что попрошайка. А Принцы, между прочим, не самый захудалый род. Они где-то посередине.

— Что случилось с ее братом?

— Черт его знает, — Сириус зевает. У Аберфорта он практически ничем не занят, и от скуки его тошнит. — Может, для меня найдется поручение?

— Прости, но Дамблдор просит тебя не рисковать. Ты нужен ему живой.

— Я нужен ему живой сейчас, чтобы умереть в подходящий момент потом, — Сириус громко фыркает. — Думаешь, он такой простой? Нет. Это все одна большая игра, и он играет в нее уже довольно долго. Чем больше я об этом думаю, тем больше в этом убеждаюсь. А заняться чем-то другим помимо мыслей мне нечем, так что прихожу к разным неожиданным выводам.

Мэри задумчиво проводит пальцем по губам. Есть разные ниточки судеб: ниточка Северуса, ниточка Лили, Регулуса, Аберфорта, Сириуса, ниточка Эйлин, даже ее собственная. Все они, сплетаясь, образуют сложный узор.

Северус

Отпустив студентов, он кладет побольше поленьев в камин, садится за стол и вынимает колбочку с цикутой в десятый раз за день. Зеленоватая жидкость выглядит загадочно и притягательно. Зачем он таскает ее с собой? Он сам прекрасно знает, что ничего с собой не сделает. Это так — игра в возможность. Если бы ему сказали: умри за нее — он бы умер. А вот умирать из-за нее…

Он медленно прохаживается между партами, потом останавливается около той самой — Лили сидела за ней всегда: вторая справа, у окна. Ей нравилось смотреть на небо, когда занятие было слишком скучным.

И опять ему вспоминаются ее злые глаза. Совсем как у Лорда — только злые иначе, от разочарования. К этому ему не привыкать, он мастер разочаровывать. Отца, мать, когда-то — Дамблдора, бабку, теперь — Лили.

И Северус, вернувшись за стол, ставит колбочку с цикутой перед собой и придвигает к себе журнал. Минерва уже неделю сверлит его возмущенным взглядом, потому что он никак не может найти время проставить оценки за контрольные второкурсников, а стопка еще не проверенных работ нагло возвышается справа от него.

Мэри появляется как всегда неожиданно: в тот момент, когда от усталости у него уже раскалывается голова. Ему двадцать один, а он чертов преподаватель в школе!

— Что случилось? — он замечает огорчение на лице Мэри и в ее болотных глазах.

— Минерва отчитала. Мол, я не могу отсылать студента в библиотеку, когда другие изучают новый материал.

Северус усмехается и тяжело выдыхает.

— У Олридж богатые родители. Когда ребенок Малфоев вырастет, он тоже будет расхаживать по школе с таким видом, словно весь замок принадлежит ему одному.

Мэри дергает плечом, и в глазах у нее загораются искорки.

— Меня все равно никто не уволит. Поэтому я не собираюсь терпеть издевательства над моими существами. Лукотрус до сих пор такой грустный, что я едва сдерживаюсь. А они только начали мне полностью доверять!

Северус пытается скрыть улыбку. Только Мэри может переживать о здоровье лукотрусов.

— Это цикута? — Мэри берет колбочку и вертит в пальцах. — Зачем тебе?

Северус выдерживает ее внимательный взгляд и вдруг задумывается: так ли случайно Мэри всегда появляется, когда ему становится одиноко — или это ненавязчивое шпионство?

— Северус, — Мэри берет стул и садится напротив него. Ее бледное лицо освещается красноватым светом камина. — Она этого не стоит. И никто не стоит.

Он не отвечает, глядя в протертую поверхность стола. Тогда Мэри спокойно поднимается и с неожиданной яростью швыряет цикуту в огонь, и тот на мгновение вспыхивает фиолетовым пламенем. Мэри остается стоять у камина, не оборачиваясь к Северусу.

— Думаешь, это у тебя только так? — голос у нее слегка дрожит. — От меня тоже отказывались. И если у вас была только дружба, то у меня была любовь. И мы оба с тобой обожглись. И когда за тем человеком захлопнулась дверь, я подумала, что больше никогда никому не поверю. Я и сейчас не верю. Но когда я смотрю на тебя, на то, как ты относишься к Лили, которая отталкивает тебя всеми возможными способами, я начинаю обретать надежду, что не все предают и не все умеют любить только себя.

Северус не отвечает. Просто смотрит на худую фигуру Мэри с ее хрупкими плечами.

— Та Лили, которую мы знали, исчезла вместе с войной и смертью Джеймса, — Мэри делает шаг и протягивает руки к камину. — Она готова на все сейчас, лишь бы Гарри ничего не угрожало. А пока жив Риддл — безопасности не будет.

— Хочешь сказать, что Лили мы потеряем?

— Я не знаю. Но она затеяла опасную игру, о которой знают только она сама и Регулус.

Они некоторое время молчат, потом Мэри снова садится напротив Северуса, и от жара огня на ее щеках выступают красноватые пятна. Она кажется очень хорошенькой сейчас, и сердце тут же наполняется теплом. Северус от неожиданности даже прикладывает к нему руку, потому что еще полчаса назад оно казалось высеченным из льда.