Шальная звезда Алёшки Розума

* * *

И снова Матеуш без дела слонялся по дому французского поверенного и ждал. Благодетель, покровитель, друг деда и почти отец, граф Плятер, мечтал видеть его дипломатом, однако, заглянув за кулисы дипломатической службы, Годлевский понял, что эта стезя не для него. Вечные интриги, хитроумные комбинации, необходимость любезничать с людьми, которых искренне презираешь, и обдумывать каждое слово — всё сие вгоняло Матеуша в тоску. По нему честная драка гораздо лучше, чем все эти ковы[131] и козни.

Наконец, как-то утром Маньян сам завёл давно ожидаемый разговор.

— Не думаю, что без помощи Шубина нам удастся склонить принцессу Елизавету к побегу, — начал он, когда прислуга, разлив кофе удалилась, и Матеуш вспыхнул.

Стоило ждать две недели, надеясь на чудо, чтобы услышать то, что он и сам прекрасно понимал. Однако ничего сказать не успел — Маньян продолжил:

— Но, насколько я понял, главная ваша задача — найти способ противостоять русским интересам в Польше?

Матеуш насторожённо кивнул.

— Полагаю, что комплот в пользу Елизаветы мог бы ослабить пристальный интерес Её Величества к вашей Отчизне. Причём сие вне зависимости от того, будет ли заговор удачным или его раскроют и участников примерно накажут. Главное, чтобы в момент, когда умрёт Август Саксонский, царице Анне было не до польского наследства. Если у неё дома разгорится мятеж, она остережётся уводить войска далеко от Москвы.

Матеуш снова кивнул.

— Но вы же сами говорили мне, что в России Елизавету презирают и никто не станет поддерживать её притязания на трон.

— Говорил. Однако третьего дня мне удалось узнать кое-что интересное… — Он замолчал, словно желая выдержать эффектную паузу, и Матеуш почти возненавидел его за это молчание, размеренное помешивание ложечкой в чашке и довольный вид. Однако, сжав челюсти и кулаки, он ждал продолжения.

— Говорят, что появился человек, который, в принципе, мог бы поддержать устремления Елизаветы.

— Кто он? — не выдержал, наконец, Матеуш.

— Князь Василий Владимирович Долгорукий, русский полевой маршал. Его весьма уважают в армии. Думаю, ему бы удалось повести за собой гвардию. А это, сударь, нынче весьма важная сила. За последние шесть лет гвардейцы уже дважды совершили переворот, так что, ежели найдётся вожак, совершат и в третий раз. К тому же, я слыхал, будто Долгорукий является крёстным отцом цесаревны.

Матеуш вскочил, чувствуя, как от волнения по спине пробежали мурашки, и подошёл к окну.

— Расскажите мне об этом человеке.

— Василий Владимирович из клана Долгоруких, тех самых, что вместо Елизаветы посадили на трон царицу Анну.

Матеуш в изумлении уставился на француза.

— Но ежели так, он должен быть обласкан новой государыней и вряд ли захочет менять сапоги на… — Он запнулся. — Как называются эти жуткие плетёные туфли русских смердов?

— Лапти, — подсказал Маньян без тени улыбки и продолжил: — Так, да не совсем… маршал единственный из всей семьи избежал опалы.

— Опалы? — поразился Матеуш. — Но за что? Вы же сказали, что эти люди посадили на престол нынешнюю царицу, а значит, она им благодарна должна быть…

— Всё не так просто, сударь. Вы, конечно, знаете, что до недавних пор государыня — вдова последнего Курляндского герцога, жила в Митаве? И пригласили её в Россию вовсе не ради прекрасных глаз и дивной улыбки. Долгорукие собирались ограничить самодержавство, учредив нечто сродни английскому государственному устройству, и даже заставили Анну подписать некие кондиции, в которых она отказывалась от неограниченной власти в пользу Тайного Верховного совета. Сей совет, созданный ещё при государыне Екатерине, состоял на три четверти из представителей этой родовитой фамилии.

— И что же? Она подписала?

— Подписала. Бумага, мой друг, многое может стерпеть, а ежели чего не может, так ту бумагу и изодрать недолго. Что царица и сделала, оказавшись в Москве. И притеснителей своих отправила по сибирским острогам. А Василий уцелел оттого, что изначально был против затейки своих родичей, о чём заявил со свойственной ему солдатской прямотой. И когда Анна прибыла в Россию, поддержал её. Оттого-то он нынче в Москве, а не в Берёзове[132].

Матеуш был так ошеломлён, что даже пропустил мимо ушей панибратское «мой друг».

— Но ежели он в чести, чего ради ему впрягаться за Елизавету, тем паче, что он и прежде не больно-то спешил радеть за её благополучие?

Маньян понизил голос:

— Говорят, Василий Владимирович сильно раздражён тем, как государыня обошлась с его семейством. Помогая ей, он полагал, что, получив полноту власти, она просто отставит своих притеснителей с государственных постов, однако Анна не такова — обид она не забывает и по счетам платит с процентами.

— Это значит, что он может поддержать Елизавету?

Манья вздохнул.

— Не знаю, сударь. Сей господин известен как честный офицер и прямой человек, коему чужды коварство и интриги. Но если кому-то и под силу поднять гвардию, то только ему.

Матеуш задумчиво побарабанил пальцами по подоконнику, на который стоял опершись.

— Что ж, выбора у меня нет. Шубин спутал все карты… Но, что, если сей господин донесёт на нас в эту, как её… «Таинственную канцелярию»?

— Тайную. Такой риск, безусловно, есть. Правда, я слыхал, что Долгорукий ненавидит доносы и доносителей. Но, конечно, дать в том на отсечение правую руку я бы остерёгся.

Матеуш обдумывал услышанное. Попасть на дыбу, а потом в Сибирь или даже на плаху было страшно, однако ещё страшнее казалось увидеть разочарование в глазах графа Плятера, который ему доверился и ждёт его помощи.

— Придётся рискнуть. Придумайте, мсье Габриэль, где мне встретиться с фельдмаршалом, не привлекая лишнего внимания.

--------------

[131] интриги

[132] Сибирский острог, место ссылки сначала Светлейшего князя Меншикова, затем семейства князей Долгоруких, затем фельдмаршала Христофора Миниха и вице-канцлера Андрея Ивановича Остермана.