Шальная звезда Алёшки Розума

Глава 9

в которой Елизавета целуется, Алёшка пьёт, а Прасковья идёт в баню

Прохладные изразцы сквозь тонкую ткань холодили спину. Данила прижимал её к печи в передних сенях возле входа в трапезную. Губы его были умелыми и нежными, и целоваться оказалось приятно. Елизавета слышала, как бухает под кафтаном сердце, ощущала на своей талии крепкие руки, отвечала на поцелуй, но не чувствовала ничего. Ей было приятно, но и только. Ни дрожи в коленях, ни набата крови в ушах. В глазах не темнело, и трепет не охватывал тело. Ничего. Если бы это был её Алёша, она бы уже изнывала от желания и страсти, а сейчас ничего.

Данила между тем перешёл к более решительным действиям — оторвался от губ и припал к обнажённой шее, медленно, вершок за вершком спускаясь к низко открытой груди. Права Мавра — и впрямь умелый. Вон как старается. Елизавета закрыла глаза, попытавшись представить милое Алёшино лицо, задорную улыбку, тёмный, напоённый страстью взгляд — не получилось. Образ любимого послушно встал перед глазами, но заставить себя поверить, что это он ласкает её сейчас, Елизавета не смогла.

Зато накатили стыд и чувство вины. Настроение, и без того нерадостное, вмиг испортилось окончательно. С настроением этим нынче вообще была беда. Со вчерашнего вечера, когда она увидела казака-певчего и свою новую фрейлину, возвращавшихся с любовного свидания, ей только и хотелось, что разбить что-нибудь, расплакаться и надавать кому-нибудь оплеух. И когда после ужина её нагнал в сенях Данила и принялся жарко шептать какие-то глупые нежности, Елизавета вдруг, сама не поняв, как так вышло, очутилась в объятиях своего камер-фурьера. Порыв был мгновенным, и через минуту она уже пожалела о том, что позволила ему лишнее. И теперь судорожно размышляла, как выйти из положения, не обидев при этом Данилу.

Внезапно показалось, что её резко и сильно толкнули в грудь. Распахнув глаза, она задохнулась — шагах в пяти на верхней ступеньке лестницы стоял бывший певчий, нынешний гофмейстер её двора, Алексей Розум. Он глядел прямо в глаза, и от этого взгляда вмиг пересохло во рту, сердце съёжилось и заскакало испуганным зайцем, чувствующим над головой зубастую пасть борзой. Она вдохнула, а выдохнуть уже не смогла, так стиснула грудь невидимая ледяная рука. Несколько секунд, что они глядели друг на друга, показались вечностью. В ней сияло солнце, мчались куда-то вольные кони — гривы полоскались по ветру; в ней были капли тёплого летнего дождя, упавшего на лицо, запах грозы и разнотравья, и треск костра, и пение цикад, и отблески пламени в глубине тёмных больших глаз, тёплых, как малороссийское солнце, и её собственное отражение в них…

Развернувшись, Розум бросился вниз по лестнице. А Елизавете показалось, что с широкой, как счастье, воли её швырнули в тёмный холодный склеп. Она оттолкнула Данилу и ринулась в сторону своих покоев.