На стороне добра

Человек, который ухаживает за супругом с синдромом Альцгеймера, ребенком с церебральным параличом или беспокоится о друге с биполярным расстройством, о службах может не знать. И даже если узнает, где получить помощь, может постесняться за ней обратиться.

Центр медитации Мишен-Дистрикт «Против течения» находится в округе Сан-Франциско. Ряды плюшевых кресел окружают маленький деревянный алтарь в просторной комнате, выкрашенной в кремовый цвет. На стенах развешаны постеры Шепарда Фэйри — мандалы вокруг знаменитой картины с Андре Гигантом и надписью «Подчиняйся!»: наполовину икона, наполовину аутсайдерское искусство. По пятницам вечером на медитацию сходятся сотни людей, но сегодня не наберется и дюжины. Студенты — резиденты из сан-францисской больницы общего профиля имени Цукерберга — сидят тихонько, сложив руки на коленях, сосредоточенные на дыхании. В помещении царит умиротворение, снаружи доносится вой сирен. Судя по звуку, они следуют к месту работы студентов.

Занятие проводит Ив Экман — исследователь Центра интегративной медицины Ошера Калифорнийского университета в Сан-Франциско. Она занимается программой эмпатической помощи докторам. Сюда она попала случайно. Десять лет назад она была социальным работником в ночную смену в скорой помощи сан-францисской больницы общего профиля. Работа изнуряющая, но Ив находила утешение в искусстве и природе. «Я видела невыносимые страдания и поэтому всегда старалась уравновесить их красотой». Она знала, что в больнице для снятия стресса у врачей применяют медитацию, но ей это казалось бесполезным. «Если у тебя стресс — выпей пива», — так она думала. В 2006 году ее отец, психолог Пол Экман, согласился вместе с буддийским ученым провести курс для преподавателей под названием «Культивирование эмоционального равновесия». Но перед самым началом он заболел, и Ив его подменила, тем самым перевернув свою жизнь.

Вы уже представляете, какое бремя несут сотрудники сферы ухода с развитой эмпатией. Настраиваясь вместо нее на отстраненную заботу и игнорируя собственные чувства, они рискуют еще больше. Да, они испытывают чувства, и «неизученные эмоции», как их называет Энтони Бэк, проявляются пагубным образом[213]. Загоняя переживания вглубь, врачи ошибаются в диагнозе и чаще срываются на пациентах. Неизученные эмоции просачиваются в личную жизнь и лишают сна, мешают отношениям с близкими и вызывают тягу к алкоголю.

Хорошие новости в том, что, по мнению Бэка, можно работать со своими эмоциями, а не вопреки им. Он предлагает заглянуть в себя и диагностировать собственные эмоции — так же, как болезни пациентов. Предположим, дочь одной из медсестер отделения — ровесница поступившей пациентки с лейкемией. Медсестре следует не пропустить момент, когда ее захлестнут эмоции. Для этого надо точно осознавать, что чувствуешь рядом с пациентами. Психологи называют эту способность «эмоциональной гранулярностью», и у одних она развита больше, чем у других[214]. В одном исследовании участники вели дневник в течение двух недель: ежедневно записывали самые эмоциональные переживания. Насколько они были довольны, веселы или счастливы? Раздражены, разозлены или расстроены?

Некоторые жили богатой внутренней жизнью: поссорившись с партнером, они очень злились, немного стыдились и слегка расстраивались. У других эмоции шли косяком: если что-то плохо, то сразу весь день не задался, одно к одному. Люди, умеющие идентифицировать свои эмоции, лучше их контролируют и быстрее восстанавливаются[215]. Понимая свои эмоции, можно их менять — так же, как можно выбраться из леса, глядя на карту. Плюсы развитой гранулярности в том, что такие люди менее склонны к пьянству, насилию, депрессии и членовредительству по сравнению с теми, кто смутно сознает свои эмоции[216].

Раньше считалось, что гранулярность либо есть, либо нет — как и эмпатия. Но сейчас появились доказательства, что можно научиться идентифицировать свои чувства. В одной программе школьникам дали список определений эмоциональных состояний и помогали анализировать свои переживания[217]. Прошедшие программу, по мнению учителей, стали добрее и спокойнее, их оценки улучшились.

Пол Экман посвятил свою карьеру описанию характеристик гнева, страха, удивления и других эмоций. Эта работа сделала его светилом психологии и прославила среди широкой аудитории: мультфильм «Головоломка» и сериал «Обмани меня» основаны на его идеях. Его дочь росла среди людей, полностью осознающих свои эмоции. Работая в службе скорой помощи, она заметила разницу в том, как ее коллеги проявляют эмпатию. Одни перебарщивали и становились циничными и замученными. Другие же оставались непробиваемыми. «Они нашли баланс между отстраненностью и дистрессом[218]». Ив заинтересовалась, могут ли все последовать их примеру.

За те несколько дней, пока Ив подменяла отца, она нашла ответ. Практики, которым они обучали, касались далеко не только расслабления: это были древние технологии нормализации эмоциональной жизни. Медитация, как она поняла, «создавала условия для осмысления собственных переживаний» и давала подробный словарь для их описания. В том числе для разделения разных видов эмпатии. В буддизме сострадание подразумевает участие в ком-то без проживания его горя. «Такое разделение, — говорит Ив, — необходимо, потому что, если не понимать, что это не моя проблема, а чужая, начинаешь идентифицировать себя с чужими страданиями».

Психологи проводят аналогичную границу между эмпатическим дистрессом и эмпатической заботой. Дистресс — это один сорт эмоциональной эмпатии: восприятие чувств другого человека с пропусканием через себя его боли. Забота же подразумевает чувства по отношению к кому-либо и желание помочь. Дистресс и забота как две стороны одной медали — если вас ранит чужая боль, то естественно желание ее устранить. Но их надо разделять.

Они почти не связаны между собой: тот, кто испытывает сильный дистресс, не обязательно заботится, и наоборот[219].

Разные состояния стимулируют и разные действия[220]. Легко подверженные дистрессу люди избегают смотреть на чужие страдания и, к примеру, отказываются от волонтерской деятельности, чтобы не попадать в эмоциональные ситуации. А участливые — наоборот. В одном исследовании студенты колледжа читали о трагическом несчастном случае, происшедшем якобы с их однокашником, и отмечали степень дистресса и заботы. Затем им давали возможность помочь жертве. Исследователи придумали эксперимент, в котором одним легко было отказаться от возможности помочь (лично с жертвой встречаться не требовалось), а другим — сложнее. Студенты с дистрессом помогали, только если у них не было выбора. Если же он был, то не вмешивались. Участливые помогали всегда.

В профессиях, связанных с уходом, жизненно важно понимать разницу между этими состояниями. Дистресс мотивирует отвернуться от чужих страданий, но специалисты по уходу не могут этого сделать, не нарушив профессиональных обязательств. Это налагает тяжкое психологическое бремя. Собственно, из всех видов эмпатии только дистресс провоцирует выгорание у врачей, медсестер и социальных работников[221]. Забота, с другой стороны, дает эмоциональную связь с пациентами без необходимости взваливать на себя их боль. Склонные к этому виду эмпатии, а не к дистрессу, реже страдают от эмпатических травм. Иными словами, эмпатия не обязательно провоцирует выгорание, а правильный вид эмпатии от него предохраняет.

Однажды я спросил Лиз, сомневалась ли она когда-нибудь, что вынесет столько страданий, сколько видит в отделении. «Нет, — ответила она. — Поэтому я здесь и работаю. Мне нравится помогать людям в трудные минуты». Понятно, что она имеет в виду не то «нравится», которое говорят про мороженое. Как для глубоко духовной личности для Лиз это моменты «благодати и красоты».

«Господь создал эти обстоятельства, — считает она, — не просто так, а для чего-то». После общения с ней мне стало ясно, что у нее высокая заданная величина эмпатии и что, вероятно, благодаря этому она столько лет отдала помощи другим без явных потерь для себя[222].

Одаренным людям трудно представить, что такое быть обычным человеком. Математик не поймет, как можно не уметь решать сложные уравнения. Интересно, знает ли Лиз, как тяжело без такой упрямой надежды, как у нее. «Только недавно я поняла, что это свойственно не всем», — рассказывает она.

Если согласиться с гипотезой Родденберри, люди с такими эмпатическими чертами созданы для работы в сфере ухода, а остальным следует искать свое призвание в других областях. Но так же, как мы регулируем интенсивность эмпатии, мы можем выбирать ее вид. Чтобы избежать выгорания, не обладающим завидной, как у Лиз, заданной величиной эмпатии в таких ситуациях нужна помощь. Сами себе они тоже могут помочь, изменив свое отношение к работе.

Как вы помните, нейропсихолог Таня Зингер развивала у людей эмпатию буддийскими практиками и подталкивала к проявлению конкретных видов эмпатии. Метта — медитация любящей доброты — культивирует эмпатическую заботу. В недавнем исследовании Зингер с командой одну группу обучала метте, а другую — медитации «улавливания» чужих эмоций. Через несколько дней практиковавшие метту стали отзывчивее и спокойнее участников другой группы[223]. Изменения проявились и в мозге. У наученных разделять чужую боль «зеркальные» нейроны активнее реагировали на страдания других — так, как будто они их собственные. У практиковавших метту вместо этого активировались участки мозга, связанные с мотивацией и вознаграждением. Они не фокусировались на боли жертв, а представляли себе мир без нее.

Некоторые сотрудники реанимации новорожденных используют медитативные техники для снижения дистресса. Так описала это одна медсестра: «Когда ругаешься с кем-нибудь дома, надо думать о том, как касаешься земли ногами… Так перестаешь впускать в себя чужие эмоции. Немножко абстрагируешься». А чтобы не потерять душевное равновесие на работе, она добавила к упражнению собственную мантру: «Это не моя трагедия».

Сейчас исследователи систематически тестируют влияние медитации на специалистов сферы ухода. Примерно в дюжине исследований врачи, прошедшие обучение на основе медитации, отметили снижение утомления и стресса[224]. В некоторых случаях одновременно сообщается и о повышении эмпатии. Ив видит здесь связь[225]. Она считает, что фокус на заботе возвращает профессионалов сферы ухода к хрупкому равновесию сострадания и самосохранения. На ее курсах врачи-резиденты учатся отпускать нездоровую эмпатию — толкающую к ненужному геройству во спасение пациентов и ввергающую в уныние, когда это не удается. Ив пока только оценивает эффект обучения, но есть и другие многообещающие данные[226]. В недавнем исследовании студенты-медики, проходившие похожую программу, сообщили о повышении желания заботиться о пациентах и в то же время снижении депрессии.

Эффективность практик развития эмпатии, таких как контакт с чужаками, подтвердилась не один десяток лет назад. Регулирование же эмпатии изучают недавно. Отчасти это отражает суть проблемы. Ненависть, черствость и дегуманизация — это болячки общества, и порядочные люди немедленно бросаются на борьбу с ними. Излишнее сочувствие не кажется проблемой, а иногда весьма ценится. Готовые на любые жертвы родители и переутомленные труженики социальной сферы гордятся выгоранием, как медалью. Одна такая соцработница призналась мне, что пришла в профессию, «романтизируя страдания». Добавим сюда спартанские условия в этой сфере и получим скрытую эпидемию.