На стороне добра

Персонал несколько раз проверил, достаточную ли дозу морфина получил Франциско. Лиз и Мелисса периодически проверяют пульс, который сохраняется еще двадцать минут после его последнего вздоха. Когда Мелисса в четвертый раз смотрит на часы, из ее глаз текут слезы. Все обнимаются. Персонал начинает готовить тело к похоронам.

Через десять минут я уже в десяти кварталах от больницы, в маленьком скверике. Солнце пробивается сквозь листву, мимо проходит женщина с двойней в коляске. Трехлетка решительно устремляется куда-то бегом и падает на траву. Мой телефон напоминает, что нужно забрать одежду из чистки, но все происходящее кажется нереальным.

Еще несколько дней в отделении ощущается присутствие Франциско, всеми по-разному. Мелисса никак не может забыть, как подскочил его пульс на операции. Правда ли, что ему было больно? До конца она не уверена, но все равно корит себя: «Надо было мне бороться за него. Как представлю, что он даже не понимал, что происходит…» Остальные слова она проглатывает вместе со слезами. Сестра, присутствовавшая во время смерти Франциско, думает о родителях. «У них ничего не было, кроме него. И они не захотели его увидеть, взять на руки… Я это могу понять, но нам всем было из-за этого тяжелее».

Каждый справляется как умеет. Молли подолгу бегает. «Так я могу побыть в одиночестве и мысленно примириться с увиденным». Мелисса крепче прижимает к себе сына. Лиз поет вместе с радио по дороге домой, как ведущий передачи Carpool Karaoke. Приехав, она иногда сидит в машине еще несколько минут, наслаждаясь покоем. «Дома я мать четверых детей и все время всем нужна. Это время “между мирами” для меня — возможность переключиться с одной жизни на другую».

Все это — формы самопомощи при эмоциональной перезагрузке. Забота о самом себе не бывает лишней и порой помогает профессионалам сферы ухода спастись от выгорания и переутомления[204]. Но когда боли так много, самопомощи иногда недостаточно. В одном исследовании психологи, которые ею пользовались, страдали от вторичной травмы в той же степени, что и их коллеги, пренебрегавшие самопомощью[205]. И даже если бы она давала ощутимый положительный результат, у персонала в наиболее стрессовых обстоятельствах — в отделениях реанимации новорожденных и скорой помощи — на нее нет времени или возможность для этого не организована.

Главное, что, рассчитывая на самопомощь в борьбе с выгоранием, люди преуменьшают серьезность этого состояния. Заболев, мы обращаемся к специалисту. Врач не посоветует ванну с пеной от внутреннего кровотечения или комедию для заживления перелома запястья. Ожидая, что работники сферы ухода сами справятся со стрессом, мы, по сути, предлагаем серьезно больным людям подышать свежим воздухом.

Окружающие действительно могут помочь в таких ситуациях. Социальная поддержка предохраняет врачей и сестер от выгорания[206].

Проблема в том, что горе изолирует нас от остальных, поэтому трудно обратиться за помощью. Я лично это пережил. За двое суток, прошедших после смерти Франциско, я виделся с двумя дюжинами коллег, несколькими друзьями и своими родными. Когда меня спрашивали, как дела, мысленно я кричал: «Вчера умер Франциско!» — но вслух сказать этого не мог. В реанимации был я, а не мои друзья, и я не чувствовал права обременять их своей трагедией. С другой стороны, их новости — статью не приняли к публикации, интересно прошло свидание — казались мне пустяками. Это не их вина, просто из-за Франциско я утратил интерес к обычной жизни.

Сотрудники реанимации редко рассказывают о происходящем в отделении, даже самым близким. «Меня боятся спрашивать, как прошел день, — говорит одна сестра. — А когда спрашивают, не знают, что ответить». Работа здесь еще и мешает серьезно воспринимать происходящее в жизни других людей. Одна сестра рассказала мне: «Иногда вечерами жених рассказывает мне про какую-нибудь сложную маркетинговую проблему, а я думаю про себя: “О чем тут волноваться, это вообще не проблема”». Видя столько страданий, люди реже общаются с представителями других профессий. Если человек не поймет, что вы пережили, а вас не волнуют его переживания, какой смысл общаться?

В реанимации все поддерживают друг друга, но это всегда происходит между делом, в короткие перерывы или за бокалом после работы. По итогам летального исхода проводится совещание. Когда коллектив собрался по поводу Франциско, Лиз принесла фрукты и йогурты на завтрак («Мы тут одними пончиками питаемся»). «Мы спокойно посидели, поговорили, — рассказывает она, — поделились своими мыслями». Я спросил Мелиссу, комфортно ли ей говорить о своих чувствах на совещании. «Не очень, — ответила она. — Это скорее деловое собрание. Кого-то хвалят, мы вместе печалимся, но не обсуждаем, как все это сказывается на нашей жизни».

В отделении есть профессиональная помощь, но сотрудники почти никогда за ней не обращаются. Однажды в особенно трудный период старший врач спросил, не хочет ли Мелисса обратиться за психологической помощью к социальному работнику.

«Да ладно, зачем мне это?» — ответила она, как будто он усомнился в ее эмоциональной устойчивости. Она считает резидентуру проверкой характера: «Как в армии, надо просто жить дальше».

Но недавно ситуация начала меняться. Работники сферы ухода более осознанно стали подходить к эмпатии и ищут способы бороться с выгоранием и поддерживать друг друга. В больнице Джонса Хопкинса в Балтиморе перемены начались с трагедии.

К восемнадцати месяцам Джози Кинг заслужила прозвище Таран[207]. Она радостно вытряхивала все коробки, раскидывала одежду из шкафов и плясала половину времени, проведенного на ногах. В январе 2001 года она ускользнула от родителей и решила принять ванну, но сильно обварилась. Ее привезли в реанимацию больницы Хопкинса. Состояние девочки стабильно улучшалось, и родные уже надували шарики и писали открытки к ее возвращению домой. Но вдруг на ровном месте у Джози случилась остановка сердца. Через сутки ее не стало.

Семья была безутешна, и со временем к горю примешался гнев. В последние дни Джози персонал больницы допустил ряд серьезных ошибок (ребенок оказался инфицирован и обезвожен), ставших причиной смерти. Больница уладила этот вопрос с родственниками, но Соррел — мать Джози — лелеяла мысль о мести. «Они должны заплатить за это, — написала она в дневнике. — Пусть им будет так же больно, как нам».

Она подумала и о своей вине перед Джози. «Я сделаю для тебя все, что хочешь, — писала она, — только подай мне знак, что именно». Соррел с мужем Тони решили, что смерть Джози должна помочь другим детям. Часть компенсации они пожертвовали больнице Хопкинса на то, чтобы основать Программу безопасности пациентов имени Джози Кинг. В дальнейшем руководство пересмотрело методы, с помощью которых можно предупредить ошибки[208]. Новые стандарты переняли по всей стране и спасли много жизней.

Примерно в то же время Альберт Ву, профессор менеджмента в здравоохранении в больнице Хопкинса, размышлял о другой стороне врачебных ошибок. Родители тяжело перенесли смерть Джози, но что чувствует персонал? Ву опросил резидентов о прошлых ошибках и нашел у большинства симптомы ПТСР[209]. Его больница оказалась переполнена жертвами. Но, в отличие от пациентов и их родственников, сотрудники не позволяют себе просить помощи. Они своими действиями нанесли вред, поэтому заявлять о своих страданиях считают эгоистичным.

Ву счел опасным замалчивание чувств из-за мук совести. «Наши самые вдумчивые и чувствительные коллеги, — написал он, — больше других страдают из-за своих ошибок». На деле все оказалось еще хуже. В одном исследовании резиденты в течение года заполняли анкеты каждые три месяца. Там они описывали совершенные ошибки и качество жизни и работы. После ошибки начиналось выгорание, риск депрессии более чем утраивался, а эмпатия к пациентам падала[210].

В 2011 году Ву прочитал в больнице Хопкинса лекцию о врачебных ошибках. После упоминания Джози Кинг две женщины вышли из зала. Позже он узнал, что это они ее лечили. За прошедшие десять лет никто ни разу не поинтересовался, каково было им. «Это был явный промах, — посчитал Ву. — Но его можно исправить». Ву и его коллеги ощутили, что взаимная социальная поддержка сотрудников не должна ограничиваться коридорами и неформальным общением и пора сделать ее неотъемлемой частью работы. Они организовали «Сопротивление стрессовым событиям» — больничную службу проявления эмпатии к коллегам.

Команда Ву нашла в коллективе людей, которых можно описать как «мудрые, чуткие, не осуждающие». В «Сопротивлении» их обучили оказывать первую психологическую помощь, применяемую после катастроф[211]. У жертв и свидетелей землетрясений или террористических атак происходит прилив гормонов стресса. Их восприятие меняется: в один момент они сосредоточены до предела, а в следующий чувствуют себя как во сне.

Негативные события, такие как врачебные ошибки или внезапная смерть, воздействуют и на работников сферы ухода. Как объясняет Ву, «они помнят, в какой одежде был пациент, во что они сами были одеты, какая была погода, какого цвета были стены в палате».

Эти ощущения впечатываются во «вспышечную память» — опасный вид полета сознания. Вспоминая травмирующие события, жертвы заново погружаются в пережитый страх и смятение. Первая психологическая помощь призвана предотвратить этот процесс, вселяя ощущение безопасности непосредственно после катастрофы. Все сотрудники могут звонить в «Сопротивление стрессовым событиям» в любое время, консультант ответит не более чем через полчаса, обычно это происходит через десять минут. Он выслушает, задаст вопросы, не осудит и расскажет, где получить помощь дальше.

«Сопротивление стрессовым событиям» открыло виртуальные двери в 2011 году, но туда обратились единицы. За первый год хорошо если случался один звонок в месяц. Врачи долго боялись позволить себе чувствительность. Но старая культура потихоньку сдавала позиции: звонки участились, сотрудники рассказывали, как совершили ошибку или потеряли пациента, который должен был выжить. Позже начали поступать коллективные звонки. Сейчас служба консультирует более сотни сотрудников больницы Хопкинса еженедельно.

Им предлагается концентрированная, легкоусвояемая доза эмпатии от коллег с резонирующим эффектом. Недавно Ву и его команда обнаружили, что сестры, воспользовавшиеся помощью «Сопротивления» после стрессовых событий, реже брали отгулы и увольнялись по сравнению с остальными[212]. Консультанты службы перенаправляют излишек сострадания сотрудников обратно, оберегая их эмоциональную жизнь.

Всех проблем подобные программы не решат, выгорание и переутомление в больнице Хопкинса не стали случаться реже. Но по крайней мере сотрудники чувствуют заботу о себе.

Ву поговаривает о внедрении «Сопротивления» во все больницы Мэриленда, а также в Техасе, Нидерландах и Японии. Хорошие новости, но из этого также ясно, как мало социальной поддержки получают в других местах. В более сложных условиях — менее щедро финансируемых больницах и муниципальных школах — у сотрудников, вероятно, и на звонок может не хватить времени.