Подавляй и властвуй. Как люди теряют человечность?

VI.

Эксперимент по изучению подчинения содержит элемент мистификации: испытуемый думает, что ученик подвергается болезненным ударам тока, тогда как на самом деле роль ученика играет актер. Орн заявляет, что некоторые особенности экспериментальной ситуации не позволяют ученику принимать все происходящее в лаборатории за чистую монету. Однако результаты наблюдений показывают, что Орн ошибается: большинство испытуемых не сомневаются в том, что все происходит «на самом деле».

Существует множество способов сбора данных, и если факт использования в опыте дезинформации испытуемого порождает сомнения в валидности полученных результатов, исследователь может сделать следующее. Во-первых, он может учитывать поведение только «доверчивых» испытуемых, тех, которые приняли иллюзию за реальность. Мы уже говорили, что такая проверка результатов исследований Милгрэма и Розенхена дала примерно те же показатели степени подчинения, что были получены в первоначальном исследовании. Есть и другой способ, позволяющий проверить валидность результатов. Можно изучать такие ситуации, которые не требуют мистификации испытуемого, поскольку испытуемый сам выступает в роли жертвы. Обнаружилось, что даже в тех случаях, когда испытуемые не могут отрицать подлинность происходящего, поскольку это происходит как раз с ними, они тем не менее демонстрируют очень высокий уровень подчинения. Так, например, Тёрнер, Соломон (Turner & Solomon, 1962) и Шор (Shor, 1962) сообщают, что их испытуемые с готовностью позволяли подвергать себя сильным ударам тока.

Необыкновенно интересный эксперимент провел Кудирка (Kudirka, 1965). В его эксперименте испытуемым предлагали съесть очень горькие крекеры, пропитанные концентрированным раствором хинина, – задание хотя и крайне неприятное, но не опасное для здоровья. Крекеры имели отвратительный вкус, и испытуемые морщились, ворчали и стонали, пережевывая их, а у некоторых они даже вызвали тошноту. Поскольку в данном случае жертвой был сам испытуемый, спекуляции по поводу веры в реальность происходящего просто невозможны. Уже первые результаты доказывали, что требование, исходящее от авторитетного лица, обладает мощной силой воздействия: все до одного испытуемые подчинились экспериментатору. Поэтому продолжать эксперимент в прежнем формате было просто бессмысленно. Для того чтобы ослабить убедительность требования, Кудирка удалил экспериментатора из лаборатории. Но даже в отсутствие экспериментатора 14 из девятнадцати испытуемых беспрекословно выполнили задание полностью: каждый из них прожевал и проглотил, зачастую с явным отвращением, 36 пропитанных хинином крекеров.

Орн и сам провел эксперименты (Orne, 1962b), в которых испытуемые выполняли чрезвычайно скучное, глупое и бессмысленное задание (например, сначала складывали длинные ряды чисел, а затем разрывали бланк с ответами), провел для того, чтобы показать, как велика-власть экспериментатора над испытуемым. Орн говорит, что, несмотря на очевидную бессмысленность этих действий, испытуемые выполняли их, потому что они производились в контексте психологического опыта. Однако, перейдя к анализу моего эксперимента, Орн занимает уже другую позицию. Власть экспериментатора, которую он так тщательно исследовал, вдруг оказывается фикцией. Если его испытуемые выполняли задание экспериментатора на полном серьезе, то мои испытуемые, как пытается убедить нас Орн, выполняли задание «понарошку». В лучшем случае это пример извращенной логики, нельзя же, в самом деле, думать и так, и иначе. С одной стороны, Орн постулирует огромную власть экспериментатора над испытуемым, а с другой стороны, отрицает ее существование в моем эксперименте. Логичнее было бы рассматривать мой эксперимент как следующий шаг в общей линии исследований, демонстрирующих власть авторитета, – линии, начало которой было положено исследованием Франка и которая нашла продолжение в эксперименте Орна, а также в моем исследовании.

Рассуждения Орна неубедительны еще и потому, что он не понял значения бриджпортского эксперимента, в котором было исключено возможное влияние университетского контекста. На протяжении многих лет Орн неустанно повторял, что университетская среда, как и больничная, слишком благоприятствует получению искомого результата, и указывал на недостоверность результатов экспериментов по изучению антисоциального поведения, проведенных в этой среде. Если уж речь зашла о факторе среды, то бриджпортский эксперимент показывает, что университетская среда не оказывает столь существенного, как кажется Орну, влияния на результаты исследования, что изучаемый социальный феномен может проявить себя в рамках любой, даже самой элементарной, социальной структуры, функционирующей независимо от официальных организаций.

Орн завершает свою критику призывом проводить «такие эксперименты, участники которых не будут знать о том, что они участвуют в научном исследовании», – только тогда, по его мнению, мы поймем истинную природу человека. Я хочу обратить внимание Орна на одно исследование, в котором наивными испытуемыми были медсестры (Hofling et al., 1966). Во время дежурства медсестры неожиданно получали по телефону указание, касающееся лечения больных. Голос звонившего был незнаком им, но человек представлялся именем известного терапевта. Названный им препарат не фигурировал в листе назначений, и поэтому медсестра не имела права давать его пациенту, к тому же названная доза в два раза превышала максимальную, указанную на упаковке. Назначение лечения по телефону было грубым нарушением установленной практики. Но, несмотря на все эти обстоятельства, 21 из 22 медсестер дала пациенту указанный препарат. Большинство медсестер из контрольной группы, отвечая на пункты вопросника, сказали, что они не дали бы больному назначенный по телефону препарат. Поразительная аналогия между результатами Хофлинга, полученными в естественных условиях, и результатами моего лабораторного исследования подтверждает валидность полученных мной результатов.

Экологическая валидизация данных, в сущности, означает определение диапазона условий, в которых можно наблюдать изучаемый феномен. Если Орн хочет сказать, что необходимы дальнейшие исследования, что мой эксперимент не дает ответа на все вопросы, то с этим я абсолютно согласен. Однако критика Орна оставляет впечатление, что он отрицает саму возможность научного познания.

Ревностно следуя своим доктринам и пытаясь приспособить к ним факты, Орн не стесняется представить в искаженном свете мой эксперимент по изучению феномена подчинения (см. гл. 8) и зачастую продолжает настаивать на своем вопреки очевидности. Тем самым он только дискредитирует свои методологические идеи. Возникает вопрос: полезна ли его теория в плане научного анализа, или же эта теория постепенно превращается в аутистические построения, в которых все громче звучит тема недоверия, сговора и тайных мотивов. Разумеется, у нас есть все основания задаться вопросом, верили ли испытуемые в то, что жертва подвергается болезненным ударам тока, но ответ нужно искать в области фактов, а не в области допущений.

Аргументы Орна, основанные главным образом на анекдотических историях, весьма сомнительны и способны удовлетворить разве что достаточно невзыскательных людей. Складывается впечатление, что Орн постоянно преследует одну и ту же цель – пытается опровергнуть реальность того или иного явления, будь то гипноз, сенсорная депривация, психологический эксперимент или подчинение.

Доктрина Орна начинается с допущения о подозрительности и недоверчивости испытуемых, впрочем, за исключением тех случаев, когда доверие используется в качестве аргумента, опровергающего значимость эксперимента, – тогда испытуемые у него вдруг становятся доверчивыми. Затем в дело вступают «требуемые характеристики»: экспериментатор имеет дело вовсе не с тем, что он собирался изучать, ибо испытуемый сделал невозможным объективное исследование, выдавая экспериментатору только то, что тот хочет от него получить. Никаких фактов, которые подтверждали бы эту точку зрения, просто не существует; напротив, результаты недавнего исследования, проведенного Сигалом, Аронсоном и Ван Хусом (Sigall, Aronson & Van Hoose, 1970), опровергают ее.

Впрочем, Орн понимает, что аргумент о «содействии (cooperating) со стороны испытуемого» не может аннулировать результаты эксперимента по изучению подчинения, поскольку здесь экспериментатор совершенно недвусмысленно сообщает испытуемому, что именно он «хочет» от него, и то, в какой мере испытуемый дает ему это, составляет искомую величину. С учетом этого обстоятельства Орн вновь меняет тактику аргументации. Теперь он пытается убедить нас, что поведение как таковое ничего не доказывает, что оно всегда имеет скрытый смысл. Нетрудно заметить, что в своем стремлении обнаружить скрытый смысл поведения Орн игнорирует его явное значение (в общем-то, и сам разговор о подспудном смысле он затевает только для того, чтобы опровергнуть очевидные факты).

Орн без колебаний вооружается результатами эксперимента по изучению феномена подчинения, чтобы поставить под сомнение факт существования гипнотических феноменов (Orne, 1965), а потом принимается за дискредитацию и моего эксперимента, используя при этом неуместные аналогии и постоянно перевирая факты. Затем он постулирует безоговорочную уникальность психологического эксперимента: ничто из того, что обнаружено в психологическом эксперименте, не имеет, по мнению Орна, никакого отношения к реальной жизни. В целом его работа не дает каких-либо указаний на перспективы изучения явлений, она лишь разрабатывает способы их дискредитации. Орн не видит связи между послушным поведением испытуемого в его собственных экспериментах и покорностью испытуемого в моем эксперименте, он сообщает о результатах своего исследования только для того, чтобы доказать невозможность установления научной истины в якобы лишенной правдоподобия экспериментальной ситуации. И наконец, к интерпретации научного исследования Орн подходит так, как если бы оно было лишено всякого содержания, – его интересуют только методологические огрехи. Такой подход, как мне кажется, характерен для пройденного этапа развития социальной психологии, но Орн усердно возрождает его. Я не думаю, что столь односторонний подход может приблизить нас к пониманию человеческого поведения. Отдельные замечания Орна не лишены смысла, но его непоколебимая убежденность в справедливости отживших идеологических постулатов неизбежно деформирует общую логику рассуждений, так что она перестает соответствовать логике реальности.

Впрочем, в рассуждениях Орна есть, несомненно, и рациональное зерно. Они подсказывают нам возможные коррективы методологии исследования. Большая изощренность эксперимента, выраженная, в частности, в процедуре тщательного опроса испытуемых, и недопущение очевидных ошибок (например, отказ от использования студентов-психологов в качестве испытуемых) действительно могут повысить качество исследования. Но эти меры – не самоцель, их нужно использовать взвешенно, отталкиваясь от изучаемой проблемы; они не должны быть результатом умонастроений, типичных для подпольщиков или заговорщиков.