Лица

ИХ ВНУТРЕННИЙ МИР. О ЧЕМ ОНИ МЕЧТАЛИ

В Серебряном бору гуляли однажды три юнкома: девушка и двое ребят. Они вышли к реке, кто-то из них взял плоский камень и с силой швырнул его так, чтобы он поскакал по воде. Подсчитав количество скачков, юнком огорченно сказал: «Эх, черт возьми, как еще долго ждать! Я загадал, через сколько лет будет коммунизм. Получилось — через семь…»

Они мечтали о коммунизме и о мировой революции. Все у них было в «мировом масштабе», они «жаждали протянутой к ним руки», как писали тогда газеты. У М. Светлова в «Каховке» было: «Этапы большого пути». На меньший путь он тоже не мог согласиться.

Разумеется, они не знали в ту пору, что здание МГУ будет высотным. Они готовы были получить образование в обыкновенной избе, лишь бы она была хорошо вытоплена. В анкете делегатов съезда РКСМ Иван Канкин на вопрос об образовании написал: «Сиреднее». Чуть-чуть умел считать, немного знал буквы — уже «сиреднее». Иван Канкин был рабочим, потом комиссаром самокатного батальона, потом членом ЦК РКСМ, а потом умер от чахотки, так и не успев сесть за парту. Ни для кого не секрет, что уровень их знаний не был высоким, хотя тяга к знаниям не имела границ. Но не будем делать секрета и из того, что были они такими разными, что обобщать это обстоятельство вряд ли следует. Если один юнком мог всерьез полагать, что Земля плоская, другой мог зачитываться Кантом и Пушкиным.

Могло быть и так. «Что значит «вещь в себе и вещь для себя»?» — спрашивал один юнком. «Брось эту ерунду, — отвечал другой. — Типичная буржуазная выдумка. И без того ясно, что все вещи для нас, для трудящихся России!»

Книжная полка одних юнкомов была короткой, других — длинной. Они читали «Овод», «Спартак», романы Гюго и Горького, «Один в поле не воин», — короче говоря, героическую литературу. Их откровенно не устраивали стихи типа: «На простор широкого раздолья убежать от тягостей земли…», зато с величайшим упоением они цитировали: «Спешите стройными рядами в последний и кровавый бой! Погибнем с нашими отцами иль завоюем мир иной!» Такие строфы были по душе и совсем необразованным ребятам, и тем, кто носил студенческие фуражки или учился в гимназии, — это была, ну что ли, их общая платформа, на которой они объединялись. Но если некоторые из них толпами ходили в Зимний, где в восемнадцатом году были выставлены Репин и Шагал, то другие понятия не имели, что Эрмитаж существует.

Пожилые актеры до сих пор недоуменно пожимают плечами, когда вспоминают, что в девятнадцатом году Отелло душил Дездемону в Мариинском театре под хохот доброй половины зала. А в «Разбойниках» Шиллера, когда герой говорил: «Пули — наша амнистия!», зал поднимался в едином порыве и дико аплодировал. Основная масса молодежи принимала только то, что кристально ясно служило революции. Туманность и сложность образа трактовались как «чужое искусство».

Надо сказать, в то время еще не было дискуссий на тему о том, можно ли красить губы, носить галстуки, пить пиво, ходить в рестораны, целоваться и танцевать. Дискуссии начались позже, в период нэпа, когда для них появилось свободное время. Правда, в двадцатом году союз молодежи Фофанской волости уже принял резолюцию «отменить танцы до конца гражданской войны». И все же вопросы эти не стояли с такой остротой, как позже, а мудрый Вася Алексеев однажды сказал, что ежели задача союза — влиять на молодежь, то пусть лучше она танцует в юнкомовских клубах, чем в буржуазных. Девчата надевали модные туфли «вера» и танцевали с солдатами или матросами под гармошку или духовые оркестры.

Удивительно чистые по своей натуре, юнкомы исключали из разговоров между собой тему любви, а если вздыхали, то тайно. Они вообще отличались целомудренной сдержанностью. Среди них даже действовал неписаный закон, что, если юнком, «не дай бог», обзаведется семьей, он выбывает из союза молодежи и может посещать собрания лишь на правах гостя. А природа брала свое. Ведь даже во время революции и гражданской войны в брошенных садах цвели яблони, а по осени тяжелые, налитые плоды шлепались на землю.

Юнкомы не только мерзли и ходили в атаки — они смеялись, сочиняли стихи, влюблялись и, несмотря ни на что, женились и мечтали о светлых днях, во имя которых боролись и до которых очень хотели дожить.