О массовых празднествах, эстраде, цирке

6

«В мире музыки» – так назван следующий раздел. Так назвал сам Луначарский книгу, в которой была впервые собрана некоторая часть его статей и речей о музыке. «Музыка должна гореть как огонь, как факел и насытить наши будни», – не уставал он повторять, и это в равной мере относилось к тому, каким могучим пропагандистом и резонатором музыки может и должна стать эстрада. И эстрада специфически-концертная и эстрада в самых популярных ее формах. Тот барьер, который долгие годы их разделял, оставляя для массовой эстрады из всех богатств мира музыки только жалкие крохи, должен был быть разрушен! Каждый шаг, сделанный в этом направлении, будь то в стенах старейшего театра или на массовом празднестве, в окраинном рабочем клубе, избе-читальне или в летнем «увеселительном» саду, находил его горячую поддержку.

Весной 1920 года на страницах журнала «Вестник театра» промелькнула заметка, издевательски расценивавшая организацию концертов в Большом театре. Не успела она появиться, как в следующем же номере журнала было напечатано письмо в редакцию, яростно полемизировавшее с нею.

«Симфонические концерты в Большом театре – лучшее музыкальное явление во всей музыкальной жизни Москвы. Публики бывает в них видимо-невидимо… Я считаю своим лучшим отдыхом за всю неделю возможность прослушать волшебную музыку под управлением Кусевицкого и каждый раз радуюсь тому, что, несмотря на огромные тяжести жизни, мы все-таки могли сохранить такой превосходный и вряд ли пошатнувшийся по сравнению со своими „лучшими временами“ оркестр», – писал автор письма, протестуя против попытки «очернить едва ли не лучше организованное, едва ли не наиболее популярное в Москве музыкальное предприятие»42.

Письмо было подписано: Постоянный посетитель концертов Большого театра А. Луначарский.

В том, что Луначарский именно так подписал свою статью, не было никакой «игры», никакого кокетства. Он ходил на концерты не по «долгу службы», не в силу «хорошего тона», а по зову сердца. Слушание музыки, пребывание, хотя бы краткое, в мире музыки всегда было для него, где бы он ни находился, жизненной потребностью, духовной необходимостью – с юношеских лет до последних дней. Незадолго до кончины, в 1932 году, находясь в Женеве, он пишет сыну: «…Я очень жажду музыки. В Москве не успеваю. Слушать музыку стараюсь ходить один. Вчера очень наслаждался… Венский квартет исполняли виолончели, которые очень люблю»…43.

И потому так естественна подпись: Постоянный посетитель… Любитель искусства, зритель, слушатель сам по себе имеет право голоса, в зрительном зале все равны, часто напоминал он. Но, конечно же, Луначарский был не только посетителем концертов, не только слушателем. Это – правда, но далеко не вся. Он был и одним из вдохновителей этих концертов и активным их участником.

«Все концерты проходили с неизменным успехом у новой рабочей и красноармейской аудитории, чему способствовали вдохновенные выступления А. В. Луначарского, его мысли об искусстве – всегда глубоко партийные, художественно-тонкие и яркие, при этом излагаемые общедоступным языком и в блестящей ораторской форме, – вспоминает организатор Квартета имени Страдивариуса В. Л. Кубацкий. – Весь коллектив Большого театра относился к этим выступлениям с огромным интересом, как к новой форме концертов, типа Музыкального университета»44.

Многие из ныне хорошо известных статей А. В. Луначарского – о Бетховене, Рихарде Штраусе, Берлиозе, Скрябине и др. – являются не чем иным, как отредактированной стенограммой его знаменитых вступительных слов к концертам Большого театра. А сколько таких его речей, которые могли бы в совокупности составить полный курс музыкального университета, остались никак не зафиксированными или дошли до нас лишь в кратком газетном пересказе!

Луначарский был непосредственным организатором и активнейшим профессором того подлинно народного Музыкального университета, факультеты которого с первых же месяцев революции начали организовываться не только в двух столицах, но и по всей стране. Осенью 1918 года, публикуя статью, пропагандировавшую «народные концерты государственного оркестра» (статья так и называлась), он развертывал многосторонний план широкой музыкально-просветительной работы, высказывая искреннее убеждение, что «каждый район, каждый полк придет на помощь оркестру, чтобы заполучить его к себе, чтобы чарующая фея музыки на пару часов слетела к ним и своей божественной песней, своей бессмертной лаской помогла забыть скорби, утешила бы и новую мощь вдохнула бы в богатырскую рабочую грудь»45.

Передо мной – давно уже ставшая библиографической редкостью книжечка – «Р.С.Ф.С. Р. Народный Комиссариат по просвещению. 1917 – октябрь – 1920». Этот «краткий отчет» деятельности Наркомата был издан с предисловием Луначарского. Литературная редакция отчета, и в частности раздела, посвященного искусству, носит явный отпечаток его стиля, его характерной интонации. Мы читаем о проделанной работе (вспомним, что речь идет о самых трудных и суровых годах разрухи, гражданской войны) в области музыкальной пропаганды. Основной ее путь – «приобщение широких трудящихся масс к произведениям истинного музыкального искусства, широкое музыкальное образование и всемерное содействие нарождению новой музыки, вырастающей из недр пролетариата и соответствующей духу переживаемой эпохи». Как волнующая музыка звучат цифры: создано 5 симфонических, около 50 малых оркестров, 2 оркестра народных инструментов, десятки ансамблей. За 1919 и начало 1920 года они дали по провинции 170 симфонических концертов, посвященных избранным произведениям классической музыки, 75 концертов-митингов, свыше 170 концертов разного типа. «Концерты эти пользуются неизменным и прочным успехом у рабочих и крестьян», – отмечается в отчете46.

В яростных схватках с «леваками», нигилистами, вульгаризаторами (оказавшимися и в Музыкальном отделе Наркомпроса) отстаивал Луначарский необходимость возможно более широкого ознакомления массовой аудитории с лучшими произведениями мировой музыкальной литературы. «Пока я остаюсь народным комиссаром по просвещению, это дело введения пролетариата во владение всей человеческой культурой – останется одной из существеннейших моих забот, и от этой задачи, выполнение которой приведет нас к торжеству подлинного коммунизма, меня лично не оттолкнет никакой азбучно-примитивный „коммунизм“»47, – писал он, отвергая подобные нападки. И так же решительно вставал на сторону артистов, когда их обвиняли в саботаже нового репертуара. Он полагал не только принципиально важным и нужным, но и правомерным, что в пору становления советского искусства в концертном репертуаре исполнителей музыкального жанра преимущественное место занимала классика.

«Мы проявляем величайшую несправедливость, когда подходим к певцу, к артисту и говорим ему: „сыграй-те нам революционную вещь“. Он вправе ответить: „положите мне на пюпитр эту революционную вещь, – я сыграю“. Мы ничего не даем, а обвиняем его в нежелании проникнуться революционным духом, в нежелании исполнять революционный репертуар», – замечал он по этому поводу, выступая в мае 1927 года на партийном совещании по вопросам театра при Агитпропе ЦК ВКП(б)48.

Нельзя не вспомнить в этой связи о примечательном совете В. И. Ленина, услышанном одной из активных участниц и организаторов первых советских концертов-митингов, артисткой хора Большого театра Н. Г. Подгорецкой на вечере в кремлевском клубе 1 мая 1918 года. Говоря Владимиру Ильичу о программе предстоящего концерта, она просила извинить, что современного революционного репертуара у певцов и артистов балета, выступающих на вечере, к сожалению, нет, да и неизвестно, где его брать. И каким же облегчением для нее и ее товарищей был ответ Владимира Ильича, что смущаться этим нечего: естественно, что пока еще таких произведений нет – (они, конечно же, со временем появятся), – надо исполнять лучшие классические вещи, чаще и больше знакомить рабочих слушателей с русской классикой, и чем успешнее это будет делаться, тем лучше. Эти ленинские соображения были как нельзя более близки Луначарскому, повседневно осуществлявшему их на практике.

Понятие культурного наследия в представлении Луначарского не могло быть ограничено одними произведениями мировой классической литературы и творчеством испытанных мастеров театрального, музыкального искусства. В равной мере это относилось и к сокровищнице народного творчества, фольклора, их истокам, накоплениям, традициям. В архивных фондах Наркомпроса хранится ряд документов, рожденных неустанной заботой Луначарского о том, чтобы были обеспечены наиболее благоприятные условия для жизни и работы хранителей и пропагандистов этих традиций. Такова его переписка с руководством Музыкального отдела Наркомпроса о крестьянском хоре М. Е. Пятницкого. «Прилагая при сем поданное мне известным собирателем русских народных песен Митрофаном Пятницким прошение, в свою очередь прошу распорядиться о неукоснительном и быстром его исполнении», – пишет он в МУЗО в марте 1919 года. И в августе того же года: «Прошу МУЗО урегулировать отношения государства с хором Пятницкого»49. Такова и публикуемая в настоящем сборнике его переписка по поводу замечательной русской сказительницы-песельницы М. Д. Кривополеновой, проникнутая искренней тревогой за ее судьбу.

Задачи пропаганды культурного наследия были тесно связаны с проблемой сохранения старых и воспитания новых творческих кадров.

«Все старое художественное достояние должно сохраняться не только как художественное достояние, заключающееся в вещах, которые можно поставить под стекло, – оно заключается также в художественных навыках, – говорил Луначарский в одном из выступлений о советской театральной политике (1924), – …если нужно сохранять традиции, то нужно сохранять людей: нельзя сохранять музыку в виде скрипки, положив ее под колпак, а нужно сохранять в виде музыкантов, умеющих пользоваться этой скрипкою и умеющих научить и других. Это относится в равной степени к музыке, к театру, к концертам, к хору, оркестру и т. д. Их приходится сохранять. Было бы вандализмом, грабежом по отношению к пролетариату, если бы мы этого не сделали, поэтому мы все это сохраняем, хотя и в условиях большой скудости…»50

И это делалось Луначарским непрестанно. Издавна.

Среди других участников уже упоминавшегося концерта в Большом театре для делегатов VII съезда Советов Луначарский знакомил слушателей с дебютировавшим в этот вечер «Первым государственным социалистическим квартетом» (как первоначально назывался Квартет имени Страдивариуса):

«…Не без помощи столь хулимой обывателями Чрезвычайной Комиссии удалось нам взять из рук частных коллекционеров, любителей и торговцев эти инструменты, чтобы соединить их в один ансамбль не для того, чтобы они висели в музее и покрывались пылью, но чтобы они пели свою золотую, серебряную песнь перед широкой трудовой интеллигенцией. Более 200 лет ждали эти инструменты своей публики, в первый раз после этого периода времени оживут они перед громадным народным скоплением в этой блестящей зале. Они являются как бы символом возвращения искусства к тому, кому оно должно служить – народу…»51.