Полоний на завтрак Шпионские тайны XX века

Теоретически можно допустить, что Богомолов все-таки был призван в армию в конце 1942 или в начале 1943 года, затем стал сотрудником «Смерша», а потом и МГБ, и из-за этого в дальнейшем чекисты почистили архивы. Но не верится, что смогли подчистить так, что вообще никаких следов не осталось — ни о ранениях, ни о наградах. Да и с той справкой, которая, судя по ряду свидетельств, была у Владимира Осиповича, на службу в органы точно не брали, не говоря уже о политически неблагонадежных родственниках. Так что напрашивается вывод, что в армии Войтинский-Богомолов вообще не служил.

Столь же фантастичен, как многое другое из того, что сообщал о себе Богомолов, рассказ одному из интервьюеров, о том, как он чуть не стал Героем Советского Союза за форсирование Днепра. Будто бы Владимир Осипович, юный лейтенант, уже сидел со своими бойцами в лодке, которая первой отплыла от советского, восточного берега, а значит, первой должна была достичь западного, немецкого берега. А бойцам, первым форсировавшим Днепр, согласно приказу Верховного, полагалась Звезда Героя. Но из уже отчалившей лодки Богомолова вынуло начальство. Оказывается, кто-то из штаба полка ухитрился утопить в Днепре сейф с секретными документами и Владимира Осиповича, как лучшего в полку пловца, попросили поднять сейф. Он нырял-нырял, простудился, но сейф в конце концов достал (Иванов Н. В декабре двух тысяч третьего И Литературная Россия, 2004, № 1). И никому из слушателей и читателей не пришло в голову, какой идиот стал бы в первую очередь переправлять на плацдарм сейф с документами!

Согласно военному билету, 12 января 1944 года будущий писатель был вторично ранен. Богомолов рассказывал, что его, раненого, извлекли из заваленного блиндажа с шестиметровой глубины. После окончания войны его будто бы откомандировали на Дальний Восток. Затем на Украину для борьбы с бандеровцами… А приказом от 29 ноября 1949 года лейтенант контрразведки В. Войтин-ский уволен в запас. Но сам Богомолов не раз уверял (и писал об этом в автобиографических заметках), что закончил военную службу капитаном. А арестован, как рассказывал, был в 1950 году, и не на Украине, а в Берлине. Но об этом чуть ниже.

Кстати, число ранений и наград Богомолов в беседах с разными корреспондентами варьировал. Кучкиной он в свое время говорил, что пять раз лежал в госпитале, был четырежды награжден. А иногда говорят о шести наградах. Правда, никто и никогда этих наград в глаза так и не видел!

Тайна «Момента истины»

В жизни Богомолова есть неразгаданная пока тайна. Никто из знавших его и никакие документы пока не могут подтвердить, где будущий писатель находился в 1943–1945 годах. Рабичеву он говорил, что был в конце 1942 года призван в войска НКВД, но пробыл там очень недолго, так как был арестован за неудачно рассказанный анекдот и провел 13 месяцев в тюрьме, где его сильно били по голове, и он вышел из тюрьмы со справкой об инвалидности. Но и эта версия с тюрьмой доверия не вызывает. Провинившегося подобным образом солдата скорее отправили бы в штрафбат, чем в тюрьму, а историю с анекдотом посчитали бы ловким способом уклониться от фронта. А вот принимая во внимание психическое заболевание Богомолова, я вполне могу допустить, что он на длительный срок оказался в психиатрической больнице. А, может быть, болезнь обострилась в результате потрясения от смерти отца (если он каким-нибудь образом об этом узнал, что, однако, маловероятно). А легенда о побоях в тюрьме, скорее всего, понадобилась Богомолову для того, чтобы объяснить Рабичеву, почему он получает пенсию по инвалидности. Впоследствии, придумав себе военную биографию, писатель инвалидность объяснял ранением в голову или тяжелой контузией.

Никаких архивных документов в романе «В августе 44-го (Момент истины)» на самом деле нет. Богомолов честно писал собиравшемуся публиковать роман главному редактору «Юности» Борису Полевому еще 4 марта 1971 года:

«Все события и персонажи детектива «Убиты при задержании…» (название условное) вымышлены; архивными материалами или закрытыми источниками при работе над повестью я не пользовался; все «оперативные документы» сочинены, но так же, как и события, привязаны к конкретной исторической обстановке.

Что касается деятельности контрразведки и военных вопросов, то в повести нет ни одного момента или специального термина, которые не упоминались бы в открытой советской печати (например, главы «Оперативные документы» построены в основном на терминологии из документов сборника «Пограничные войска в годы Великой Отечественной войны. 1941–1945», М., 1968).

Я реально представляю себе трудности цензурного характера, которые могут возникнуть при сдаче рукописи в печать, поэтому вместе с окончанием повести мною будет представлена в редакцию пространная многостраничная справка — подробный перечень всех книжных и периодических изданий с указанием страниц, где упоминаемые мною обстоятельства или термины «расшифровываются» и описываются».

И такой перечень постраничных источников действительно был представлен в цензуру, которая в конце концов вынуждена была разрешить публикацию романа.

В том же письме Полевому Богомолов писал: «В советской художественной литературе, к сожалению даже у талантливых авторов («Июль 41 года», «Горячий снег», «Мертвым не больно», романы К. Симонова), офицеры контрразведки — образы исключительно отрицательные, негативные. В неверном представлении уважаемых писателей, а затем и в созданном этими произведениями представлении многих миллионов читателей офицеры контрразведки — подозрительные перестраховщики, люди неумные, ограниченные, а то и просто трусливые.

Между тем все четыре года войны офицеры военной контрразведки самоотверженно выполняли опасную, сложную и крайне ответственную работу, от которой нередко зависели жизни тысяч людей, судьбы целых операций (что я и стремлюсь показать в своей повести). Тысячи офицеров контрразведки героически погибли на фронтах Отечественной войны; многим из них, например старшим лейтенантам П. А. Жидкову (1-й Украинский фронт), Г. М. Кравцову (1-й Белорусский фронт), М. П. Крыгину (Сей-синский десант), посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Начальник Управления особых отделов всей Красной Армии Михеев — единственный (в Отечественной войне) руководитель целого рода войск, который погиб на поле боя, отстреливаясь до последнего патрона. Кстати, он прилетел в Прилукское окружение по собственной инициативе, когда положение уже было безнадежным, отдал свой самолет для вывозки раненых и секретных документов и погиб, пытаясь спасти командующего фронтом Кирпоноса и секретаря ЦК Украины Бурмистенко.

Кто знает о Михееве, о Крыгине, Кравцове и Жидкове? Очень немногие — из редких и коротких юбилейных публикаций в научно-исторических журналах. А в художественной литературе прочно утвердился стереотип «особиста», «особняка» — человека недалекого, подозрительного и трусливого.

В своей повести я стремлюсь реалистически показать трудную, самоотверженную работу армейских контрразведчиков на фронте и не сомневаюсь, что люди, которые должны будут санкционировать публикацию этого детектива, не меньше, чем я или редакция журнала «Юность», заинтересованы в появлении в нашей литературе положительных образов офицеров советской контрразведки».

Позднее, в начале марта 1974 года, то же самое Богомолов писал в Главлит: «Все события и персонажи романа «Возьми их всех!..» («В августе сорок четвертого…») вымышлены (кроме упоминаемых в главе 56-й, «В Ставке ВГК»), однако для создания иллюзии достоверности привязаны к конкретной исторической обстановке и подлинному положению на фронтах в середине августа 1944 года.

Никакими неопубликованными архивными материалами, никакими закрытыми источниками, консультациями или советами специалистов в работе над романом я не пользовался. Все действия и специальные термины, упоминаемые или описанные в романе, многократно упоминаются или описаны в открытой советской печати.

При публикации моих предыдущих произведений четырежды имели место необоснованные изъятия Главлитом отдельных фраз и абзацев (я пишу «необоснованные» потому, что при последующих неоднократных публикациях этих самых произведений все четыре цензурные купюры восстанавливались в тексте и не вызывали ни у кого никаких возражений или сомнений). Поскольку эти изъятия, как мне объяснили, имели место только потому, что у цензора не оказывалось под рукой упоминания в открытой печати какого-либо специального термина или действия, прилагаю составленную мной справку с указанием упоминания специальных терминов и действий в открытой советской печати».

Весьма характерно, что ни в одном из этих писем Владимир Осипович ни разу не-упоминает, что когда-либо служил в органах военной контрразведки или что сталкивался с ними на фронте, и вообще не упоминает, что воевал. А ведь все эти обстоятельства могли бы только расположить к нему военных и гэбэшных цензоров.

Насчет же Анатолия Николаевича Михеева Богомолов добросовестно заблуждался. Он был начальником Управления Особых отделов Красной Армии только в период с 23 августа 1940 года и по 19 июля 1941 года, а с 19 июля был начальником Особого отдела Юго-Западного фронта и оставался на этом посту вплоть до своей гибели в Киевском «котле» 23 сентября 1941 года. Так что на Юго-Западном фронте он оказался не по собственной инициативе, а по приказу, и задолго до того, как войска фронта попали в окружение (это произошло только в середине сентября).

Богомолов прямо писал, что его роман — это «идеологическая легенда». В телеграмме начальнику Главного разведывательного управления Министерства обороны генералу армии П.И. Ивашутину Богомолов утверждал: «Это не документальное произведение, а специально разработанная художественная идеологически направленная реабилитационная легенда, задача которой задействовать в сознании многомиллионного читателя сугубо положительные образы особистов, подвергавшихся многие годы диффамации и очернению». А консультант ЦК КПСС И.С. Черноуцан относительно главы, где изображен Сталин, заключил: ««Все акценты расставлены необычайно точно». Позднее, в эпоху перестройки и десталинизации, многие литературные критики и публицисты стали утверждать, что Богомолов издевался над вождем, разоблачая культ личности. В частности, говорили о том, что Сталин показан человеком, ничего не сведущим в делах разведки, а созданная им система демонстрирует свою неэффективность, когда для поимки группы из трех-четырех человек бросаются тысячи людей и сотни единиц техники, а в итоге задачу выполняет группа контрразведчиков из четырех человек. Однако…

В написанной Богомоловым «Истории публикации романа» есть раздел «Возвращаясь к военному прошлому» где утверждается:

«Я не испытывал никакого пиетета к ведомствам, я их не боялся, потому что свою «школу страха» прошел во время войны. Я три раза на войне оказывался в эпицентре чрезвычайных происшествий, фигурантами которых были мои подчиненные. Причем это были тяжкие по военному времени происшествия, о которых докладывалось в восемь-десять адресов, включая не только командование фронтом, но и Генеральный штаб в Москве, главного военного прокурора и прочее. Это были серьезные вещи, серьезные чрезвычайные происшествия, за которые грозил военный трибунал. В одном случае это был — среди трех человек, перешедших на сторону немцев, — «нацмен», который числился в моем взводе; в другом — мародерство в полковой похоронной команде, которую я после медсанбата, будучи ограниченно годным, возглавлял около недели; третье — отравление спиртоподобной жидкостью четверых красноармейцев моего взвода.