Пассажиры первого класса на тонущем корабле

Нескольким успешным ударам по настоящим повстанцам, а не по гражданскому населению также не удалось пригасить партизанские движения в Афганистане или Ираке, что продемонстрировал взрывной успех ИГИЛ в 2014–2015 годах и распространение контроля Талибана в Афганистане. Само Министерство обороны пришло к выводу, что атаки беспилотников в 2012–2013 годах принесли лишь «незначительный» результат в уничтожении «ключевых» повстанцев или прекращении использования «Аль-Каидой» или Талибаном территории Афганистана в качестве безопасного прибежища.[792] В 2017 году новый американский командующий в Афганистане генерал Джон Николсон в показаниях для комитета Сената по вооружённым силам без какой-либо иронии заявил, что «20 из 98 выявленных США по всему миру террористических групп действуют в афганско-пакистанском регионе. Это самая высокая концентрация террористических групп во всем мире».[793] Таким образом, для войн с повстанцами и других военных противостояний наподобие тех, что происходят на Балканах, не остаётся никакой замены постоянным армиям со значительной численностью войск[794] — именно поэтому генерал Николсон выступал за увеличение американского контингента в Афганистане. Если и пока Соединённые Штаты не признают поражение в Афганистане, преемники Николсона будут выдавать столь же мрачные оценки и призывать к новым подкреплениям.

Таким образом, сосредоточенность на высокотехнологичном вооружении трояким образом ослабляет способность США к военным победам. Во-первых, ошеломляющее качественное и количественное преимущество Америки над всеми остальными странами создает высокомерную уверенность — от Вьетнама до Ирака, — что Соединённые Штаты могут нанести поражение любому сопернику. Это приводит к тому, что военное и гражданское руководство ввязывается в войны, которые позволили бы избегать конфликтов с небольшим шансом на успех для Америки, если бы это руководство предприняло трезвый анализ фактических возможностей каждой стороны. Во-вторых, как только решение о ведении войны принято, американские войска прибывают на место боевых действий с неподходящим вооружением и без масштабной подготовки, необходимой для ведения операций против повстанцев. Наконец, по мере того, как перспективы победы отодвигаются, американские командиры полагаются на всё более значительные порции огневой мощи, которая лишь способствует усилению негативного отношения местного населения к американцам. Избегание боевых потерь и новая культура американской жизни

Несмотря на всё это высокотехнологичное оружие, при ведении большинства войн по-прежнему требуется, чтобы в сражение направлялись солдаты с риском для их жизни. Однако готовность американского общества терпеть потери соотечественников снижалась по мере нарастания противостояния войне во Вьетнаме. Несмотря на заявления обоих президентов Бушей, что «вьетнамский синдром» преодолён, американское общество стало ещё больше настроено против военных потерь. В ответ вооружённые силы США нарастили усилия по минимизации гибели американцев в ходе боевых действий, а также стали всё больше прославлять павших и храбрость солдат в защите друг друга. Результатом этих усилий стало дальнейшее ослабление поддержки общественностью военных стратегий, которые подвергают риску жизнь американцев.

Неприязнь американцев к военным потерям — это значимый момент, поскольку повстанцы, с которыми Соединённые Штаты воевали во Вьетнаме, Афганистане и Ираке, были готовы нести масштабные жертвы на протяжении долгих промежутков времени.

Об этом свидетельствуют едва ли не безграничные возможности повстанцев вербовать новых бойцов на смену убитым и искалеченным. Во время войны во Вьетнаме американское командование бахвалилось, что большое количество убитых врагов является предвестником приближения победы. В ретроспективной оценке значительный разрыв в потерях с обеих сторон демонстрирует совершенно разные масштабы вовлечённости в войну американцев и вьетнамцев. Американцы вели наступательные войны по собственному предпочтению, и эти войны были в лучшем случае условно, а то и вообще не связаны с обеспечением безопасности США, тогда как вьетнамцы видели смысл сражаться в собственных классовых и национальных интересах. Аналогичным образом афганские и иракские повстанцы рассматривают победу над американскими захватчиками как обязательное условие для того, что они смогут принимать самостоятельные решения по поводу всех без исключения сторон своей жизни. Так что неудивительно, что во всех трёх перечисленных странах повстанцы готовы платить столь высокую цену и делать это так долго, как потребуется.

Благодаря системам вооружений, с огромными затратами разработанным для защиты американских солдат, масштабным вложениям в вертолёты для эвакуации раненых, полевым госпиталям для быстрого их лечения с помощью передовых технологий, многие из которых были созданы военными, показатели смертности среди раненых бойцов резко снизились. Тем не менее на 15 января 2019 года присутствие в Афганистане ознаменовалось гибелью 2417 американских военных, а в Ираке погибли 4563 человека.[795] Это гораздо меньше, чем 58220 павших во Вьетнаме или 36574 в Корее. Даже несмотря на то, что в недавних войнах погибло относительно немного американцев, им уделялось гораздо больше внимания в СМИ, чем погибшим в предыдущих войнах, причём эти материалы несли куда больший эмоциональный заряд.

Во время войн в Ираке и Афганистане много внимания уделялось введённому администрацией Джорджа Буша-старшего во время Войны в заливе и возобновлённому администрацией его сына запрету на доступ СМИ (включая фотографирование) к гробам погибших американцев, возвращавшимся в Соединённые Штаты.[796] Эта попытка скрыть последствия «войн по собственному предпочтению» контрастировала с существующим представлением о том, как СМИ освещали возвращение тел погибших во время предыдущих войн.

В действительности во время Вьетнамской войны в СМИ уделялось очень мало внимания погибшим американцам. Напротив, в центре большей части материалов оказывались результаты сражений, а не потери. На деле даже еженедельные сводки о погибших на войне, которые объявлялись во время вечерних новостных шоу трёх вещательных сетей, с впечатляюще неравным соотношением между погибшими солдатами Северного Вьетнама и Вьетконга и американскими военными, воспринимались — по крайней мере до Тетского наступления — в большей степени как некий критерий размаха военных действий, нежели как их человеческая цена. Общественная реакция на эти сводки была наиболее сильной в те редкие недели, когда количество погибших американцев превосходило количество погибших южных вьетнамцев, поскольку эти превратности ставили под сомнение утверждение администрации Джонсона, что именно южные вьетнамцы несут основную тяжесть войны.

Хороший образец стоического взгляда на военные потери, который по-прежнему преобладал в ту эпоху, даёт освещение Вьетнамской войны в «Нью-Йорк Таймс». Из 5651 материалов этой газеты, посвящённых войне в промежутке с 1965 по 1975 годы, лишь 1936 содержат какое-либо упоминание о погибших американцах. По имени в этих материалах были названы всего 726 из 58267 павших во Вьетнамской войне. Биографическая информация имелась лишь о 16 солдатах, а публикации фотографий были удостоены всего 14 солдат. О реакции семей погибших упоминается только в пяти случаях, а о страданиях раненых американских солдат — лишь в двух статьях. Ещё в двух статьях речь идёт о панихидах или похоронах. Это сдержанное освещение сильно отличается от материалов «Нью-Йорк Таймс» или любых других СМИ в ходе войн в Ираке и Афганистане, когда часто публиковались списки погибших американцев с указанием их имён, возраста и родных городов, а также появлялось множество сюжетов о скорбящих родственниках, похоронах и тяготах раненых или психологически травмированных солдат.

Наше нынешнее, не соответствующее реалиям времен Вьетнамской войны представление об озабоченности общественности за солдат и их жизнь в ту эпоху было сформировано более поздними событиями, наиболее примечательным из которых было сооружение Мемориала ветеранов Вьетнама, ставшего шаблонным мерилом того, что американцы думают о своих погибших на войне соотечественниках. В самом деле, этот объект затмил Арлингтонское национальное кладбище, Могилу неизвестного солдата и все прочие подобные места, став самым посещаемым мемориалом в Соединённых Штатах. Тем самым он изменил отношения между личностью и нацией. В отличие от погибших во всех предшествующих американских войнах граждан-солдат, чьё достоинство и жертвенность, равно как и достоинство и жертвенность их семей, были удостоверены их связью с национальным делом и соотнесены с ним, погибшие во Вьетнамской войне — это просто отдельно взятые мёртвые люди, жизни которых обретают смысл лишь в воспоминаниях и страдании их семей и друзей. В отличие от мемориалов всех предыдущих войн, Мемориал ветеранов Вьетнама не содержит «никакой символической отсылки к делу или стране, за которые они умерли, [и вместо этого] делает непосредственный акцент на личности. Но лишь только принято решение, что война и государство окажутся в тени конкретных людей, как сразу первоочередной задачей становится воссоздание образа этих людей».[797]

Сфокусированность Мемориала ветеранов Вьетнама на индивидуальном страдании и скорби семей сопоставима с тем, как во время Вьетнамской войны воспринимались и политизировались американские военнопленные. Последние в ходе этой войны стали политической проблемой, поскольку американские политики-сторонники войны, прежде всего Никсон, использовали военнопленных для сохранения поддержки войны и лживых утверждений, что антивоенных активистов не заботит их участь.[798] Это утверждение в одном из своих редких остроумных замечаний осмеял Джордж Макговерн: «Подумать только: мы воевали во Вьетнаме ради того, чтобы наши пленные вернулись домой». Беспокойство за военнопленных обернулось непредвиденным результатом — непредвиденным для «ястребов», которые поднимали шумиху вокруг этой темы, — в виде углубления сочувствия американцев к человеческим страданиям солдат и их семей, в связи с чем их стали рассматривать не только как героев, но в равной степени и как жертв, что в конечном итоге ослабляло поддержку Вьетнамской войны и любых других войн, подвергавших опасности американских солдат. «Проблема» военнопленных представляет собой редкий случай того, как стратегия правых им же и аукнулась.

Продолжением этого хода мыслей стал образ жёлтой ленты, которую американцы впервые надели, чтобы выразить свою обеспокоенность захватом заложников (на сей раз государственных служащих, а не военных) в Иране в 1979–1981 годах. Любой геополитический смысл мытарств заложников растворялся в драме 52 человек, удерживаемых в Тегеране. С тех пор жёлтая лента стала символом беспокойства за любых американцев, оказавшихся в опасности за пределами страны. Жёлтые ленты люди привязывали к деревьям, прикрепляли к легковым машинам и грузовикам и надевали на рубашки во время Войны в заливе, войн в Афганистане и Ираке.