Отрицатели науки. Как говорить с плоскоземельщиками, антиваксерами и конспирологами

4. Формальное и фактическое опровержение могут помочь

Из работ Шмидта и Бетш мы уже знаем, что факты могут изменить мнение отрицателей. Что за факты это могут быть в случае отрицания COVID-19? Это, например, цифры, доказывающие эффективность масок. Что касается формального опровержения, то можно указывать на порок конспирологического объяснения тем, кто только что получил или вскоре получит порцию антинаучной дезинформации. Или, если такое опровержение не сработает, может быть, стоит воспользоваться именно склонностью объекта к конспирологическим объяснениям. Вообразите разговор с ковидоотрицателем (который наверняка предрасположен к вере в теории заговора), вообразите, что в этом разговоре вы сообщаете, что Россия и Китай ведут в соцсетях широкую кампанию дезинформации, продвигая идею о том, что коронавирус – «мистификация» и нам нужно «освободиться» от карантинных ограничений. Это ведь не конспирология, а самый настоящий заговор! Подействует ли это на вашего собеседника? В этой главе я уже приводил кое-какие источники, и вы можете распечатать их и вручить собеседнику. Там есть даже таблицы и диаграммы. Возможно, вы подтолкнете человека задуматься о том, кому выгодны размежевание и раскол среди американцев. Наверное, это заставит его хоть что-то заподозрить? И если не сработает ничто другое, предложите собеседнику провести собственное расследование. Это неправильно, но может сработать!

Как хорошо было бы, если бы у нас не случалось нужды в этих тактиках. Имей мы более ответственных политических лидеров и в стране, и на местах, наукоотрицание не стало бы такой острой проблемой. Но нет ли тут и нашей вины? Ведь так хочется просто отгородиться от несогласных с нами, признав их глупцами, или переключить телеканал, ведь нас коробит от их источников информации, и общаться лишь с теми, кто уже разделяет наше мнение. Посыл моей книги прост: мы должны вновь начать разговаривать друг с другом, особенно если мы друг с другом не согласны. Но надо понимать, как это делать. Простая трансляция фактов ничего не даст. Устыжать или оскорблять – точно бессмысленно. Если мы действительно хотим переубедить отрицателя, надо говорить с позиции сочувствия и уважения: чтобы собеседник услышал нас, нужно установить доверие и взаимопонимание.

Когда я писал эту книгу, сидя дома (из-за моей болезни я не могу рисковать подхватить SARS-CoV-2), я сокрушался, что не могу пойти поговорить с антимасочниками или другими ковидоотрицателями, чтобы собрать полевые данные. А потом в июле 2020 года в New York Times появилась статья с провокативным заголовком «Как правильно разговаривать с антимасочниками». Будто кто-то прочел мои мысли.

Автор статьи Чарли Уорзел сделал смелое заявление: осуждение и стигматизация идут только во вред и мешают переубеждать антимасочников или других ковидоотрицателей, особенно в создавшейся атмосфере недоверия. И это особенно верно в случае коронавируса, когда наши знания о проблеме быстро меняются. Уорзел начинает со сравнения ковида и вируса Эбола. Он пишет:

В 2014 году, в разгар эпидемии Эболы, многие жители Западной Африки не прислушивались к рекомендациям санитарных властей. Они не обращались к врачам и не отказывались от погребальных ритуалов, например омовения покойника, пренебрегая риском заражения. Другие распространяли конспирологические слухи: вирус намеренно занесли с Запада, или вирус вовсе и не вирус. Так что ВОЗ направила группу ученых во главе с медицинским антропологом из Сенегала Шейхом Ниангом выяснить, что происходит. Шесть часов кряду доктор Нианг говорил с людьми… в их домах. Он не собирался читать лекции. Люди сами просили его записать их рассказы. И, лишь выслушав и записав, доктор начинал говорить сам. «Я говорил: „Я выслушал вас, – рассказал мне доктор в телефонном разговоре. – И я хочу помочь вам. Но эпидемия ширится, и нам нужна помощь от вас. Вам нужно мерить температуру, чтобы отслеживать вирус“. И они соглашались. Они нам поверили».

Уорзел отмечает, что собеседники Нианга не были антинаучниками, а в их позиции не было никакой корысти. Люди просто были напуганы и унижены. Им нужен был тот, кто выслушает их с уважением, то есть доверится им, – и они ответили тем же.

Сравните эту ситуацию с движением против масок и прочими следствиями отрицания пандемии коронавируса в США. Политическая и партийная вражда кажется непреодолимой, но так ли это? Как отмечает Уорзел, большинство людей – даже республиканцы – по-прежнему доверяют науке. Так в чем же проблема? Возможно, дело не только в ковидоотрицателях, но и в том, как мы с ними общаемся. Учтите, что это новый коронавирус. Мы никогда не видели его раньше, а это значит, что мы не знаем о нем всего. Поэтому по мере того, как знания ученых расширяются, их советы и рекомендации время от времени меняются, иногда радикально. Напомним, что до середины апреля 2020 года Всемирная организация здравоохранения и другие эксперты заявляли, что носить маску в общественных местах необязательно. И вдруг они изменили позицию. Что же, все, кто не хотел носить маски, моментально превратились в неразумное стадо?

Проблема в том, что подобные виражи порождают недоверие. Люди подозревают неладное, когда позиция науки меняется так резко, если им не постарались всё четко объяснить. Те, кто осведомлен о том, как устроена наука, понимают, что любое научное утверждение предполагает свою долю неопределенности и отличительной чертой научного познания является непрекращающийся поиск свидетельств и объяснений, при котором одна теория может со временем заменяться другой, радикально отличной. Но понимает ли это широкая публика? Не факт. А в атмосфере общего недоверия ученые и санитарные власти, похоже, не готовы это принять и освещать тему с подобающими ситуации скромностью и прозрачностью.

Пожалуй, это прозвучит парадоксально, но признание неопределенности может на самом деле укрепить доверие. Признать, что ты чего-то не знаешь (и объяснить почему), значит развеять подозрения и увеличить ценность своих слов, когда ты узнаешь. А вот лгать – например, что маска гарантирует защиту или что все вакцины стопроцентно безопасны – совершенно ошибочная тактика. Если ученые это делают, то открывают врагу брешь в доспехе, и эту ложь отрицатели будут использовать как оправдание в дальнейшем, отвергая любые утверждения ученых.

Случилось ли так с распоряжениями санитарных властей на первых порах пандемии? Уорзел отмечает, что, с высокой вероятностью, именно так и было. Он цитирует доктора Рану Диллона из Гарварда, который во время эпидемии Эболы консультировал президента Гвинеи: «Любой совет сводится к чему-то одному… Либо строго вот так, либо категорически вот этак там, где должны быть оттенки серого. Так было с ВОЗ, когда поначалу отрицали бессимптомное течение болезни. Так было с масками. И так было с ранним снятием карантина». Уорзел поясняет:

Учтите, что это новый коронавирус и мы учимся на ходу; то, что сегодня считается верным, завтра придется пересмотреть. Доктор Диллон полагает, что в своем стремлении к авторитету эксперты от здравоохранения пошатнули доверие публики к науке, не признав неопределенность и упорно не желая корректировать схемы вслед за эволюцией нашего понимания предмета. «По моему ощущению, – говорит Диллон, – санитарные власти не решались громко заявить, что на открытом воздухе безопасно». Это пример осторожного языка экспертов, страхующихся от чрезмерной или недостаточной реакции общества. Но пытаться управлять тем, как другие воспримут твое сообщение, – это рулетка. Доктор Диллон считает, что так же вышло и с масками: поначалу власти и медики не спешили их вводить из-за того, что не были налажены поставки. И, возможно, обратный ход и отворил ворота той культурной войне вокруг закрывания рта и носа, которая сейчас развернулась.

Если вы делаете уверенное заявление, а потом берете его назад, пиши пропало. Доверие утрачено. Даже если ваши намерения чисты и вы заботитесь лишь о благополучии людей, делать оговорки и сообщать о неопределенности необходимо сразу.

Я давно считаю, что мы сильно укрепим свои силы в борьбе с антинаукой, если покажем, что признание неопределенности – это не слабость науки, а напротив, ее мощный инструмент. Если бы ученые всегда говорили, что знают ответы, даже когда они их не знают, стоило ли бы удивляться тому, что отрицатели относятся к науке с подозрительностью и недоверием? Как формулирует в своей статье Уорзел: «Невозможно заставить людей доверять; доверие зарабатывают скромностью и откровенностью, готовностью слушать».

И, пожалуй, это хорошее обобщение того, что мы до сих пор делали неправильно в битве против ковидооотрицания. Да, немалая вина лежит на средствах массовой информации, которые скандализировали или замалчивали научные находки (не давая ученым говорить за себя), на политиках, разжигавших распри и сеявших ложь, и даже на обывателе, который слишком простодушен, чтобы переключить канал или послушать кого-нибудь другого, получив из своих привычных источников директивы и услышав, во что ему «следует» верить. Но часть вины лежит и на ученых, врачах и властях, которые допустили коммуникативный провал, которые диктовали нам, как себя вести, не приводя свидетельств и не объясняя, как именно они пришли к тому или иному решению, которые рассчитывали лишь на свой авторитет и непогрешимость, давно канувшие в Лету. Стоит ли при этом удивляться недоверию населения, если учесть еще, что указания санитарных властей порой менялись ежедневно? Вместе с тем кто оценит, насколько нелегко ученым и причастным делиться самой последней достоверной и точной информацией, да еще выдерживая соответствие стандартам добросовестности и скромности, когда гораздо легче взять и сразу сказать, чтó нам делать для спасения жизни? Хуже того, ученые постоянно подвергались натиску клеветы и пропаганды, разжигаемых журналистами, которые зачастую старались играть на межпартийных разногласиях. Стоит ли удивляться, что некоторые официальные лица хотели, чтобы люди просто следовали указаниям, а всем до сих пор неизвестным занимались ученые и врачи? Но проблема эффективной научной коммуникации – вызов не только ученым, но и всем нам, кому есть до этого дело. Нам нужно включиться наконец в сражение, в котором мы реально участвуем, а не в то, какое мы себе воображаем. Наука в наши дни переживает кризис признания. И это вина не самой науки, а прессы, политиков, образовательных институтов и всей широкой культуры недоверия. Но если ученые не готовы постоять за науку – путем публикации результатов и пропаганды ее ключевых ценностей: открытости, ясности, скромности и сдержанности в подаче умозаключений, – то кто постоит?

Вывод, к которому приходит Уорзел в отношении ковидоотрицателей, перекликается с тем, что я рекомендую в этой книге для борьбы с плоскоземельством, климатическим диссидентством, ГМО-луддизмом и движением против прививок. Самый эффективный способ говорить с отрицателями науки – это в личном контакте выстраивать доверие, выказывая скромность и уважение, искренне и понятно рассказывая, как работает наука. Если мы разъясняем людям последние указания санитарных властей, то почему бы не разъяснить и их научное обоснование? Если мы этого не сделаем, следующий кризис доверия может разразиться вокруг вакцины от коронавируса.