Отрицатели науки. Как говорить с плоскоземельщиками, антиваксерами и конспирологами

Лекарство от постправды

В книге «Постправда» я утверждаю, что нынешнее «подчинение реальности политике» выросло из почти никем не замечаемого более полувека наукоотрицания, начавшегося с табачников, которые принялись фабриковать сомнения вокруг установленной наукой связи между курением и раком, и так до самогó глобального потепления. Но в последние годы произошло нечто невероятное: политическое размежевание еще более усугубило проблему антинауки. Похоже, сегодня постправда и наукоотрицание соединились в один самовоспроизводящийся цикл. Непризнание наблюдаемых фактов и политических ценностей в ряде случаев сливаются.

Не исключено, таким образом, что и антидот для наукоотрицания и для более широкой проблемы политически мотивированного отрицания реальности может быть общим. Нам необходимо снова начать говорить друг с другом. Если вы хотите убедить кого-то поменять политические или идеологические воззрения, как вы за это возьметесь? Вероятно, вы начнете не с восполнения информационного дефицита (и уж точно не с криков и оскорблений). Вы можете упомянуть какие-то факты (если, конечно, придете к согласию об их смысле), но главным образом вы будете, наверное, взывать к общему набору ценностей. К общей идентичности. Единственный способ сделать это – выстроить личные отношения, расширяющие доверие.

И нет никаких причин, почему мы не можем это сделать с наукой. Нужно нести людям не только научные факты, но и научные ценности и показывать, как эти ценности организуют процессы, с помощью которых наука совершает свои открытия. Одна из главных проблем с научной коммуникацией начинается с образования. В начальной школе мне говорили, что ученые – это гении, которые никогда не ошибаются, и как нем повезло жить в эпоху, когда наконец открыты все знания! Сильно ли это отличается от того, что нам внушают сегодня? Что, если мы будем рассказывать людям не о том, что наука выяснила, а о том пути предположений, ошибок, неопределенности и опытов, которым она приходит к открытиям? Конечно, ученые ошибаются, но их отличительная особенность – этос, который велит обращаться к свидетельствам и с их помощью постигать реальность. Что, если мы расскажем людям о научных ценностях, объясним, что кредо ученого – открытость, скромность, уважение к неизвестному, честность, прозрачность и смелость подвергать свою работу самой придирчивой проверке? Я считаю, что подобное научное просвещение способствовало бы разгрому наукоотрицания больше, чем все иное, что мы можем сделать. Это учило бы школьников думать как ученые, понимать, что значит чего-то не знать, и затем обращаться к эмпирическим данным за ответом; проверять предположения, заданные твоей моделью, и затем, если они не оправдались, жить с этим. Подобным образом мы сможем привить людям привычку с ранних лет ценить саму научную неопределенность и показать, как можно учиться на неудачах и ошибках. В таком контексте научные факты могут восприниматься как более весомые и соответственно возрастет доверие к ученым. Все, что побудит новых людей разделить ценности науки, станет шагом в верном направлении.

Что же до пропасти, разделившей наши политические лагеря, – найдем ли мы когда-либо способ ее преодолеть? Имеет ли научное просвещение какое-то отношение к политике? Я бы предположил, что, раз постправда родилась из наукоотрицания, решение проблемы антинауки должно помочь нам справиться и с нашей политической постправдой. Если люди смогут приобщиться к ценностям научного познания, возможно, они смогут изменить свои взгляды и в других областях. Расширить круг того, что их касается. Начать заботиться о жизнях людей, которых они никогда не видели.

Сейчас руки у нас заняты проблемой наукоотрицания. Почему бы не собрать для ее решения целую армию? Есть множество людей, доверяющих науке, и немало тех, кого заботит глобальное потепление. А сегодня – имея в руках находки Шмидта и Бетш – мы понимаем, что каждый из нас имеет возможность что-то изменить. Устраниться и брезговать общением с наукоотрицателями – худшее, что можно сделать. Если ваш собеседник дезинформирован, лучшая тактика – продолжать разговор, чтобы попытаться его переубедить. Так почему бы нам не начать разговаривать с наукоотрицателями? Попробуем изменить их идентичность и поможем им начать думать как ученые. Если я могу слетать на конференцию плоскоземельцев, вы можете поговорить с племянницей или шурином о прививках.

Конечно, это большая работа, и было бы проще ее не делать. Как все стало бы прекрасно, если бы все люди уже думали как ученые и нам оставалось бы только собрать доказательства! Но действительность, в которой мы живем, иная. Даже люди, доверяющие науке, не всегда понимают процессы, благодаря которым она работает. Но именно в них ключ к подлинному пониманию вещей. И этот ключ поможет отрицателям в смене идентичности. Многие пытаются скрыться за циничной отговоркой, что в большинстве случаев и этот подход не сработает. Но это целиком соответствует выводам Шмидта и Бетш. Они не обещают, что формальное и содержательное опровержения работают безотказно. Нет, они просто дают нам алгоритм, который помогает в тех случаях, где вообще что-то может помочь. Разумеется, легче презирать тех, кто отрицает науку, и стараться не контактировать с ними. После всех своих поездок и встреч с отрицателями я вполне понимаю это отвращение. Но если мы поддадимся этому чувству, проиграют все.

А ведь ярые наукоотрицатели тем временем вовсю распространяют дезинформацию и вербуют новых сторонников. Люди, преследующие корыстные цели, совершенно свободно фабрикуют ложь и сомнения и давят на непонимание и опасения людей. Эмпирическая истина между тем доступна всякому, кто захочет ее узнать, – так почему же люди не спешат ее узнавать? Мы можем попытаться убедить их задуматься, но это удастся не со всеми. Люди счастливы сидеть в коконе партийной принадлежности, пропаганды и добровольного невежества, которое шепчет им, что они уже знают все ответы. И это значит, что они будут отрицать истину, даже выставленную прямо перед их носом. Именно это так бесит в общении с наукоотрицателями. К моменту вашей встречи не только их антинаучные представления, но и антинаучные ценности уже отвердеют, как бетон. Но, конечно, сами люди этого не сознают. Ни один не считает себя отрицателем науки. И часто они полагают, что имеют больше отношения к науке, чем сами ученые. То, что вы думаете о них, многие из них думают о вас. Приступая к разговору с наукоотрицателем, полезно помнить правило, которым руководствуется каждый романист: злодей – это герой своей собственной истории.

В определенном смысле наша задача и труднее, и легче, чем нам могло бы показаться. Трудность в том, чтобы заставить собеседника не просто поверить в определенные факты или изменить взгляды, но двинуться в сторону понимания и принятия тех методов, которыми ученые добывают свое нелегкое знание: скрупулезной проверки, совместного тестирования и толерантности к неопределенности. Действовать надо так, чтобы наукоотрицатель понемногу проникся ценностями (и образом мысли) ученых.

Мы, безусловно, постараемся воспитать следующее поколение, но у нас заканчивается время. Нашим детям достанется в наследство проблема потепления, и, может быть, они сумеют ее решить, но пока ситуация не в их руках. Из тех, кто принимает решения сегодня, слишком многие принадлежат к наукоотрицателям, и они обладают непомерным объемом власти над будущим. Поэтому проблема взаимодействия с антинаучниками ложится на наши плечи. Причем сегодня. Нельзя изменить убеждения человека против его воли, и редко удается заставить человека признать, что есть нечто такое, чего он еще не знает. Еще труднее побудить его изменить ценности или идентичность. Но в борьбе с наукоотрицанием легкой дороги нет вообще. Мы должны постараться, чтобы они нас поняли. Мы должны постараться, чтобы им стало не все равно. Но прежде всего мы должны выйти к ним лицом к лицу и завести разговор.