Желтое, зеленое, голубое[Книга 1]
- Автор: Николай Задорнов
- Жанр: Роман / Советская проза
- Дата выхода: 1967
Читать книгу "Желтое, зеленое, голубое[Книга 1]"
ГЛАВА IX
Ната смущена своей смелостью. На светлых кудрях у щек иней еще не стаял, а волосы слежались. Видно, долго была в шапке.
На ней синий лыжный костюм и валенки, а рукавицы и ушанка под мышкой.
— Нина Александровна, Георгий Николаевич! — Лицо у нее детское, нежное, глаза чистые… — Пойдемте на лыжах кататься. Воскресенье, вся молодежь в тайге или на катках! Пойдемте, пожалуйста. Так хорошо…
— Ната, садитесь, выпейте с нами чашку кофе, — успокаивающе сказала Нина.
— Что вы…
— Ничего, пожалуйста…
— Ах… — Ната не знала, куда деть шапку.
Нина взяла, унесла. Она возвратилась из коридора, засмеялась, обняла девушку за плечи. Принесла ей кофе, отрезала и подвинула кусочек торта. На днях в редакции давали белую муку.
— А у вас есть валенки, Нина Александровна?
— Да.
— А у Георгия Николаевича?
— И у него…
— Надевайте, и пойдем.
— Георгий очень плохо ходит на лыжах.
Ната наскоро проглотила кофе и стала помогать собираться. Нина смеялась от души, глядя, как она натирала свечкой лыжи Георгия. Нина не шла с ними, ей нездоровилось. Она охотно отпускала мужа с Натой.
— А у меня папа раньше ходил на охоту с нанайцами. Они отправлялись на два-три месяца. И валенок с собой не брали. Только надевали кожаный чулок и наверх еще такие унты без меха, как чехол, и ноги у них не мерзли. Они их заворачивали в траву. Есть такая трава, растет на болотах. Называется по-нанайски но-акта. Почему наши лабораторные исследователи этой травой не займутся? Папа просто удивляется, — из нее можно было бы сделать материал. Ученые получили бы большие выгоды. И наши солдаты на финском фронте не морозились бы. Почему так бывает, Георгий Николаевич? Ведь у каждого народа, даже у самого маленького, есть свои какие-то достижения?
— Только, знаете, я в самом деле лыжник плохой, — говорил Георгий, держась следом за Натой и подходя к обрыву.
Предстоял спуск. Ната не ответила, — кажется, была счастлива, не ждала такой радости.
— Держитесь все время за мной! — Она помчалась вниз.
Скатились с высокого берега на реку. Георгий упал, потерял одну лыжу, с другой вместе перевернулся через голову. Ната хохотала и долго не шла к нему.
Четыре километра через реку идти было легче. Мимо проплывали огромные, в два-три роста человеческих, вмерзшие битые льдины. Картина была знакомая, но все же смотреть ее можно было еще много раз с наслаждением.
— Почему вы молчите? Вам трудно так идти? — спросила Ната. — Пойдемте тише, и давайте разговаривать. Вы, наверное, плаваете хорошо?
— Плаваю.
— Я догадалась. Кто на лыжах не ходит, тот всегда плавает хорошо. Из спортсменов, конечно… А у вас в эти дни гости были? — спросила Ната.
— Да…
— Вы с москвичкой ездили к Максиму? Ей понравилось там? Она подбору у невода тянула вместе с рыбаками? И вы тоже? Она водку пьет?
— Колдунья вы, Ната, все знаете!
— Вот видите, я всегда думаю о вас. Я бы про это слушать не стала, если бы не думала. Что она вам рассказывала интересного?
— Говорила о моих работах. Приезжала посмотреть.
— Расскажите…
Георгий стал говорить. Ната расспрашивала с интересом. Иногда она хмурилась, морщила лоб, как бы не сразу понимая, но вскоре морщинки расправлялись.
— В колхозе она очень понравилась. А вы знаете, что икру красную солить не умели и ее выбрасывали. А папа мой говорит, что теперь умеют солить икру и тоже выбрасывают, если не завозят вовремя соли и маленьких бочат. Вот какая у нас бесхозяйственность. А москвичка очень понравилась в деревне.
Они некоторое время шли молча.
— Вот какие у нас советские женщины! — сказала Ната. — Они обе известные! Я книжку Лосевой читала. Писатель может присочинить, чтобы было героичней и красивей. А художник рисует все как есть. Художник правдивее, мне кажется. Так?
Ребенок зорко и испытующе посмотрел на своего взрослого спутника.
— Дитя вы, Ната!
— Почему я дитя? — девушка подняла брови и стала еще юней и наивней. Но этот ребенок шел на лыжах, как заправский таежник.
— Вас на финскую войну можно было посылать.
— Мой братишка был на финской. Он писал, что место немного похожее на наше. Но не так хорошо и не очень холодно. Вот видите, как воевали наши сибиряки. Расскажите мне что-нибудь еще про искусство. Я полюбила книгу за то, что в ней поэтично отображена современность. Я полюбила героев Лосевой, верю в них и хочу быть такой, как они. Так мы с папой спорили. Наверно, всегда каждый понимает книжку по-своему.
Георгий стал объяснять, что и выдумка может быть правдивой…
Ната внимательно выслушала все и, когда он смолк, быстро побежала вперед. Для нее, кажется, все было ясно, — может быть, она это и раньше знала. Может быть, ее просто радовал процесс разговора.
— Догоняйте меня, тренируйтесь! — крикнула она. — А то попадете на войну и осрамите наши дальневосточные части!
Она уже лезла на скалистые кручи правого берега.
— Расскажите мне про Москву! — попросила она, когда, путаясь в лыжах и стараясь идти «елочкой», Георгий забрался наверх.
Они пошли тихо. Она прокладывала лыжню. Черные ветви больших кустов и деревьев гнулись к ним, образуя сплошную аркаду. Снег был крепок и хрустел, проваливаясь под лыжами Наты. Всё поднимались вверх куда-то… Она, видимо, знала — куда, и он покорно шел.
Опять он стал говорить про искусство, про московские музеи, про импрессионистов и Третьяковку, почему возникало какое-нибудь новое направление. Он увлекся, заговорил горячей…
И вдруг рванулся вперед, почувствовал вдохновение, силу. Хотелось не только говорить, но и бежать. Он перегнал Нату.
— Теперь лыжню буду прокладывать я!
— Вот следы лисы! — сказала сзади Ната. — Давайте здесь делать привал. Смотрите, как красиво. И мы уже высоко, видно реку, вон наш город, завод… Леса…
Она попросила наломать ветвей, разгребла снег и разожгла огромный костер. Стало тепло. Они сидели рядом на сломанном дереве, и Георгий тихо и как бы отрывочно продолжал свои рассказы. Она села ближе, касаясь его плечом.
А потом Георгий рассказывал, как он попал в шестнадцать лет во Владивосток, про корабли, море, порт, про китайский театр… Про лов трепангов, про акул, кита… Про американцев, японцев; как норвежский матрос чуть не ударил его бутылкой. Как китайцы работали в порту, какие они мастера, все могут сделать…
— У нас тоже были китайцы знакомые. Тут в соседних деревнях они торговали.
— А что у вас на доках нового?
Ната нахмурилась. Потом она взяла березовую ветвь и шевелила головни.
— У нас все хорошо! — сказала Ната. — Знаете, как теперь принято отвечать — «Лучше всех!».
— Ната, а почему вы ни с кем не дружите? Есть у вас ухажеры, поклонники? Вы ведь красивая, разве вас не звали сегодня?
— Нет, я никому не нужна. Это только вам кажется, что я красивая. А больше никто не замечает.
— Неужели этого никто не видит? Не может быть.
— Один видел, но мне он больше не нужен. И я после него ни с кем не бываю…
Ната зорко и испытующе посмотрела и поняла, что можно говорить дальше.
— Знаете, он большого роста, смуглый, даже черный, как негр, курчавый. Такой видный парень, он электросварщик, варит сейчас корпус.
— Ну… и?
— Ну и ну! — Ната невесело усмехнулась. — Они все… Знаете… — начала она с чувством, но не стала говорить, вздохнула и повесила голову. Но тут же встрепенулась и опять засияла. — Я не могу сравнить его с вами! Вы лучше, и мне с вами интересней. Я очень люблю говорить с вами… И… с вашей женой… Она очень хорошая. И вы, пожалуйста, не думайте, что я ребенок… Я уже…
Ее плечо чуть-чуть прижалось крепче, и она сразу же вскочила и отошла к костру. Потом, сидя на корточках, оглянулась, поглядела в его глаза испуганно, как бы чего-то побаиваясь. Но все было спокойно в светлых и холодных глазах Георгия. Но нет, не все, Ната видела, что они стали еще холодней, глубже, что он, значит, и в душе похолодел. Ей захотелось добавить ему огорчения, и она, как грешница на покаянии, повесила голову.
— Ната, сейчас самый жар, вы спалите волосы. Чуть не на углях…
— Ну и не жалко! Кому они нужны?.. Этот кудрявый трусом оказался!
Георгий почувствовал, что сердце его обливается кровью. «Нет, я не могу, как Клод у Золя, все подчинять лишь творчеству…» Ему всегда казалось, что Золя преувеличивает.
— Пора домой, — сказала Ната и подошла ближе. — Посмотрите, я, наверное, вся в саже?
— Нет. Вот здесь немного копоти, дайте я вытру.
— Пожалуйста, я сейчас платочек достану.
— Не надо. Вот у меня есть. Я своим. Он совершенно чистый. Можно?
— Конечно.
— Не оттирается, — сказал он. Ему в душе несколько стыдно было, что он до сих пор внутренне как-то сторонится, ее, может быть, это обижает. — Не оттирается. Послюнявьте.
Ната высунула язык, захватила краешек платка и потянула в рот.
— Я съем ваш платок.
Они стали шутить и смеяться. На мгновение что-то злое мелькнуло в Натиных глазах, и она выплюнула кончик платка. Была у нее какая-то обида. Он осторожно вытер ей лицо.
— Спасибо! — сказала она, встала на лыжи, взяла палки, воткнутые в сугроб.
— А это огнище теперь можно отгрести, землю закрыть еловыми ветками, угли убрать, конечно, и можно отлично спать до утра, как на печке. Вы рискнули бы? Или боитесь простудиться?
— Давайте останемся до утра.
Она серьезно посмотрела ему в глаза. И вдруг налегла на палку, помчалась по тайге, ловко и умело избегая пней, сломов, валег с большими шапками на стволах и ветвях и огромных редких деревьев. Старый лес здесь по большей части уже вырублен.
— Хотите, я буду часто приходить за вами и тренировать вас. Я выучу вас всему, что знают у нас в семье. А наши деды всему этому учились. Я научу вас читать следы зверей, понимать тайгу. Я ведь еще не отвыкла от этого. И будете вы как настоящий таежник. На войне получится из вас самый лучший разведчик и снайпер. Хотите?
До реки докатили быстро. Георгий сам удивлялся, как слушались его лыжи. Советы Наты были какие-то незначащие, а стоило ее послушаться — и все шло как по маслу.
Ната ждала его внизу, умывала лицо и руки снегом.
— После бани папа у нас катается в снегу и потом опять идет в баню. И после этого пьет водку. И никогда не жалуется, что у него болит сердце. Потрите и вы лицо снегом. От этого становятся красивее. Вместо кольдкрема. Что значит кольд? Холодный?
— Да.
— А этот парень, — вдруг сказала Ната, — о котором я вам уже говорила… Волосы у него очень густые и красивые. Я сначала смотрела на него как на бога, ведь он комсомолец, прислан сюда из центра. Тогда строили первый большой корабль. Я любовалась, он для меня был образцом… А вы знаете, что моего папу арестовывали? Честное слово, не смейтесь. Вот вы человек настоящий и не струсили.
Потом приехала комиссия из Москвы и стала наказывать всех за то, что в новом городе осмелились арестовывать людей. Говорят, дали нагоняй и тут, и в крае, и в самой Москве. И приказали строго улучшить содержание и разобраться. Тогда отца вызвали и сказали: мол, иди, старик, домой, держать тебя негде и незачем. Георгий Николаевич, объясните ему, что это глупость, что он ни в чем не виноват, что, напротив, это было геройство, что они против хорошо вооруженных японцев сражались. А ему пришили связь с японцами. Георгий Николаевич, ну кому я могу рассказать все это, кроме вас? А конечно, с тем парнем я поссорилась из-за папы. А за все остальное я на него не обижалась!