Желтое, зеленое, голубое[Книга 1]

ГЛАВА XI

Ночью на широком окне спальни стали проступать красные пятна. Красные струи стали растекаться. Стволы и листья пальм, разрисованные морозом, казалось, наливались соком. Вскоре все окно охватил пламень, багровые, алые, даже голубые языки его стали застывать, и казалось, что это витраж, изображающий фантастический лес.

Нина проснулась.

— Что случилось? Ты не спишь?

— Смотри, какое зарево.

— Неужели пожар на заводе? Боже! — чуть не со слезами воскликнула она. Все ужасы, о которых она начиталась, бросились в голову.

— Окна обмерзли, и ничего не видно. Но горит в стороне завода. Почему-то нет ни сирен, ни тревоги. Знаешь, — вскочил он, — я все же пойду и посмотрю. Неужели диверсия? Вдруг я шпиона поймаю.

— Не глупи. Это не шутка.

«Странно, — думал Георгий, — меня как-то никогда не привлекали детективные романы. Даже в детстве мало их читал. Ну, Шерлок Холмса с удовольствием… В то же время мне кажется, что какой-то дух жажды приключений живет во мне».

Георгий вышел на мороз. Горело в стороне доков, нет — правей… Там никаких цехов не было.

Через четверть часа быстрой ходьбы Георгий вышел на берег. Он увидел остров, на котором было кладбище. Высокий холм на острове обложен пылающими деревьями. Их накануне выкорчевали и вечером зажгли. Земля оттаяла, и два экскаватора с грохотом гребли из холма песок, сваливая его в подходившие грузовики.

Зачем все это понадобилось так срочно делать — трудно сказать. Видно, какой-то штурм — значит, песок нужен для литья, что-то случилось, надо переливать какие-то детали заново — может быть, винты. А может быть, что-нибудь другое, — бог знает наших инженеров.

При свете прожектора Георгий заметил, как экскаватор подхватывал кресты старого кладбища и как кости и черепа покойников сыплются в кузова.

«Вот так детектив!» — подумал Раменов.

— Ты знаешь, — сказал он, возвратясь домой, — экскаваторы берут песок для завода — зачем-то срочно понадобилось — и уничтожают кладбище первых переселенцев. С одной стороны, очень романтично: у нас умеют все сделать быстро, не обращая внимания, ночь — день. Но ведь там предки нашей Наты похоронены. Лес свалили, он засох, горит хорошо, оттаивают землю.

Обоим стало как-то не по себе. Они жили в тепле и уюте, в новой квартире и всех тревог окружающей жизни почти не чувствовали.

Георгий лёг и долго не мог уснуть. Нина тоже ворочалась на своем диване.

— А как ты думаешь, — спросила она не сонным голосом, — у нас в городе есть шпионы?

— Конечно, есть, — отвечал Георгий. — А ты думаешь об этом?

— Да.

— И я тоже иногда думаю.

Утром, уходя на работу, Нина сказала:

— Так сходи и узнай обязательно.

— Хорошо.

— Но поработай сначала.

Он начал работать, но все бросил, снял с мольберта начатый «Красный крейсер», вымылся, надел белую рубашку, синий костюм, полушубок и по льду пошел на остров. Экскаваторы все еще рыли, но смена уже другая. Большие бревна выгорели, и только кое-где рабочие жгли костры из сучьев. Ковши гребли откос холма, как бы делая пещеру. Песок тут был бел и хорош. Иногда у такой пещеры обваливался козырек, и тогда летели вниз кресты.

Георгий спросил экскаваторщика, не жаль ли ему кладбища.

Тот не ответил и пожал плечами.

Днем Раменов сидел в кабинете секретаря горкома. Сказал, что надо хранить память первых комсомольцев, писать о них, сохранить все, что возможно. Но надо помнить и о первых переселенцах, пришедших сюда полтора века тому назад, что это были герои, делавшие с нами одно дело, что подвиги их по сути предшествуют подвигам партизан, и этим можно гордиться, им памятники нужны, труженики были, а не захватчики.

Некоторое время Петров слушал рассеянно. Потом он посмотрел с некоторым удивлением.

С увлечением и горячностью Георгий доказывал, что всюду растут новые люди. Он сказал про Ткачева, про его «амбары». Сказал, что, если бы Ткачеву дать образование, он мог бы стать бесценным специалистом в любом деле, командовать рыболовецким флотом на океане.

— Ну как же может сформироваться новый свободный человек, если он должен отречься от своих родителей или спокойно наблюдать, как отрекаются его товарищи, — что противоестественно. Достоинство человека унижено, и мы не даем ему стать новым человеком. У нас может вырасти поколение показных людей, которые готовы будут отречься от чего угодно и от кого угодно.

Никому, кроме художника, Петров никогда бы не позволил подобных разговоров.

— Откровенно говоря, мне никогда в голову не приходило, что нужен памятник первым переселенцам. Сначала нужен памятник комсомольцам и всем строителям. Отлить его в бронзе невозможно, нет средств. Вы сделали хороший памятник первым строителям своей картиной. Пока вообще не до каменных и бронзовых памятников. О кладбище советую поговорить с директором завода.

Петров мысленно улыбнулся, представляя себе, как встретятся эти совершенно разные люди.

— Остров — его территория. Они не должны безобразить прибрежную полосу.

Директор огромного завода внимательно выслушал Раменова.

— Да. Но это дело нашей стройгруппы. Я не могу вмешиваться, хотя и согласен, что кладбище, может быть, надо было пощадить. Хотя, как вы знаете, многие кладбища стерты с лица земли, там, где они мешали развитию экономики и процветанию культуры. А кто там похоронен?

Георгий не думал, что директор завода так мал ростом и щупл. Он видел несколько раз его жену — полную, моложавую даму, крашеную блондинку, брызжущую здоровьем. На ней всегда были самые модные туфли, у нее самые модные сумки. Она почти всегда в отъезде. Директор представлялся Георгию гигантом, под стать ей.

— Это не кулаки из здешнего села? — спросил директор.

Георгий рассказал историю заселения.

— А что они делали в гражданскую войну?

Георгий сказал про участие населения в партизанском движении.

Директор знал, что Георгий своей картиной о первых строителях сделал партийное дело.

Но рассуждения Раменова резанули ему ухо. Он давно таких не слыхал. Хотя это и не правый уклон, так как речь о покойниках…

— О чем он думает? — сказал себе директор, когда дверь закрылась за художником. — Чуть сорвешься — загремишь. Живых людей не жалеют, а он печется о мертвых душах! Чичиков какой-то.

Георгий, по совету директора, пошел «вниз». По начальникам разных отделов и контор. Наконец он добрался до того, кто отдал распоряжение брать песок на острове. В этом признался славный молодой техник-строитель, похожий на одного из братьев Наты.

— А почему тут песок брать нельзя? — грубо спросил он. — Вы-то что лезете? И кто вы такой будете?

Георгий показал корреспондентский билет. Техник переменился:

— А я думал, вы плакатист… Наш начальник велел исследовать песок, проверили в лаборатории — оказалось, что песок качественный, брать удобно и близко. А с крестами с этими, подумаешь, что с ними чикаться. Охота вам!

Оказывается, советовались со многими, и кто решил на самом деле, трудно сказать.

— Я вообще-то говорил, что там кладбище! — вдруг весело сказал техник. — Можно было и с другой стороны брать.

«Значит, никому не пришло в голову! Так принято поступать». Раменов еще поговорил с экскаваторщиком. Тот усмехнулся. Замкнулся круг.

Поздно вечером Георгий дождался Нину. Сказал, что стенка крепкая — кажется, не пробьешь, что его никто не понимает, что нечего хлопотать, — те, кто там все рушит, воображают, что они рушат старый мир, до основания…

— Но у меня в руках другое — могущественное оружие. И тогда посмотрим…

Позвонила Сапогова.

— Почему вы забыли нас, Георгий Николаевич? — раздавался в трубке звонкий и веселый голос. — Я очень скучаю по вашей супруге. И Владимир Федорович… Нельзя так увлекаться работой. Я много раз звонила Нине Александровне, и она всегда уклоняется, ссылается, что вы заняты, а одна не хочет приехать к нам, я ее вижу только, если встречаю на улице или на почте.

На новоселье у Раменовых была Сапогова без мужа. Он находился в какой-то командировке.

— Я с удовольствием! — сказал Георгий.

— Вот вам что-то хочет сказать Владимир Федорович…

— В самом деле, почему мы к Сапоговым не сходим? — спросил Георгий, закончив разговор. — Ведь я не так уж занят.

— Я не знаю… Я не хотела отрывать тебя от дела, когда ты так увлечен… И я тоже занята. А это не его строительный участок?

— Нет. Это работники завода распоряжаются на своей территории…

— А тебе хочется к ним?

— Можно бы. Неудобно так долго не ходить. Только там опять начнутся разговоры об отрезах и как инженеры хорошо время провели, о работе им говорить нельзя, сама же ты издаешь брошюры, учишь их молчать.

— Евгения Васильевна не говорит об отрезах. С ней очень интересно. Она много читает.

— Может быть, зайти ненадолго, чтобы не терять вечер.

— Как хочешь. Мне иногда не совсем нравится, как Владимир Федорович на меня смотрит.

— Тебя всегда мучают напрасные сомнения! Чистая моя! Прекрасная! — целуя ее, сказал Георгий. — Но вот теперь я покажу тебе набросок. Я их пробью. Если выстроили мне стенку, то и я буду действовать другим оружием.

На полотне углем начерчены костры, экскаватор, машины, огромная «техника» занята уничтожением ничтожного, маленького кладбища.

— Не знаю, как это будет выглядеть в красках… Нет, это не оружие, — вспыхнув, зло сказала Нина.

— Почему? — он тоже вспыхнул и готов был поссориться.

— Ты знаешь, мне рассказали, зачем Шестаков поехал в Москву. Он написал небольшую повесть о первых переселенцах на берегу океана. Говорят, что это очень романтично. Его издадут в Москве.

— А ты хорошо знаешь Шестакова? — с оттенком пренебрежения спросил Георгий.

— Да… Он такой худощавый, спортивного вида, в очках, очень подвижной. Иногда заходил ко мне, усаживался и начинал какие-то разговоры, которых я не понимала…

— Он пробовал за тобой ухаживать?

— Он мне не нравится. Я совершенно не предполагала, что он может быть серьезен. Но вот говорят, создал что-то интересное.

— Так вот почему его жена ходит такая сияющая!

— Откуда ты ее знаешь?

— Она преподает музыку в детском саду. А я там оформлял новогоднюю елку.

— Она красивая женщина. Но хочет казаться выше и поэтому всегда ходит на высоких каблуках… Но вот видишь, ее муж оказался серьезен.

— Да, он говорил мне как-то на доках, еще летом, что писать про завод нельзя, что впору взяться за историческую тему.

— А у тебя экскаватор занимает все, рядом — машины, какой-то гараж. Черепа мелки, лицом экскаваторщика ты ничего не сможешь выразить. Я, конечно, не знаю, как ты все это сделаешь в красках. Свет — сильная твоя сторона, у тебя чувство света, а тут огни, ночь, отблески. Но тогда потеряется всякий смысл твоего «героизма»…

— Пожалуйста, не смейся…

— И что это за черепа? Чьи?

Георгий сел на диван и закрыл лицо руками.

— Что с тобой?

— Разгром на обоих путях.

— Нет, ты должен знать, у тебя талант. Но одно, когда ты рисуешь Нату или меня. Другое, когда твоя кисть — оружие. Вспомни, с каким благоговением наши родители относились к художникам прошлого, к передвижникам. А ты еще мало подумал. В горячности винишь экскаватор, который ни в чем не виноват. Но попробуй. Делай все, как задумал. Может быть, ты что-то найдешь.