Отделённые. Книга 2

— Скажи это тем, кто сотворил такое, — Оронаэл кивнул на бумажки, — с моей дочерью, Тавеллан!

Эйсгейр видел, как плохо держит себя в руках Оронаэл, говоря о своей племяннице. Он глубоко вздохнул, прежде чем снова заговорить.

— Похищение хорошо продумали, но всё равно… Лори не дура. Да, капризная, но не дура. Она уверена… Твари чащобные, прочитай! Ей вкололи иллатал!

Миррин не говорил ни слова.

— Или ты, Тавеллан, думаешь, люди изобрели иллатал или нечто похожее? Где же тогда они брали подопыт… — Оронаэл резко замолчал.

— Предки, — выдохнул Миррин, — ты придумал аргумент для сторонников войны!

Повисла звенящая тишина.

— Может, кто-нибудь расскажет мне про иллатал? — спросил Эйсгейр, пользуясь тем, что оба эльфа молчат.

— Жидкий вариант атала, — бросил Оронаэл.

Рыцарь хмыкнул: объяснение требовало объяснений.

— Вы не знаете? — спросил глава дома Валиссин и посмотрел на Миррина. — Ты ему не рассказывал?

Увидев, как тот отрицательно мотнул головой, Оронаэл явно удивился и несколько мгновений молчал.

— Предки, Тавеллан, что он вообще знает?

— Только то, о чём сам догадался.

Эйсгейр вздохнул: эти двое сидят и разговаривают так, будто его сейчас здесь нет. Причём его деревянность самую чуточку, но кривит душой.

— Но… Я был уверен — ты всё рассказываешь.

— Ты был уверен, что я совершил государственную измену? — съязвил Миррин.

Оронаэл долго молчал.

— Я не ожидал такого, дитя, — сказал он наконец.

Во взгляде главы дома Валиссин было столько уважения, что Эйсгейр удивился несоответствию слов и этого взгляда.

— Атал не позволяет генасам использовать силу, ваше высочество, — сказал Оронаэл рыцарю. — Это ошейник из особого материала. Сломать его невозможно, и тот, на кого его надели, сам снять ошейник не может. Его используют в судебно-исполнительных процедурах. Иллатал, как я уже сказал, жидкий вариант атала, вводящийся в кровь и действующий временно.

Пока Оронаэл говорил это, Миррин побелел, потом покраснел, затем снова побелел и, в конце концов, обмяк.

— Это… государственная измена, — прошептал он.

— Так ли, дитя? — Оронаэл пристально взглянул на шестисотлетнее «дитя», а потом продолжил говорить с рыцарем: — Жидкий атал не может действовать на людей или других двуногих, точно так же как на эльфов. Поэтому если люди придумали нечто похожее по свойствам, то им требовались Дети Леса в качестве подопытных.

По мнению Эйсгейра, показания и догадки Арделор всё равно не позволяли с полной уверенностью обвинить в похищении Детей Леса. Похитителей с пристрастием допросили и допрашивали до сих пор, но уже стало ясно: не они сами это организовали. Арделор утверждала, будто тем неизвестным, который приходил в дом, был эльф. На эту мысль её навела манера речи. А вот трое бандитов такими тонкими знаниями не обладали. И не могли сказать ничего, кроме того, что им предложили похитить знатную эльфийскую леди ради огромного выкупа, а они согласились. Но с поиском этого неизвестного даже следователи Леса зашли в тупик. Как его найти?

— Я должен хорошо подумать, о чём говорить совету. — Оронаэл вздохнул и поднялся из-за стола. — Но будьте уверены, все услышат мои сомнения и слова Лори. Ваше высочество, я не собираюсь выдвигать никаких обвинений и требований ни Северным землям, ни Королевству людей.

— Но если это всё-таки люди похитили Арделор? — спросил рыцарь. — Сейчас наверняка утверждать всё равно нельзя.

— Тогда я надеюсь, вы приложите все усилия и найдёте причастных, — сказал Оронаэл, уже стоя у двери. — А требовать ответ с невиновных, или хуже того, развязывать войну против многих из-за преступлений немногих, я не желаю.

Оронаэл постоял, помолчал, потом обратился к Миррину:

— Виркай дома Тавеллан, я говорил с тобой, потому что знаю: ты в этом не участвовал. И знаю: ты всё расскажешь Эмиэлю. Но прошу, убедись сначала, что Первый советник ни при чём. И вспомни определение государственной измены, дитя, особенно его вторую часть, — сказал он и вышел.

Миррин белым полотном висел на спинке стула. Спрашивать, какое определение эльфы дали государственной измене, судя по всему, не было смысла. Показания Арделор остались на столе.

— Миррин?

Но он не ответил.

— Миррин, — снова сказал Эйсгейр, — почему Оронаэл назвал тебя «дитя»?

— Для него все дети, — пробормотал тот. — Он один из старейших эльфов Леса.

Рыцарь вдруг почувствовал, будто и сам «дитя» лишь немногим старше Миррина.

— Но почему он так назвал тебя?

— Он ведь использовал не обычное слово. Так говорят, когда старший хочет выразить особое уважение младшему. Предки, Эйс, неужели, все думают, что я выдаю тебе тайны Леса? Так может, я зря…

— Скажи мне всё-таки, почему Арделор считают героем?

Миррин опять долго молчал, но когда Эйгейр уже и не надеялся получить ответ, всё же заговорил:

— Она рожает детей, Эйс. Чужих детей. Ни один сын Леса не может дать ей живое семя. Бесплодны не только женщины. Все. И лишь малая часть женщин способна выносить чужое дитя. Это тяжело, они ужасно себя чувствуют, иногда не могут встать с постели неделями. Рожают обычно с перерывами в два-три года. Но Арделор… Делает это каждый год. Ради Леса. Она родила девяносто одного ребёнка для женщин, которые успели… Этого не могу сказать, прости. В Эйсстурм Арделор приезжала на отдых. И… Эйс, пусть она капризничает, пусть хоть луну с неба попросит, я пойду за этой луной. И не только я.

Миррин замолчал. Потом посмотрел на лист бумаги на столе. Несколько мгновений сверлил его взглядом, но не выдержал, сграбастал и впился глазами в аккуратные буквы. Решился-таки нарушить правила.

Пока Миррин читал, Эйсгейр видел, как на его лице проступает гнев. Не хотелось бы ему такому под руку попасться.

— С чего стали обыскивать порт и доки? Кто это предложил? — воскликнул Миррин, выскочил из-за стола и умчался прочь.