Теряя наши улицы

5

Это был обычный декабрьский день. С утра я созвонился с «Nido», сделал заявку о начале сбора урожая оливок и запрос о группе подмоги из «Nido» и других центров. Потом я внёс соответствующие изменения в ежедневный рацион и раскидал между нами восемью работы, включая подготовку гостевых келий и белья.

Сам же, с парой человек, с утра пораньше отправился на огороженный лесами участок здания. Мы намешали в вёдрах раствор из цемента с песком и принялись заделывать трещины на выщербленной и источенной временем лестнице, ведущей из колокольни в храм. Этот монастырь местами нуждался в некоторых реставрационных, косметических усилиях. Со мной работали Фабрицио, строитель из Пьяченцы, и Иван, местный пацанчик из «Freak Brothers», группировки «ультрас» крайне левого толка из близлежащего городка. Как это часто случалось, речь за работой зашла о наркотиках:

— Нет, вы как хотите, а я лично анашу курить никогда не брошу, — безапелляционно заявил Иван. — Это же вообще не наркотики. А то ведь, иначе жить совсем скучно станет.

— Не знаю, брат, я вот тоже считал, что достаточно не ширяться, уехал в Америку, перепрыгнул там на крэк, а как вернулся домой — так сразу побежал за ширевом на яму. Всё от человека зависит, всё у нас в мозгах.

— А что, крэк — хорошее дело, — вмешался Фабрицио. — Я его тоже курил, аж до дыр в лёгких — он ведь, оказывается, когда мы затягиваемся, собирается там на них, снова затвердевает и производит прободение, так что потом даже для того чтобы вздохнуть, мучаешься, как ошалелый. Я тогда, как дышать трудно стало, начал кокаином в вену ширяться. Тоже круто, да только все вены сжёг на хер… И всё равно хотел бы я, как закончу программу махнуть в Венесуэлу, в Маракаибо, что прямо на границе с Колумбией. Там бы я сварил себе из коки вот такущий огромный камень, целую скалу, сел бы перед ней в тишине…

— А я вот больше всего люблю экстази 89 года. Такого никогда уже наверное не будет, — перебивает Иван. — Что ж подождём 21 века и нового кайфа, потому что обязательно появятся новые, виртуальные наркотики!

— Хватает, пацаны, — я стараюсь выполнять воспитательные функции Первого ответственного. — Во-первых, не забалтывайтесь, а то кто за вас работать будет — Данте Алигьери? Во-вторых, мечтайте о чём-нибудь хорошем, позитивном.

— Что ж, если не Венесуэла, тогда уж точно Бразилия, — живо откликается Фабри. — И если не кока, тогда девочки. Вы знаете, каким королём можно быть там с парой тысяч лир в кармане? Да там же рай! Настоящий рай на земле! Выходишь с утра в вестибюль, а они уже все там, перед зеркалами сидят, прихорашиваются лениво так, как кошечки. И это вам не европейские сучки, ничего им от тебя не нужно! Только ласки и пару реалов, чтобы хорошо провести время. Там народ ведь не грузится, ни о чём не думает. Они даже если совсем бедные, всё равно счастливые. Живут сегодняшним днём, и им этого достаточно. Им лишь бы вечером оттянуться, потанцевать, повеселиться, оторваться от всей души. Вот где я хотел бы жить, вот это народ по мне!

— Именно в Бразилии?

— Да вся Южная Америка такая, это их общая культура, образ жизни, понимаете, но Бразилия круче всего, это я вам говорю. Вот, вы, например, знаете, в чём отличие Аргентины от Бразилии? Нет? Так вот, в Аргентине, например, когда поют про любовь, там содержание примерно такое: «Я тебя так люблю, так обожаю и боготворю, что если ты меня когда-нибудь бросишь, я убью тебя, а потом и себя». Сечёте? А в Бразилии, наоборот, все песни такие: «Я тебя так люблю, так обожаю и боготворю, что если ты меня когда-нибудь бросишь, то мне будет очень грустно, так грустно, что я пойду развеяться на пляж, а там, кто знает, наверное, встречу кого-то ещё, ведь жизнь должна продолжаться, а что за жизнь без любви». Поняли? Это всё равно, что разница между танго и самбой.

Мы так впечатлены познаниями Фабрицио, что тут же решаем закурить по сигарете, второй после завтрака — миски ячменного кофе, в которой так удобно размачивать чёрствый хлеб. Мечты так и уносят нас на бразильский пляж. Разговор с интересным человеком ценится здесь на вес золота, потому что он способен скрасить тебе очередной из вереницы монотонных, одинаковых трудодней, наслаивающихся в месяцы и годы.

Около пяти пополудни подъезжают фургоны с группой подмоги. Здороваясь и знакомясь с людьми, я испытываю радостный шок, узнав знакомое, родное лицо, которое не видел уже тысячу лет.

— Андреа! Брат мой!!! — я крепко обнимаю его. — Я не должен бы этого говорить, но я донельзя рад тебя здесь видеть!

— Провалиться мне на этом месте! Альберто! Ещё и говорящий по-итальянски!!!

Андреа, разумеется, был шокирован не меньше моего. Уже позже, придя в себя от первого изумления, мы делились впечатлениями.

— Трудно представить, насколько похоже мы должны были жить, чтобы, в конечном итоге, встретиться здесь! — говорил я.

— Во всяком случае, мы с тобой уж точно совершали одни и те же ошибки, — отвечал Андреа. — Наверное, всё дело в том, что в своё время мы с тобой, как многие другие, перепутали панк, как стиль, как образ жизни, с героином. Наш бунт против общества выгорел, обернулся саморазрушением.

— Да, увы, и это значит, что общество оказалось сильнее… Да и панк мы, наверное, переоценили. Не так уж много он изменил в этом мире, даже на уличном уровне…

— Однако согласись, всё-таки что-то в этом есть! Знак судьбы какой-то!

— Да не то слово!

Вечером я прошёл во главу длинного стола, прочитал вслух соответствующую молитву и предложил всем братьям провести ужин в молчании и размышлениях связанных с предстоящим предрождественским постом. Все перекрестились и сели. Ужин, как я и хотел, прошёл в молчании. Я чувствовал необходимость поразмышлять о превратностях Судьбы.

На следующий день, мы с Андреа забрались на одно и то же дерево, и, срывая и скидывая на расстеленную внизу специальную сетку грозди оливок, продолжили обмен мнениями и новостями, на этот раз несколько более по существу. Андреа начал издалека:

— Ты слышал о Лютере Блиссете?

— Об игроке «Милана»?

— Нет, это ситуационистская группа, взявшая себе его имя как коллективный псевдоним.

— Интересно.

— Пару лет назад они устроили медиа-скандал вокруг Дона Клаудио.

— Да ну! А что он им сделал?

— Они говорят, что «Comunità Insieme» — это система «hardlabour brainwashing camps», лагерей каторжных работ с промыванием мозгов.

— Не могу сказать, что они не правы. А как же они устроили скандал?

— Короче пару лет назад во Фьюмичино арестовали одного камбоджийца с тремя тайскими детьми. Он занимался контрабандой детей для сети европейских педофилов. Так вот «Лютер Блиссет» начал звонить во все информационные агентства и редакции центральных газет представляясь Марко Куриозо…

— Пресс-секретарём Дона?

— Им самым. И от его имени они начали «опровергать» якобы вовсю уже циркулирующие слухи об аресте Дона. Вернее, они говорили: «он арестован, но ему не предъявлено обвинение. Он находится лишь под временным арестом по подозрению и прямых доказательств его связей с тем камбоджийцем нет». На следующий день все газеты вышли с сенсационными заголовками:

«Дон Клаудио арестован по подозрению в педофилии».

— Хе-хе, прикольно. Не знаю, правда, насколько это оправдано с этической точки зрения.

— Они просто выдали желаемое за действительное. Они сделали «новость» из того, что могло и должно было бы произойти на самом деле.

— Погоди минутку… У меня что-то в голове не укладывается… Ты думаешь, что Дон — педофил?!

— Альберто, открой глаза! Это же все знают! Почему, ты думаешь в одном «Nido» двадцать тайцев в возрасте 12–15 лет? И все в прислуге у Дона?

— Это же бездомные дети, которых он подобрал на улицах Бангкока.

— Вот именно! А ты никогда не думал, зачем он их подобрал? Почему ему было не подобрать взрослых уличных наркоманов, которых там полным-полно? То же самое насчёт Латинской Америки. По мне, так это вполне может быть организованная сеть педофилов, и среди всех эти правых политиканов и олигархов из Доновского клуба вполне могут быть постоянные клиенты. Так что смотри, если он у вас откроет центр и действительно отправит тебя туда Первым, как бы тебя не загребли за пособничество в контрабанде живого товара.

— Если это так, он дождётся, его повесят, как Марко Агостини! — я не находил слов. — Или случайно собьют и переедут на машине, как Пазолини!

— Это вряд ли. Ты удивишься, но Пино Пелози, который переехал Пазолини на машине, тоже отбывал свой срок здесь, у Дона.

И всё-таки эта новость никак не укладывалась у меня в голове. Я привык считать этого человека, чем-то вроде полусвятого. Однако позже, после этого разговора я и в самом деле начал постепенно замечать, что вокруг действительно творится что-то странное и подозрительное. Я начал замечать зарёванных пацанят, выбегавших из комнаты Дона, его странную привычку вызывать их к себе и уединяться с ними на несколько часов. Один раз, подметая двор в летнем лагере Аспромонте, в Калабрии, я находился под окнами Дона и услышал какие-то странные шлепки по голому телу и раздражённый голос Дона, который говорил: «Не так, не так. Как я показал тебе?», и всхлипывавший голос десятилетнего Пона: «Плости, папочка». Мне стало жутко, и я отошёл. В конце того же летнего сезона, когда карабинеры увозили в наручниках обратно в тюрьму для малолетних 15-летнего Паскуалино с Сардинии, мы со словенскими пацанами, выходя с вязанками хвороста из лесочка, услышали, как он кричит в сторону окон Дона: «Старый пидар! Проклятый извращенец! Чтоб ты сгорел в аду!!!». Потом поползли слухи ещё страшнее. Микеле, земляк Паскуалино и его близкий друг, ходил на аудиенцию к Дону, и тот вдруг ни с того, ни с сего дал ему взаймы большую сумму денег. В тот же вечер Микеле нашли мёртвым в овраге, в перевернувшейся машине и со вколотой передозировкой. Через неделю в одном из центров, на Сицилии, как раз в том самом, где в своё время снимали серию телефильма «Спрут», в эпизоде о реабилитации Титти, нашли повесившегося Фабиано, ещё одного друга Микеле, с которым он, говорят, часто о чём-то шушукался перед тем, как пойти на аудиенцию, шантажировать Дона. До меня начало доходить, что я живу в довольно опасном месте. Или здесь, внутри коммуны, в заговоре с Доном действует конспиративная сеть педофилов, физически устраняющая неугодных свидетелей, или по любому здесь у людей начинает от всего происходящего ехать крыша, они ломаются психически. Ведь нет ничего хуже, чем чувствовать себя в чьей-то полной власти, особенно когда эта власть употребляется на произвол.

Когда был окончен сбор урожая, я попросил Андреа «на всякий случай» оставить мне свои координаты в Риме. Его тюремный срок заканчивался через пару месяцев, и он, понятное дело, не собирался задерживаться здесь дольше.

— Андреа, вполне возможно, что мне придётся обратиться к тебе за помощью.

— Помни, что мой дом — это твой дом. А ты брат мой навеки! — ответил он мне. — И помни, что я тебе ещё просто обязан показать Вечный город!