Теряя наши улицы

6

Следующей осенью самой модной дискотекой вместо «Медика» стал «Океан» в микрорайоне «Орбита», за университетским городком, а нам успел занозить новый район под названием «Химзавод», уже пользовавшийся репутацией сборища полных охломонов и беспредельщиков. Их банда образовалась спонтанно, из разрастания безликих новостроек посреди «шанхайских» трущоб на одной из окраин города, вокруг одноимённого предприятия, за которым город уже терялся в непроходимой роще, служившей ему естественной границей. Помимо трёх рюмочных, уже с утра забиваемых до отказа синей от лагерных чернил и этилового спирта публикой, достаточно скорой на взаимную расправу, этот густой массив не обладал иными признаками урбанистической цивилизации, в связи с чем именно на него приходился рекордно высокий для государственной статистики тех лет процент умышленных убийств и изнасилований с отягчающими обстоятельствами. Милиция обходила и объезжала эти места с суеверным пиететом. Если в рюмочных вспыхивали конфликты, то парой оплеух здесь дело само собой не ограничивалось. Начиналось массовое, беспорядочное рукоприкладство, в ходе которого в дело незаметно влетала опасная бритва или топорик, а если какому-то бедолаге везло меньше других, то его бездыханное тело с раскроенным черепом помирившаяся компания, выпив за упокой, дружно оттаскивала и скидывала в местный пруд, составить компанию обесчещенным девушкам и ограбленным на трояк старушкам. По весне из пруда всплывали трупы на радость голодным каннибалам, так как круглый год в чаще кроме беглых каторжан, согласно доходившим в центры гротескно искажённым слухам, скрывались ещё и серийные маньяки да людоеды. Подрастающее поколение в тех краях, разумеется, стремилось ни в чём не уступать взрослым.

Собирались мы как обычно на старом месте, в школьном дворе, на 16-й, хотя уже к тому времени многие с нашего круга предпочитали не ездить на традиционный район, а собираться прямо у нас во дворах и даже подтягивать к себе круги из других частей города, так что впоследствии название «Каганат» стало у всех ассоциироваться именно с нашими кварталами.

Стоял прохладный осенний вечер. Школьный двор постепенно переполнялся спокойной, но решительно настроенной молодёжью. Кто-то чтобы чуть-чуть согреться жёг на футбольном поле спиртовые таблетки. В лунном свете поблёскивали лезвия складных и кухонных ножей, которые демонстрировали друг другу самые отвязные из наших. Слышался хохот — кто-то подшучивал над Ильнуром, грузчиком из гастронома, который пришёл с длинной хлеборезкой. Адик взял её у него и размахивал, как шашкой. Раха пустил по кругу бутылку терпкого вермута. Подошёл Муха: «Пойдёмте к центральному входу, там Мара речь задвигает». Мы двинулись к крыльцу, где на ступеньках стоял и кричал на нас, на всех Мара. Он напоминал мне какого-то диктатора из фильма.

— Когда-то нас было десять человек, и вы сами знаете, как мы подняли «Каганат». Нам никто в хуй не упирался. Если была ноза от «Доса», мы шли на «Дос», от «Дерибаса» — мы забивались с «Дерибасом», мы опускали «бруклинских», мы гоняли по всем центрам «льдинковских». Чем вы можете похвастаться? Я уже давно ничего не слышу про молодой «Каганат»! Мне никто не рассказывает про вас никакие истории… Вы поколение беспонтов, вы ничего не стоите. Чем вы вообще по вечерам занимаетесь? Мы не для того положили здоровье, а кто и жизнь за «Каганат», чтобы про нас просто так забыли. Вы посмотрите, какая вас толпа, да я бы на вашем месте весь город уже на уши поставил! Идите на центры. Берите центры. Громите их, если надо. Упирайте все остальные банды. Загоняйте их в стойло. Пусть про вас цинк идёт по всем районам, и пусть он не стихает. Помните, что мы короли центров. Все эти улицы принадлежат нам. Эти улицы наши! Поняли?! Вот я в последнее время не могу понять, по каким вы понятиям живёте, как вы себя ведёте? — он поискал глазами в толпе. — Алмазик! Иди-ка сюда. Выходи прямо на центр. Вот вы полюбуйтесь на этого индивида! Мне рассказали, что вчера его видели на остановке с кентами из шараги, с «покеровскими». Они сорвали с него кепку и сели в автобус. И что он сделал.?! Он заржал как идиот и ещё помахал им! Так было или нет, Алмазик?

Алмазик, толстый пацан, из обеспеченной семьи, стоял обречённо повесив голову. Он уже всё понял.

— Я отшиваю тебя, Алмаз. При всех говорю — ты больше не «каганатовский»! — и, выдержав драматичную паузу, добавил с истерической ноткой. — А теперь мочите его пацаны!

Повисло мёртвое молчание. В голове медленно с трудом совершался переворот — только что мы здоровались с пацаном, со своим другом, с «каганатовским», с достойнейшим из достойных, и вот, теперь, в мгновение ока, он превратился в черта, об которого можно вытирать ноги. Мало того, что можно — только что было сказано, что его нужно избить. Нужно, для того чтобы отстоять честь «Каганата», которую он так неосторожно уронил.

Первым выскочил Мурик. Несмотря на небольшой рост, он ловко загнал Алмазику плюху прямо в челюсть. За ним подскочили другие. Алмаз не отбивался, только отступал и пытался закрывать голову руками.

— Хорош, хорош, пацаны. Хватает, — уже более спокойно, поостыв, скомандовал Мара. Потом, даже не посмотрев в сторону Алмаза, он холодно бросил. — Иди отсюда.

Толстяк медленно поплёлся вон, мимо бывших братков, которые старались не смотреть на него. Тем временем Мара продолжил:

— Я хочу, чтобы от этого ёбаного «Химзавода» не осталось камня на камне. Втопчите их в асфальт, в их химовскую грязь… Ты чё там слоняешься? — Это он адресовал Алмазу, который всем своим видом выражая душевные терзания, вместо того чтобы уйти домой, тихо ходил взад-вперёд за кустарником. — Иди сюда. Давай-давай иди сюда. Говори, как есть — сколько сделаешь для района, чтобы вернуться на «Каганат»? Сколько на общак положишь?

— Сколько скажешь, Мара, — сдавленным голосом проговорил толстяк.

— Сколько скажу, да? Принеси завтра пятихатку. Завтра же, пятьсот рублей, понял?

— Сделаю, Мара! За мной не заржавеет! — сразу же оживился Алмаз. Он что собрался сберкассу кинуть?

— Ладно… — и, обращаясь ко всей толпе, — а теперь все на «Химзавод»!!!

Я чувствовал, что у всех моих товарищей закипела кровь, что слова Марата задели всех за живое. Самого меня всё это дело начинало вдохновлять всё меньше и меньше. Я чувствовал, что просто качусь по инерции. Но что было делать? С района всё равно живым не уходят.

Мы организованно и слаженно загружались в автобусы. Разумеется, для нашей банды их понадобилось несколько. Ехать надо было на окраину города.

А на окраине было безлюдно, тихо и темно. Большинство уличных фонарей было разбито, а из тех, что работали, исходил слабый, тусклый свет. Со стороны гор по улицам расползался ядовитый туман. Мы шли мимо огромных огороженных складских территорий и промышленных построек. Изредка попадались случайные прохожие. Муха на всякий случай крикнул:

— «Кагановские» — простых прохожих не трогать!

Вскоре мы вышли на какой-то парчок. Мы с Адиком, Муриком и Мухой устремились туда. За нами двинулись некоторые другие, из безоружных. Там же были скамейки! Мы вчетвером шустро разломали одну на штафеты и опять присоединились к своей толпе. Из чёрной пасти, зияющей между девятиэтажными новостройками, показалось двое парняг — один в китайском спортивном костюме, другой, кажется, в телогрейке и кирзачах. Завидев нас, они развернулись и бросились наутёк. За ними сразу кинулось несколько наших, которых безуспешно почему-то пытался остановить своими криками Муха. Изнутри дворов в ночное небо взвилась сигнальная ракета. Тогда мы побежали внутрь «Химзаводовского» района всей толпой. Помню, не успел я даже осмотреться, как темнота осветилась вспышками. Началась беспорядочная шмальба со всех сторон. По звукам это были не только простые дуры, возможно, отрывистые резкие хлопки означали выстрелы из настоящего огнестрельного оружия, из обреза. С крыш посыпались кирпичи и пустые бутылки — и «химов-ские» щеглы не оставались без дела. Мы начали падать на корты, чтобы пули не попали в голову. Зря! Ведь «химовские» шмаляли по ногам. Я тоже отшвырнул дрын и присел на корточки. Краем глаза я заметил, как на землю со стоном повалился Муха. Когда я повернулся в его сторону, то понял, что он, схватившись за живот обеими руками, катается в пыли и орёт от боли. Его душераздирающие крики буквально рвали мои нервы. Я вскочил, чтобы подбежать к нему, но меня почти сразу чуть не сбил с ног удар в лицо, сопровождавшийся старым знакомым вкусом железа и резко накатывающей волной ярости. Это со стороны парка набежали химовские. Темнота внезапно наполнилась волной криков, мата и звуков отчаянного, зубодробительного мордобоя. Хуже всего приходилось тем, кто оказывался поверженными на землю. Их просто затаптывали. Я повернулся и наотмашь рубанул одного из них кулаком. Пока на костяшки пальцев правой руки накатывала знакомая боль распухающего жжения, было слышно как клацнула его челюсть и как он что-то даже промычал. В это время другой из них пнул меня в грудь в прыжке, от чего я кубарем покатился в арык. Меня так и продолжала душить эта бессильная ярость, пока я пытался встать из арыка, чтобы наброситься на них с хаотическими, нерасчитанными, но сильными от ненависти и явно болезненными ударами своих кулаков, но один из обступивших меня «химов» каждый раз пинал меня со всей дури прямо в лицо, отбрасывая обратно в канаву. Именно эта бессильная ярость подвела меня в тот раз, снова и снова заставляя меня пытаться встать, хотя мне это не удавалось, и меня снова и снова пинали по голове. До тех пор пока я не потерял сознание…

В этот момент Раха сдал карты, и Мара подняв, с огромным удовольствием отметил, что держит у себя в руках самую крупную триньку. Они вчетвером засели за картишки на районовской блатхате сразу после доброго ужина с пойлом в «Алма-Атушке». Через час сюда на центры, должны были подтянуться новые крысы. Борман и Сухач, рулевые старики «Химзавода», вызвонили отборных марух со своего района. Вечерок удался.