Ферма механических тел

Из зала сквозь фиолетово-зеленую толпу меня вывели в тщетно скрываемой спешке, по ходу надев наручники на заломленные за спину руки. На улице я покосилась на жандармский дирижабль под облаками, освещающий город прожекторами, и не сразу заметила подъехавший непримечательный бронированный паромобиль, за что тут же поплатилась. На заднее сидение меня втолкнули, от чего цилиндр слетел вместе с париком, освобождая рыжие кудри из плена эластичной сетки.

Ллос опустилась на переднее сиденье, отгороженное от меня решеткой, и дала отмашку шоферу. Достала из бардачка папку с бумагами, фотокарточками и выполненным цветным стеклом отпечатком ауры, включила диктофон и требовательно полуобернулась ко мне.

— Генрика Норкотт, тридцать первого октября тысяча девятьсот третьего года рождения? — решила не затягивать она с допросом. — Дочь Нортона Норкотта и Фриды Дедерик, внебрачной дочери Цадока Дедерика?

Я мазнула взглядом по моему досье и подтвердила сказанное. Врать тайной полиции себе дороже, а не знать, кого они приняли, они не могут.

— Генрика, знаете ли вы, по какой причине двадцать первого декабря тысяча девятьсот двадцать шестого года вы арестованы Бюро общественной безопасности? — участливо, явно издеваясь, полюбопытствовала дроу.

— Не имею понятия, — ответила я чистую правду. Слишком много вариантов приходит на ум, трудно с уверенностью выбрать один из них. Знаю лишь, что этот фарс с арестом нужен исключительно для моего эмпатического сканирования в целях поиска чертежей автоматона. А вот как бобби его обставят, вопрос.

— Вы обвиняетесь в осуществлении врачебной практики без государственной лицензии, намеренном уклонении от постановки на учет в школе эзотерики, как медиум-эмпат и фальсификации документов, — я скрипнула зубами, понимая, что за одно это мне грозит пожизненная ссылка на угольные рудники, а Ллос с фальшивым сочувствием продолжила. — А также в соучастии организации взрыва на ферме механических тел, принадлежащей фирме «Дедерик Инк.», и пособничестве в похищении ее владельца и главного инженера Цадока Дедерика.

Что? Дед пропал? А эти подонки хотят на меня еще и террор повесить! Пусть доступа к воспоминаниям у меня и нет, но чувства было не обмануть. Я совершенно точно к этому непричастна.

— Согласны ли вы с выдвинутыми обвинениями?

Так, Гаечка, осторожно. Следи за формулировками. Если я сейчас выкрикну «нет!», это расценят, как несогласие со всеми обвинениями. А, учитывая, что несогласна я лишь с двумя последними, это окажется дачей ложных показаний.

— Частично, — резко осипшим голосом выдавила я, старательно отгоняя от себя мысль о смертной казни, положенной террористам. А ведь это они еще до моего дезертирства с войны не докопались.

Я замолчала, чтобы не наговорить случайно себе еще на пару лет приговора. Барти, спасая меня от трибунала, учил, что в общении с представителями силовых структур отвечать надо только на те вопросы, что задают. Остальное обязательно будет использовано против меня.

— С чем именно вы не согласны? — распахнув в неискреннем изумлении голубые глаза, уточнила Ллос.

— Я не причастна к взрыву на фабрике и похищению мастера Дедерика, — как можно ровнее пояснила я, не став уточнять, что даже не в курсе пропажи изобретателя. Кажется. Виски предупредительно заломило.

— Апелляция принята, — так легко согласилась мамбо, что мне сразу стало понятно: она ни во что не ставит эту апелляцию, потому что не верит ни единому моему слову. — В случае подтверждения вашей причастности ваши слова будут учитываться, как ложные показания. Следующий вопрос. Имя Анри Ландрю вам о чем-нибудь говорит?

Я нахмурилась. Туман в голове всколыхнулся, но виски снова ударило молнией, и я, поджав губы, дала отрицательный ответ. Ну не сообщать же, что почему-то это незнакомое имя ассоциируется у меня с какой-то медсестрой?

— Блестяще, — внезапно обозлившись прошипела Ллос, выключая диктофон и отворачиваясь от меня. — Продолжим в Бюро.

Оставшиеся полчаса мы проехали в молчании. Вышли из бронированного паромобиля на окраине Казенного квартала, перед навевающим уныние серым, похожим на коробку зданием с зарешеченными окнами-бойницами. Мне саркастично подумалось, что не хватает лишь надписи над входом «оставь надежду, всяк сюда входящий».

Меня провели по довольно оживленным для такого унылого места коридорам в одну из допросных комнат, оснащенную астральными детекторами, фотоаппаратом и эхографом. Усадили на металлический стул, сохраняющий след ауры задержанного, за стол, такой же серый, как и стены, пол и потолок в допросной. Ллос опустилась напротив, включила диктофон и хищно прищурилась.

Молчали долго. Мамбо, видимо, пыталась давить на меня психологически, но тут она просчиталась. Общение с Тешем привило мне стойкий иммунитет к разного рода ментальным изнасилованиям.

— Твоя жертва напрасна, — не дождавшись от меня реакции, сменила тактику Ллос. — Я знаю, что ты намеренно сдалась тайной полиции, чтобы заполучить от Тадеуша Шабата фотографии пост-мортем для Лиги антиимпериалистов.

Тайная полиция состоит не из одних идиотов — тоже мне новость!

— Только вот даже с их помощью автоматон не двигается.

А, нет, с выводами насчет «не идиотов» я поторопилась. Конечно, не двигается, ведь кроме самой фотографии, которая просто подселит призрака в механический остов, нужен еще… виски заломило. Ллос, заметив мою гримасу боли, прищурилась. Я мысленно выматерилась и состроила морду «кирпичом», чтобы не дать мамбо подсказку, где и что искать в моих мозгах.

Помолчали еще. Спустя какое-то время в допросную зашел парень с незапоминающимся лицом в сером мундире с колораткой, опустил на стол латунный протез ноги и, сложив руки на груди, сел рядом с Ллос. Инквизитор?

«В Церкви агентов тайной полиции не меньше, чем в парламенте». Чьи это слова, сказанные голосом туберкулезника?

— Генрика, признаете ли вы свою причастность к созданию данного изделия?

Я мазнула взглядом по скрытому в бедре протеза спусковому крючку, активирующему выстрел пули из дула в голени через пятку, и скрипнула зубами.

— Признаю.

— Этот протез был изъят с места преступления после взрыва на ферме механических тел. Что вы скажете по этому поводу? — Ллос чуть подалась вперед.

— Скажу, что я работала подмастерьем мастера Дедерика, — уже не в силах сдерживать нервозность, огрызнулась я. — Разве это преступление?

— Разумеется, учитывая, что трудоустроены вы были нелегально и не отчисляли налоги с дохода, — скучающим тоном откликнулся инквизитор, а я поняла, что этой прогнившей системе проиграю в любом случае.

— Я требую адвоката, — голос предательски дрогнул, руки, скованные за спиной, сжались в кулаки.

— Допрос лиц, обвиняемых в терроризме и государственной измене, может проводиться без присутствия адвоката, — отрубил инквизитор.

Знаю, но попробовать стоило.

— Вы обвиняете меня без доказательств? — вопросила я только, чтобы оттянуть неизбежное.

По правилам, пока моя вина не будет доказана, я считаюсь лишь подозреваемой, а не обвиняемой. Но для бобби правила не писаны. В суде они оправдают нарушение порядка протокола добытыми доказательствами. Потому что на их допросах кто угодно признается в чем угодно.

— Доказательства предоставит эмпатическое сканирование, — подтверждая мои мысли, прошипела Ллос.

Я постаралась не выдать, как дерьмово мне стало после этих слов, а в допросную ввели… мое будущее. Ведь ограничивающие мои способности татуировки всегда можно свести.

Он был тощим и желто-зеленым. С полностью выпавшими от морального перенапряжения волосами и обирающими одежду руками. Наверно, ему было около четырнадцати, но выглядел он младше, как недоразвитый. Безумное существо с телом ребенка и глазами старика.

Он зашел мне за спину, отчего волосы на голове встали дыбом, и положил дрожащие руки на оголенную кожу моей шеи. Голову пронзила резкая боль, словно по темечку мне от души приложили топором. Уши заложило, горло заболело в унисон. Только потом я поняла, что это от крика.

— Остановись, Итан. На этой, блокировка памяти более искусная, чем на потаскухе, — скучающим тоном прокомментировал мои мучения инквизитор. — Вырезан не отрезок времени, а события. Тогда на интуитивном уровне все умения сохраняются, хотя она и не помнит, как и когда их получила.

Мозг цеплялся за любую мелочь, способную отвлечь от боли, поэтому я запоздало поняла, как могла танцевать полонез.

— Значит, она может интуитивно воссоздать чертежи?

— Воссоздать можно лишь то, что сам создавал. Не думаю, что она приложила руку к чертежам. А вот к самому автоматону может быть.

— Но я не могу ждать, пока она нам тут построит робота. Итан, взламывай!

Я заскулила, когда влажные, холодные руки вновь коснулись кожи. Сквозь боль на ум вдруг стали приходить бессвязные цепочки слов.

Чертежи, оружейные протезы, садовые статуи, бомба. Чертежи, бал, балкон, поцелуй. Чертежи, сигилы, татуировки… экзорцист, инквизитор, святоша! Последнее слово отпечаталось перед внутренним взором, как солнце на сетчатке глаза. И, словно ключ, открыло какую-то дверь в моей памяти. А я захлебнулась в хлынувших из нее воспоминаниях.

Я открываю металлическую дверь операционной и меня погребает под собой тяжелая туша, воняющая порохом и сигаретами. Я расстегиваю его мундир и рубашку и вижу пугающие татуировки экзорциста, способного вышвыривать душу из тела. А он, не беспокоясь о скальпеле у горла, иронично шутит с безмятежным лицом. И криво улыбается с добродушными морщинками-лучиками у глаз.

Он спасает меня от Теша, рекомендуя Цадоку Дедерику как талантливого механика-конструктора, рискуя своим авторитетом перед связным оппозиционеров в лице Шпильки. Он привлекает меня к секретной операции, ставя под сомнение других членов Лиги антиимпериалистов свою компетентность. Он доказывает мою невиновность, когда все остальные против меня. Он спасает меня от вечного одиночества и безумия, найдя способ сдержать мою эмпатию.

Только сейчас, переживая события последних месяцев заново, словно со стороны, я понимаю, почему рядом с ним совершаю поступки, для меня нехарактерные. Почему рядом с ним становлюсь той пресловутой «преданной и самоотверженной». Почему рядом с ним превращаюсь в лучшую версию себя.

Потому что на самом деле это настоящая я. Потому что такой я была до мафии, до войны, до сиротского приюта. Потому что он единственный, кто воскресил во мне ту, кого я похоронила со смертью родителей.

— Имя! Назови мне имя!

Я заскулила, почувствовав когти Ллос на своих щеках. Холодные влажные ладони эмпата сдавили шею сильнее. Он бесцеремонно подкопался под блоки на памяти, вытаскивая на поверхность воспоминания. Я завизжала, как если бы мне вгоняли иголки под ногти.

— Ли Мэй Хелстрем, — свистяще прошептал Итан, а это имя отворило новую дверь в моей памяти, маня теплом. И я кинулась в нее, как в омут чернильных глаз, спасаясь от боли, жестокости и несправедливости. Ведь там я теперь не одинока.

…Стеклянный взгляд, неестественно прямая спина, словно его позвоночный имплант снова закоротило. Правый уголок губ приподнят в отрешенной улыбке, но левый опущен сильнее обычного. А я понимаю, что наш маскарад имеет один существенный недостаток.