Мертвец Его Величества Том 2

Глава 5

— У любого события есть причины и следствия. Ничто не происходит само по себе. Всё и всегда взаимосвязано с окружающим миром.

Сам себе я казался дураком, объясняющим банальные, элементарные вещи. Однако это была часть обучения, потому что мои слушатели не знали и этого. Дети меня прилежно слушали, даже, можно сказать, дисциплинированно. Педагогический состав, в лице меня в первую очередь, хотя остальные помогали по мере сил, старался подходить к воспитанию по науке. Детям хочется играть и веселиться, потому что они дети. Точно так же река течёт, потому что она река. С этим хрен поспоришь. И надо не бороться с явлением, а направлять. Многие животные используют игры в процессе обучения. Значит, что? Вместо унылых, насквозь формальных и скучных уроков «физкультуры» мы сделали всё, чтобы превратить физическое развитие в игру.

И детишки на таких уроках выматывались до полного нестояния, чтобы получить возможность несколько часов заниматься серьёзными вещами. Здесь, опять же, активно использовались поощрения и наказания. Не формальные «оценки», которые в рот не положишь, а поощрения в виде вкусностей или игрушек, или чего-то иного. Дети систему поняли довольно быстро, на то и дети, поэтому учились прилежно, насколько могли.

Поэтому сейчас, несмотря на то что я рассказывал какую-то заумь, меня старались слушать и понять.

— Вот ты, Зейн, идёшь себе по улице. И вдруг в тебя на всей скорости влетает Голо и, не извинившись, вскакивает и бежит дальше. А тебе больно, тебя уронили. Неприятно, правда?

Зейн закивал.

— Казалось бы, Голо поступил плохо, бежал не разбирая дороги, врезался, не помог и так далее. Но! Минуту назад Голо играл с Улуром, и во время игры Улур поскользнулся и упал, что-нибудь себе разбив или сломав.

— Как Бари три дня назад, — подтвердила Лулу, самая маленькая в классе, поэтому ей пока прощали комментарии с места.

— Или как Бари, — соглашаюсь. — И Голо, как и положено, побежал за инструктором. И чем быстрее он бежит, тем быстрее помогут другу. И вот уже Голо не плохой парень, сбивший друга, а хороший парень, пытающийся другу помочь. Правильно?

Неуверенные кивки с мест, а сам Голо поднимает руку.

— Что, Голо? — поощряю парня.

— Я должен был не бежать, а подать сигнал, как нас учили.

— Правильно, — одобряю. — И вот снова получается, что ты неправильно поступил. И сигнал не подал, да ещё и Зейна сбил, пока бежал. А если ему теперь тоже требуется помощь? Но мы отвлеклись. Почему нужно следовать инструкциям, вы уже все выучили. Я говорю о другом, — возвращаю разговор в правильное русло. — Я говорил о том, что некий поступок может казаться чем угодно, если вы не знаете его причин.

Заглядываю в глаза детей. Поймут или не поймут?

— Причина есть у всего. Пошёл дождь? У этого есть причины. В воздухе, там высоко, накопилось много влаги. Помните из уроков природоведения?

Дети кивают.

— Кто-то заболел? Даже просто закашлял? Попала пыль в горло. В комнате стало холодно? Кто-то забыл закрыть окно. И так далее. Однако причина — это тоже событие, у которого тоже есть причина. Стало холодно, потому что кто-то забыл закрыть окно. Забыл закрыть окно дежурный, потому что уснул до заката. Уснул, потому что устал и попросил друга. А друг забыл, потому что… И так далее. Кто готов составить такую же цепочку причин?

Дети задумались, за ответы на уроках хорошо поощряли, а за неправильные ответы не наказывали. Поэтому один за другим мои ученики втянулись в процесс. После десятка ответов, причём последние четыре были уже вполне верными, дети поняли механику, мне пришлось завершить занятие. Время, сейчас пойдёт падение концентрации, больше детишки ничего не запомнят.

Над этим я тоже работаю, постепенно увеличивая нагрузку. По моему плану через два года они должны выдерживать часовое занятие с коротким перерывом в середине. Результаты применения коротких уроков… Двояки. С одной стороны, материала за прошедший год дети получили не много. Основы природоведения, речь, основы математики. С другой, полученный материал они знали крепко и легко применяли.

Чувствую себя древним греком, с помощью палочки и стилуса пытающимся рассказать строение мира. Я знаю, что нужно учить детей самообразованию. В том смысле, что мой будущий кадровый резерв должен уметь разбираться в незнакомых вопросах самостоятельно, опираясь на уже сложившуюся в голове базу знаний. Звучит красиво, на деле я банально не успеваю создавать книги, в которых детишки могли бы почерпнуть знания самостоятельно. Главная загвоздка: делать книги, понятные моим подопечным — выбрасывать ресурсы в трубу. Это надо небольшой объём материала облечь в понятный формат, с картинками. Как букварь, на одну букву целый разворот. Только вот букварь был основной системы, которую собирали воедино десятки, если сотни специалистов, педагогов и психологов. А мне это всё надо из одной головы родить.

В общем, печатать детские книжки — выкидывать ресурсы. У меня пока не так много возможностей, чтобы тратиться на это. Ситуация скорее такая, если задамся целью написать учебники для относительно взрослых молодых людей, уже способных потратить несколько часов на чтение скучного текста, не теряя в процессе концентрацию, сами книги-то я, может быть, и напишу. Однако могу не успеть напечатать к взрослению подрастающего поколения. А если промахнусь? Если, не заложив привычку читать и работать с книгами, я не смогу научить этому детей в будущем? Вопросы, на которые нет ответа.

Поэтому я продолжаю учить детей, а ночами составляю будущие учебники. Когда-то смеялся над задачками из последних детских учебников, было у ёжика пять айфонов, но два отобрал кролик, сколько у ёжика осталось, и как сильно ему влетит от ежихи. Сейчас это моя суровая реальность теперь. Я по десятку задач за ночь иногда придумываю, и там не банальные сложение и вычитание. Будут надо мной потомки ржать, чувствую.

— Ну что, готовы?

А вечером у меня проходили другие уроки. Не каждый день, к счастью, но выматывался больше, чем с детишками. В нашем маленьком классе, специальной комнате, выделенной под конкретно эти занятия, собралась тестовая группа. Взрослые и уже образованные люди, на которых я отрабатывал уроки. Естественно, не ту начальную арифметику, а уже продвинутые вещи, всякую алгебру, биологию, физику и прочие науки.

— Готовы, — ответил за всех Дуглас.

Учился у меня он, две его сестры, да торговцы, кто находился на момент урока в крепости. Было желание привлекать к занятиям всех желающих, но здесь уже я не тянул такое количество учеников, тем более взрослых.

— Сегодня я буду пытать вас квадратным уравнением…

Ещё год назад, после того как утряс основные управленческие вопросы, и жизнь начала входить в какое-то контролируемое русло, я занялся обучением. Как детей, так и взрослых. И сразу врезался в препятствие, с которым и сейчас ничего не могу сделать. Система измерений. Привычными мне метрами, граммами, лирами и прочим здесь не пользовались. Знал-то я это давно, ещё когда начал изучать некромантию у двух парней. Тогда это проблемой не было, вместе с переводчиком я получил и понимание местных мер величин. Проблема вылезла, когда пришло время учить народ геометрии.

Я не смог связать известную мне геометрию с местными единицами измерения. Мой мёртвый мозг буксовал и спотыкался при попытке что-либо посчитать. Местные единицы измерения напоминали британские-имперские из моего мира: дирты, бису, хайны, причём самая маленькая единица измерения длины — чу, на глаз была равна двум сантиметрам, плюс-минус. То есть для значений, меньше чу, использовались только дроби, одна вторая чу, одна четверть чу и так далее. Спасибо ещё, что дроби местные понимали, а то было бы совсем печально.

Промучившись несколько недель, готов был уже плюнуть и ввести метрическую систему, насколько это возможно. Да, у меня не было эталона, с чем ещё можно как-то мириться, придумал бы что-нибудь. Загвоздка вышла в другом. Вот примем мы эту систему, а с остальным миром-то как будем стыковаться?

Покрутив задачу в голове, что сопровождалась мысленными матерными конструкциями разной степени загнутости, плюнул. Чтобы вводить подобное, мне нужно намного больше, чем у меня сейчас есть. Любые мои потуги разобьются о суровую практику. Метрическая система прямо здесь и сейчас не будет иметь практического применения, ей банально никто не станет пользоваться, кроме меня и узкой прослойки тех, кто будет заниматься какой-то высокоточной наукой под моим руководством.

Поэтому сначала я насиловал себе мозги, переводя сложные вычисления в местную систему, а затем получал садистское удовольствие, когда такой же трюк проворачивали мои ученики. Единственный, кто сразу понял преимущество системы, где каждая следующая величина ровно и стабильно кратна предыдущей — Бальмонт. Торгаш не поленился, выучил и даже частично внедрил новинку, несмотря на почтенный возраст. Заморочился мужик. И детей он уже учил в двух системах.

— Арантир, — обратился ко мне Дуглас. — А ты можешь объяснить, где нам это потребуется?

Парень, благодаря относительной молодости, наверное, в науках преуспевал. После некоторых усилий у него получалось так провернуть мозг, чтобы он начал воспринимать непривычную информацию.

— Открою тебе страшную тайну, Дуглас…

Мой голос был полон тоски и грустного сарказма.

— Я понятия не имею, где это применяется. Меня этому когда-то научили, потому что это должен уметь каждый. Но я не помню, чтобы хоть где-то, хоть раз я эти знания применил.

Тайна и правда была страшной. Во-первых, там, откуда я родом, все не просто грамотные, а могут решать довольно сложные уравнения. Во-вторых, даже в том моём просвещённом мире эти знания не применяются нигде, кроме узкоспециализированных задач.

— Зачем я на это согласилась? — проворчала Бекка.

— Из солидарности со мной, — услужливо подсказала Алиса.

— Сейчас эта идея уже не кажется мне такой забавной, — призналась младшая из сестёр.

Местные не были идиотами, естественно. Мне даже попалось две работы выдающихся тутошних математиков. Я мало что понял, слишком разные школы, совершенно непонятная система. Пока читал одного, всё не мог понять, что за утилиту упоминают через предложение. А потом, разобравшись в контексте, понял, что это мужик так неизвестную переменную называл. Я, как смог, их знания тоже адаптировал в систему, но плоды у моей работы, вероятно, будут видны только через поколения.

Пару часов я издевался над алгеброй и своими подчинёнными. А насытившись их страданиями, отправился страдать сам, совершать новое издевательство над точной наукой в попытках получить нечто, применимое в моих реалиях.