Алая заря

Глава четвертая, в которой преступник попадает в милицию раньше, чем совершил преступление

Серый автомат с газировкой был старенький, невзрачный, с облупившейся краской и, как Соня выяснила еще в первый раз, когда приехала сюда, нерабочий — монетки проглатывал, но воду не наливал.

Мужчина в потрепанном коричневом костюме этого явно не знал. Он сунул три копейки в монетоприемник до того, как Соня шагнула к нему, чтобы предупредить об этом. Степа с подозрением покосился в его сторону и перехватил Соню за руку. Она послушно остановилась и рваться вперед передумала. Все равно с помощью уже опоздала.

— Тебя никто не обижал? — спросил Степа, когда они остановились, потому что ему приспичило покурить.

Порывшись свободной рукой в кармане, он вытащил мятую белую пачку “Явы” и губами вытащил оттуда сигарету. Затем под укоризненным взглядом Сони зажег ее и с возмутительным удовольствием затянулся.

Курить он научился в армии, а зажигалку с олимпийским мишкой, которой он редко пользовался, потому что берег, Соня сдуру подарила ему в год олимпиады.

Ее рассказ о работе оказался коротким, хотя до площади они добирались не меньше пятнадцати минут. Слушатель из Степки всегда был не то чтобы плохим, но… да совсем неважным он был. Ему трудно было сосредотачиваться на чем-то долго, и его мысль резво перепрыгивала с услышанного на то, что мимоходом рождалось в его шальной голове, а когда предмет разговора вылетал из головы собеседника тоже, он вдруг вспоминал о нем и требовал продолжения. Может, еще и по этой причине слова подбирались неохотно и все жалобы остались при себе. Почему-то Соня решила, что если Степа напрямую не спросит о ее затруднениях, то говорить о них она и не будет.

Только он вспомнил и спросил.

— Если не считать учеников, то нет, — призналась она.

Она немного отступила влево, чтобы не вдыхать дым, который ветер бросал прямо ей в лицо, и снова уставилась на странного мужчину у автомата позади Степы.

Тот немного постучал сначала по его боковой стенке, затем по передней, но так ничего и не получив, присел на корточки и заглянул в кран сверху вниз, будто пытался уловить момент, когда из глубины потечет вода. Напрасно.

— А что ученики?

— Младшие ребята — все замечательные, и даже старшие десятые классы хорошие, а вот девятый… — Соня вздохнула. — Меня, конечно, предупредили, и я на всякий случай поискала кнопки на своем стуле, но к чему я совсем не была готова, так это к тому, что кто-то подрисует английской королеве усы в моей газете! У меня, между прочим, всего один такой экземпляр был. И жвачку прилепили к портфелю…

Степа снова глянул назад, отвлекаясь на шум — это мужчина решил посильнее ударить автомат — затем хмыкнул и почесал усы. Соне эти усы категорически не нравились. Без них он был симпатичнее, а за ними часто прятал ехидную усмешку.

— С детьми сложно. Надо с ними строго. Покажи им свой авторитет и власть!

Соня страдальчески подняла брови.

— Посмотри на меня. Там один девятиклассник ростом почти с тебя!

Степа усмехнулся, словно только что получил комплимент.

Он всю жизнь был худым и долговязым, и Соня едва ему до плеч доходила. В детстве у него была самая необидная кличка — дядя Степа, и он был ею страшно доволен. Соня подозревала, что его тезка сыграл не последнюю роль в его решении пойти в милиционеры. Ни после школы, ни после армии он не отличался особым усердием и стремлением освоить какую-то профессию, где пришлось бы слишком много думать, поэтому выбрал ту, где пригодилась бы сила. Работа участковым Приокского района в Горьком, где он, собственно, и жил много лет и пока никуда не собирался, ему была очень по душе, хотя распределение Сони его огорчило. Но он был рад тому, что ее не отправили совсем далеко, и обещал приезжать регулярно — в прошлом году от дяди в наследство он получил видавшего виды Запорожца шестидесятых годов и чрезвычайно этим гордился.

Соня долго смотрела на его сержантские погоны находившиеся выше уровня ее глаз, а Степа долго думал, как ей ответить.

— И все же женщин среди учителей много, — наконец заметил он, — и их уважают. Это только поначалу, Сонь, привыкнут к тебе — успокоятся. Да и потом…

Он не договорил. Грохот от сильного удара заставил подскочить и его, и Соню, и прохожих. Даже из окон пятиэтажек рядом повысовывались люди.

— Это еще что такое?..

Степа среагировал мгновенно: передал недокуренную сигарету Соне, развернулся на месте и поспешил к мужчине, которому так и не удалось справиться с автоматом с газировкой. По его стенкам бил много кто, но этот человек по силе своего негодования, кажется, превзошел всех.

— Эй, уважаемый! — с возмущением воскликнул Степа.

Автомат слегка накренился в сторону, а его левый бок, который хорошо был виден Соне, слегка промялся. Удивительно.

Она с отвращением перехватила двумя пальцами сигарету и подошла поближе. Рядом с лавкой в паре метров от дурацкого происшествия стояла урна, куда она без сожалений кинула окурок.

— Автомат не работает! — сурово проговорил Степа. — Вы зачем буяните?

— А деньги мне кто вернет? — глухо ответил мужчина.

Он вытащил свой пластмассовый стаканчик — белый, с надписью “Фанта” — и заглянул внутрь, словно хотел проверить, точно ли автомат ему ничего не выдал.

Мужчине на вид было около сорока лет, но из-за печально опустившихся уголков губ на его лице вдруг сделалось больше морщин. Наверное, день у него совсем не задался.

Соня переступила с ноги на ногу, а затем опустилась на лавочку, укладывая перевязанные белой ленточкой цветы себе на колени.

— Вы пили? — спросил Степа.

Мужчина рассеянно покачал головой и, подняв стаканчик к лицу, покрутил им перед Степой.

— Как видите, нет-с.

— Не воду.

— Чай утром. Сахар кончился, поэтому горький пить пришлось.

— Да я не про это. Вы пьяны?

Мужчина сдвинул густые темные брови и отвернулся, игнорируя вопрос и взглядом шаря по траве возле бордюра, будто что-то искал.

— Уважаемый, вы говорить собираетесь? — начал терять терпение Степа.

— Я говорю.

Мужчина опустил руки и вместе с ними плечи. Наблюдавшей за ним Соне вмиг стало его жалко. У него же явно что-то неприятное в жизни случилось, а Степа в упор не видел и наседал.

— Пили алкоголь?

— Не пил.

— Документики покажите.

— Дома забыл. Три копейки на воду взял да, как видите, потерял, — проворчал мужчина. — Убирайте, что ли, раз негодный!

— А где ваш дом?

— Далеко отсюда.

— Так, — понизил голос Степа. — Пойдемте-ка.

— Куда?

— В местное отделении милиции. Там с вами разберутся. И воды дадут, и домой отправят!

Мужчина пожал плечами и не стал сопротивляться.

Степа обернулся и многозначительно посмотрел на Соню.

— Я поняла, — сказала она. — Давай сходим.

— Я бы отправил тебя домой, становится прохладнее… Но боюсь, потом тебя не отыщу. Прости.

Да и отделение милиции без нее он тоже не найдет.

— Все хорошо, — заверила его Соня.

Она поднялась с лавочки и подошла к Степе и мужчине.

Тот вблизи совсем не выглядел пьяным и невменяемым. А вот автомат с газировкой, грустно склонившийся набок, был совсем плох. Ну, теперь-то уж точно уберут.

— Ба. Да вы сами не местный, что ли? — догадался мужчина, когда Соня их обогнала и повела в милицию. — Вы точно милиционер, а не ряженый?

— Точно-точно, — ответил Степа.

Некоторое время они шли молча, но потом мужчина снова подал голос.

— Как звать вас, товарищ милиционер?

— Степан Павлович.

— А у меня что не спросили имя?

— В отделении спросят.

— А вы им что скажете? За что поймали?

— За порчу городского имущества.

— Ну так все его портят. Я сам видел. Что же, всем можно, а мне одному нельзя?

— Никому нельзя, но его никто не ломал до сегодняшнего дня. А вы сломали!

— Разве не до меня его сломали? Он ведь не работал.

Степа ничего не ответил, и мужчина успокоился, видно, решив, что победил в споре.

По дороге до отделения милиции Соня размышляла о том, что, возможно, сейчас они со Степой уже могли бы заходить в теплый коридор квартиры бабы Вали. До нее было примерно столько же, сколько и до отделения милиции.

Чувство справедливости Степа тоже у своего тезки перенял, поэтому всегда смотрел в оба и видел правонарушителей даже чаще, чем они перед ним объявлялись. Соня пару раз слышала, как над ним незлобно подшучивают коллеги: мол, все плакаты, восхваляющие милицию, точно рисовали про него. Улыбающийся милиционер в дождевике с плаката “будь бдителен” так вообще вылитым Степкой был, разве что усов не хватало. Его товарищи этот недостаток исправили. Правда после их выходки плакат из коридора их отделения пришлось снять. Иногда Степа перебарщивал — и сам это прекрасно понимал, но он жил по принципу “лучше больше, чем меньше”, поэтому не видел в этом ничего дурного.

В отделение Соня заходить не стала. Несмотря на то что Степа уже три года как милиционером работал, лишний раз сталкиваться с милицией ей не хотелось. Коллеги его были неплохими ребятами, а вот их начальник имел вид совершенно устрашающий: он неприятно скалил зубы, а его сальный взгляд отлично ощущался спиной — и намерения в отношении Сони у него были примерно такие же. От такого милиционера защиты она бы не ждала, поэтому позволяла себе думать, что не все они были хорошими.

Быстрые шаги за входной дверью послышались довольно скоро. Степа вышел оттуда с очень самоуверенным выражением лица, словно действительно поймал преступника, однако задержанный мужчина плелся позади него, попивая из своего стаканчика воду.

— Все уладили? — спросила Соня.

— Конечно! Автомат уберут сегодня же вечером и сдадут на металлолом.

— Вот видите, — влез мужчина. — И ничего я не сломал, а только благое дело сделал.

Степа нахмурился и потянулся за сигаретами.

— Не дадите прикурить? — тут же попросил мужчина.

Густое облако сизого дыма окутало крыльцо, поэтому Соне опять пришлось отойти подальше, спустившись с крыльца. От запаха сигарет у нее болела голова, чесалось в носу и першило в горле.

— Степан Павлович, — спросил вдруг мужчина. — Скажите мне вот что… вам жить долго хотелось бы?

Степа от неожиданности выпустил еще больше дыма, вскинулся и напрягся, поднимая хилые, по сравнению с руками крупного мужчины, руки в защитном жесте.

Смешной какой.

Мужчина добродушно заулыбался, расправляя сутулые плечи и становясь еще выше. Хотя куда уж еще выше рядом с таким дылдой, как Степка!

— Это еще что такое? Угрожаете? — насупился он.

— Да больно надо. Я про другое. Вот отведено вам лет семьдесят, например. А если б можно было больше хотеть, захотели бы? Еще семьдесят лет? Или даже сто?

Степа исподлобья посмотрел на мужчину. Быть может, прикидывал в уме, что раз назад в отделение уже не вернуться — не поймут — то, может, в больницу теперь стоило заглянуть?

— Нет, — жестко ответил он.

— А почему? — живо заинтересовался мужчина.

— Сколько получится — столько и буду жить. Больше мне не надо.

— А если мало окажется? Если все книжки прочитать захочется? Или мир повидать? Что там, как там люди живут, узнать? Наживетесь тут вдоволь, а надоест — за границу переберетесь.