Февраль - кривые дороги

«НОВЕНЬКИЕ»…

Для пополнения отряда «Победа» из советского тыла приходили к Кочубею все новые и новые группы подрывников.

Первой пришла группа «тридцати трех». Здесь были: Володя Ефремов, ставший впоследствии одним из лучших подрывников и всеобщим любимцем в отряде; бессменный пулеметчик Сергей Тонченок — не парень, а огонь, по отзыву командира; Мария Ермакова — ее в отряде почему-то переименовали в Марго; Федор Каюда, Петр Горохов, Володя Мамуленков, Саша Пенченков, Виктор Прахов, Зеленкин и другие.

Об этой группе «тридцати трех», о переходе через линию фронта рассказал мне Виктор Калита.

«Нужно было перейти линию фронта до восхода луны. По обеим сторонам тропки немецкие дзоты, слышна немецкая речь, и было даже видно, что землянка у немцев открыта, патефон играет, а наг пороге сидит фриц и курит трубку. Эх, вдарить бы из пулемета, да нельзя — обнаружат. Шли мы цепочкой, тихонько. Темнота была, хоть глаз выколи. Перешли дзоты, впереди река. Раздеться Каюда не разрешил, нужно было беречь каждую секунду. Река быстрая, глубокая, но проводники знали, где было место валунов, и вели нас по этим валунам. И вот как сейчас помню: стал на камень, а он скользкий, и я — бултых в воду, только успел пулемет над головой поднять, а вода ледяная, даже дух захватило. Ведь на дворе стоял уже ноябрь, а снегу еще не было, оттого было еще холоднее. Ну вылез кое-как, побежал, чтоб согреться. Когда вошли в сосновый бор, проводники разрешили нам раздеться, обсушиться, передохнуть. Мы немного отдохнули и стали спрашивать у проводников, когда будем переходить линию фронта, а они смеются:

«Мы уже двенадцать километров за линией фронта».

Перешли мы шоссе Витебск — Сураж, нас немецкий патруль обстрелял. Но Каюда приказал в бой не вступать, и мы незаметно ушли. В суматохе от нас отбился Петр Горохов. Потом он рассказывал:

«Не знаю, куда идти, а тут уже утро. Я залез в стог сена, слышу немцы идут, и как раз к этому стогу, за сеном. Я притаился. Они сена набрали и ушли».

Вечером он вылез из стога, расспросил у местных жителей, куда идти, и двинулся вслед за нами. А мы перешли большак и направились в деревню Толпа, где располагался тогда отряд «Победа». Встретил нас сам Кочубей. Помню огромный ров впереди, а по ту сторону рва гарцуют на лошадях Кочубей, начальник штаба Семен Кондратьев и комиссар Яцино. Командир глянул на нас и говорит:

«Боже мой, что я буду с этими детьми делать?»

А ему-то самому было лет тридцать тогда, не больше.

Назавтра нас сразу же распределили по отделениям. Я попал в группу Саши Солдатова. Ох и храбрый партизан был! Уже не один эшелон спустил под откос. Мыс ним очень подружились и не один раз ходили на задания. С Сашей было хорошо, он знал все тропки наперечет, ничего и никого не боялся.

Вообще в то время жизнь была хорошая. В деревнях между партизанскими отрядами была у нас телефонная связь. Сельсоветы работали, хлеб колхозники собирали и обозом отправляли за линию фронта к нашим. Много приходило в отряд окруженцев, мы их тоже отправляли за линию фронта.

В открытый бой с врагом мы вступали редко. Вообще ведь тактика партизан в открытый бой не вступать: ударил — и уходи. А наш спецотряд подрывников в бой вступал лишь в исключительных случаях. Помню бой в деревне Рыбаки. Нашу роту послали в оборону на опушку леса. Залегли мы, смотрим: идет немец. Одет в маскхалат и жрет что-то. Каюда говорит:

«Витя, давай живьем возьмем».

«Давай».

Пошли мы ему наперерез, и как-то так получилось, что мы его из виду упустили. Стали искать и вышли к конюшням. А там люди. Я говорю:

«Каюда, это немцы».

«Нет, — говорит, — это партизаны нам подкрепление выставили».

А я смотрю — из под маскхалата немецкая шинель. Они увидели нас — и из пулемета. Еле мы убежали. А в это время наш отряд уже снялся из деревни и ушел за Западную Двину. Два дня после мы свой отряд искали, еле нашли. Кочубей со слезами на глазах нас встретил. Он уже думал, что мы погибли.

А потом во время одного боя мы опять от своих отбились: я, Белоусов, Кисляков. Искали, искали, никак не можем найти отряд. Ну, думаем, чем попусту по лесам рыскать, давайте свою группу сколачивать. Связались с лагерем военнопленных в Смоленске, стали привлекать их на свою сторону.

Когда наш отряд окреп, стали прощупывать полицейские гарнизоны. В деревне Шанталово Монастырщинского района стоял большой гарнизон. Мы подползли близко к деревне, остановили старушку — она за хворостом в лес шла, порасспросили. Такая старушка смышленая оказалась, рассказала все и даже на снегу расчертила, где казарма у них, где дзоты, укрепление. Мы ночью налетели и разгромили полицаев. Забрали много продуктов и ушли, а назавтра к нам из этого гарнизона пришло двенадцать полицаев, сами сдались.

Мы не знали, что к этому времени наш отряд «Победа» влился в особый партизанский полк «Тринадцать», которым командовал Герой Советского Союза Сергей Владимирович Гришин.

Вообще было очень радостно, когда мы встречались с другими отрядами, подрывными группами других партизанских соединений.

И тут как раз в Темном лесу мы встретили Матяша из полка Гришина. Матяш со своим батальоном выполнял специальное задание, ну, мы присоединились к нему. Матяш распределил нас по ротам, словом, одной семьей стали. А тут недалеко от Темного леса располагался большой гарнизон полицейских. Этот гарнизон специально готовился к разгрому партизан. Мы не стали ждать, пока он выступит, и сами ударили. В гарнизоне был один военнопленный, в полиции служил, с нами связь держал. Мы договорились, что он выведет из строя миномет. Пошли громить гарнизон, а навстречу нам — миномет. Отошли. Только потом узнали, что немцы заподозрили этого военнопленного и расстреляли, а возле миномета поставили другого часового.

Раз нам так не удалось, мы решили схитрить. Нарубили воз хворосту, сверху партизанку посадили в гражданской одежде, а под хворостом трое партизан с гранатами спрятались. Условный сигнал у нас был: как только раздастся взрыв гранаты, мы идем в атаку. И вот слышим — взорвалась граната, мы бросились на прорыв. Ворвались в центр деревни, к. штабу, Дверь открыли, и полицейские на нас гранатой. Еле успели дверь закрыть. Граната взорвалась в доме. Казарма загорелась. А вместе с ней сгорели полицейские, что спрятались в подвале.

Через несколько дней пришел от Гришина связной с приказом Матяшу вернуться в полк «Тринадцать».

Мы стали на марш и через двое суток явились в полк. И здесь я узнал, где стоит отряд Кочубея. Я туда. Подхожу, а на часах стоит девчонка, махонькая такая, я ее раньше не видел в отряде.

«Стой, — говорит, — руки вверх».

«Да ты что, сумасшедшая? Я в свой отряд вернулся, а ты с автоматом на меня?»

«Руки вверх!»

Я расхохотался, смешно мне. Она тоже не выдержала, улыбнулась. Я говорю:

«У, бронебойная!»

А она все равно не пропускает, и все тут. На мое счастье, сам Кочубей вышел:

«Витька, неужели ты?»

Обнялись мы, расцеловались, я стал про всех ребят расспрашивать, и вдруг слышим, плачет кто-то. Посмотрели, а это девчонка. Сидит на пороге, автомат на колени уронила и ревет.

«Ты чего?»

Молчит, только еще пуще заливается. Вот чудачка…»