Спасти огонь

Федералы нападают. Зэки отбиваются. Рукопашная. Видны только тени. В кого стрелять? Кого пырнуть? Анархия. Приказы с обеих сторон. Отступайте. Давите их. Держитесь. Коридоры забиты трупами. Запах крови. Запах утраченной жизни. Шаги. Автоматные очереди. Крики боли. Мольбы о пощаде. Суета. Кто есть кто в этой темноте? Свист пуль. Осколки. Дыры. Раненые. Призывы о помощи. Разбрызганные мозги. Сломанные кости. Кровь. Последние вздохи. Дыхание рот в рот. Последние объятия. Прощания. Слезы. Доблесть. Ярость. Гнев. Отчаяние. Страх. Надежда.

Силы полиции врываются с нескольких флангов. Зэки отбивают их. «Те Самые» устроили ловушку. Несколько федералов вбегают в корпус. Взрыв динамита. Семь, восемь трупов. Полиция отводит войска. Отступление. Мятежники окружают их. Прободенные органы. Печенки. Легкие. Кишки. Поджелудочные железы. «Назад, назад, назад». Мечутся тени. Потемки. Снайперы. Трое, пятеро падают.

Псы рвутся в бой. Разодранная плоть. Вырванные мускулы. Лай. Рычание. Выстрелы. Вопли. Пули, выпущенные в собак. Предсмертные хрипы. Навостренные уши. Судороги. Холод. Дым. Огонь. Туман. Вертолеты. Огни. Преследование. Снаряды. Барретты пятидесятого калибра. Базуки. Винты. Дула. Минометы. Взрывчатка. Сполохи. Огонь. Жжение.

Убийцы. Воры. Насильники. Нарко. Мусор. Пехота. Глупая война. Зачем играть слабыми картами с нарко, когда соглашение было так близко? Хаос — это подарок. В мутной воде акулы кормятся. Война. Война. Война.

Хосе Куаутемок стреляет. Прячется. Вжимается в стену. Трудно двигаться вперед в этом черном океане. В этом густом черном океане, пахнущем порохом и голосами. Трудно на ощупь понять, в какой части тюрьмы находишься. Он думает, что он в корпусе В, не своем.

Дон Хулио и его приспешники засели в ВИП-корпусе. Оттуда они командуют наступлением. Нарко из бывших военных — их советники. «Разверните шеренгу по центру», «сверните позиции во дворе». Слепые приказы — кругом полная темнота. Все равно что разбивать пиньяту с завязанными глазами. Они чувствуют, что побеждают. Ливень пуль уже не такой плотный. Шмели улетели. Вражеские черепашки перегруппировываются. «Не расслабляться», — велит военный-нарко, знаток тонкостей контратаки.

Вдали слышатся сирены скорых. Много сирен. Сколько раненых там, снаружи? Сколько раненых здесь, внутри? Хосе Куаутемок подбегает к одному. Челюсть снесена пулей «дум-дум». Он что-то булькает. Машет руками. «Спокойно», — говорит Хосе Куаутемок. Но нельзя успокоить человека, у которого осталось пол-лица. Язык пляшет в месиве из крови и костей. Человек хочет что-то сказать. Но получается только шум радиоприемника. Ему уже ничем не помочь, разве что добить. Но Хосе Куаутемок не станет. У несчастного в руках нож. Хосе Куаутемок забирает его и прячет за пояс. «Удачи, братан», — говорит он и покидает его на пороге смерти.

Бой прерывается. Снова сирены скорых. Далекие крики. Хосе Куаутемок выходит во двор. Там творится сущий кошмар. Человечьи и собачьи трупы. И вдруг он слышит за спиной нарастающий гул. Оборачивается. Разгоряченная человеческая масса, догадавшись, что федералы отступили, несется к выходу. Это всякая шелупонь, низший разряд в тюремной иерархии. Воришки, карманники, насильники, проштрафившиеся на взятках мелкие чиновники, хлам, шестерня. Массовый исход. На бегу они стреляют по сторонам, отпугивая оставшихся черепашек. Гориллы дона Хулио пытаются их задержать. Они — приманка, червячок на крючке. Расходный материал. Нельзя их терять. Но делать нечего, табун вырвался из стойла. В спину их тоже не постреляешь. Пусть бегут, говорят нарко — военные советники. Лишние стычки не на пользу. И вот они бегут, эти мексиканские мариелитос[34] заражать улицу зудом мятежа.

Хосе Куаутемок видит реальный шанс сбежать. Толпа неудержима. Ему хочется нестись вместе со всеми. Но он останавливается. Его тексты. Они лежат там, под койкой, в темноте. Стоит ли за ними возвращаться? Зэки могут пустить их на костер. Но разве не для этого тексты и служат: разжигать огонь? «Что бы я спас из огня, если бы у меня случился пожар?» Огонь, огонь, огонь. Сейчас или никогда, Хосе Куаутемок. Там, снаружи, Марина, придурок. Огонь. Огонь. Огонь. Забери свои тексты с собой в голове. Они хранятся там. Каждую историю ты помнишь наизусть. Иди за Мариной. Делай ставку на огонь, Хосе Куаутемок. Делай ставку. Ты в трехстах метрах от свободы.

Огонь. Огонь. Давай, козел. Беги с ними. Марина ждет тебя. Он оборачивается на корпус камер. «Что бы я спас из огня, если бы у меня случился пожар?»

Он больше не раздумывает. Присоединяется к несущимся бизонам. Впотьмах они спотыкаются о трупы, о раненых. Никто не останавливается. Перепрыгивают, огибают, избегают. Один вдруг встает как вкопанный. Ему неделя осталась до освобождения. Он-то куда поперся? Пусть эти горемыки удирают, а не он. Он пытается вернуться. Его толкают, матерят. Бизонам наперекор не пойдешь. Ему остается только снова влиться в этот поток надежды и пота.

Орды скапливаются у входных дверей. Образуется воронка. Они перепрыгивают турникеты и высыпают на улицу. Там по ним открывают огонь черепашки-ниндзя. Кладут целыми рядами. Это их не останавливает. Нет уж. Они с криками отстреливаются. Они, в конце концов, тоже вооружены. Стороны яростно перебрасываются автоматными очередями. Пять минут, не меньше. С обеих сторон валятся, как кегли.

Федералы отступают. Им-то есть что терять. Зарплата, жена, дети, собака, друзья. А зэкам нечего. Они язвы на теле общества и лучше помрут, чем будут дальше чалиться на зоне. Ни одного дня больше в душегубке не останусь, гадом буду. Жизнь, она, товарищи, коротка, а жопа, она, товарищи, длинна. И прут язвы вперед. Хесус Мальверде[35] и Святая Смерть охраняют их на этом свете, а не повезет — станут охранять на том.

Федералы отступают к парковке и прячутся за здания. Некоторые трясутся от страха. Очко играет. Шлемы, жилеты — ничто не готовило их к буре свинца и вихрям смерти.

Пушки у Хосе Куаутемока нет, зато есть нож. И кто бы ни встал у него на пути, отправится в ад. «Жизнь — красный неумолимый зверь». Словно фулбэк, он бежит мимо стреляющих.

Размах ног у него, как у Усейна Болта, поэтому он легко вырывается вперед и успевает пересечь открытое пространство прежде, чем полицейские снова идут в атаку. Орды гуннов остались позади. Как только он оказывается за парковкой, перестрелка возобновляется.

Он бежит сломя голову. Различает огни улицы вдалеке: вот его цель. Несется туда. Всего метрах в ста завывает сирена скорой. В темноте мечутся красные фары. Он оборачивается. Позади — тюрьма в огне. Исполинская оранжевая головешка в черной ночи. Крики, стоны, взрывы. Стаи пуль летают туда-сюда.

Он почти добегает до границы между светом и тенью и вдруг сталкивается с четырьмя черепашками-ниндзя. Они рассеянно бредут по улице. Заметно, какие они уставшие. Кажется, они вышли из автобуса, припаркованного неподалеку. И не ожидали наткнуться на бегущего зэка. Один из них пытается поставить ему подножку. Хосе Куаутемок сам сбивает его с ног. Второй хочет вытащить пистолет, но получает ножом по горлу. Брызгает кровь, попадает на робу Хосе Куаутемока. Встревает третий. Хосе Куаутемок одной правой отправляет его в нокаут. Тот, которого он сбил с ног первым, подскакивает, словно пружина, и запрыгивает ему на спину в надежде, что товарищи сейчас подстрелят врага. Но у того, кто еще в строю, пистолет дает осечку. Хосе Куаутемок вырывается и всаживает нож прямо в жилет. Лезвие заходит диагонально и пропарывает левый желудочек. Полицейский падает и начинает ловить ртом воздух, как рыба. Из кармана у него вываливается мобильник.

Два выживших федерала сливаются. С таким великаном им даже вдвоем не справиться. Хосе Куаутемок хватает телефон и бежит в противоположную сторону. В руках окровавленный нож. Он готов выйти на бой с любым, кто попытается задержать его. Пробегает несколько улиц. Легкие — как воздушные шарики, которые вот-вот лопнут. На шаг он переходит только на проспекте. Где он находится — без понятия, но идет вперед, стараясь восстановить дыхание.

Он замечает, что рубашка у него забрызгана красным — в стиле Джексона Поллока. Нужно эту картину спрятать. На углу лежит бомж. Хосе Куаутемок снимает с него один из пледов, воняющий блевотиной и мочой, и накидывает на плечи. Плед прикрывает пятно. Хосе Куаутемок идет дальше. Огонь. Совсем скоро рассвет.

Джозеф Кэмпбелл, твой любимый антрополог, как-то написал, что, с точки зрения овец, хороший лев — это лев, который их не убивает. А с точки зрения львов, такой лев плохой, потому что он предает свою природу и свой дух. Один идиот в каком-то американском журнале уверял, будто для искоренения всякого зла люди должны генетически модифицировать хищников, чтобы уничтожить в них инстинкт убивать. Как только насильственная смерть исчезнет из дикой природы, зло рассеется. При таком идиллическом раскладе львы и прочие хищники станут вегетарианцами, и жестокость сойдет на нет также и в отныне нравственном и мирном сосуществовании человеческих особей. Если генетический эксперимент не удастся, тогда, по мнению этого философа, следует истребить виды, которые могут существовать, только убивая. Наступит рай на земле, и веганская идеология, столь пуританская и нетолерантная, победит на всей планете. Этот экоцид принесет бесчисленные преимущества. Кролики, олени и люди будут весело резвиться на траве, не боясь стать жертвами нападения (видимо, скорпионов, тарантулов, кобр и прочих ядовитых тварей тоже уничтожат). Мы вернемся в отправную точку, описанную в Библии, и Бог и прочие воображаемые существа счастливо улыбнутся.

Это все не такая уж и ложь, Сеферино. Для определенной части населения корень социальных проблем — не несправедливость, не неравномерное распределение богатств, не коррупция, не расизм, а этическое отклонение, вызванное потреблением мяса и, соответственно, неуважением к животным.

В рамках этой концепции, как стоит поступить с такими, как мой брат? Модифицировать их ДНК и превратить в эмоциональных кастратов? Или просто уничтожить всех преступников, чтобы изгнать из нового рая худшие остаточные инстинкты подлой и безжалостной человеческой натуры? Нужно ли отказаться от львиного духа, борьбы, конкуренции, заявления прав на свою территорию, альфа-самцов и альфа-самок?

Ты бы точно не прошел отбор. Вместе с сыновьями отправился бы прямиком на свалку. В веганской, аскетичной, асептической, беззубой вселенной такие, как мы, пошли бы в измельчитель. Малая жертва во имя всеобщего благополучия и благодушия. Фантазии нюнь. Слабость как политический лозунг. Тошнотворно.

Как Хосе Куаутемок вписался бы в подобный новый порядок? Тюрьма не исправила его, хищнический инстинкт никуда не делся. Ему мало оказалось сжечь тебя заживо и отправить на тот свет полицейского и подростка. Он сбежал из тюрьмы и по дороге убил еще двоих полицейских. Какие чувства он испытывал, лишая жизни человеческое существо?

Меня подмывало так прямо и спросить, когда я навестил его, за неделю до побега. Он пришел на встречу, потому что я его обманул. Хулиан Сото передал ему, что его хочет видеть хозяин издательства, заинтересованный в публикации его текстов. Единственное условие — встретиться наедине, без свидетелей. Брат клюнул на эту удочку.