Свободу медведям

Езда в определенном направлении

Утром выпал иней, и трава отражала тысячи различных по форме солнечных призм; луг у края ущелья испещряли лучи, словно это был пол в бальном зале, улавливающий свет замысловатой люстры. Я лежал на боку, разглядывая сквозь заиндевелую траву стену ущелья. Подстилка холодила щеку, а стебли травы казались выше деревьев, между стеблями растаявший иней образовывал лужицы. Я разглядел сверчка, который шел по травинкам как на ходулях, перешагивая через капли воды — настоящие озера для сверчка. Его заиндевелые суставы, казалось, оттаивали, пока он шагал.

Если быть с ним одного роста, то он мог бы показаться ужасным — настоящим гигантским антропоидом, шагающим через джунгли, переступающим через океаны. Я рявкнул на него, и он остановился.

Затем я услышал колокольный звон неподалеку от нас.

— Коровий колокольчик, — сказал Зигги. — Нас сейчас затопчут! Или сметут в ущелье!

— Это церковный колокольчик, — возразил я.

— О, черт побери, — фыркнул он, выглядывая из своего спального мешка.

Но мой сверчок пропал.

— Что ты ищешь, Графф?

— Сверчка.

— Сверчок совершенно безобиден.

— Но этот был настоящим великаном, — возразил я. Однако под подстилкой его не оказалось, поэтому я выбрался из своего мешка и ступил на покрытую инеем траву.

Холодная роса заставила меня приплясывать, а поскольку глубокое ущелье находилось совсем рядом, то мне пришлось больше смотреть под ноги, чем искать сверчка. Зигги спокойно наблюдал за мной, но не долго, он тоже выбрался из мешка и принялся притопывать вокруг подстилки, но совсем не так, как я.

— Тебе еще рано вставать, — сказал я ему.

— А я бы никому не рекомендовал смотреть на тебя в голом виде, — заметил он.

— А ты бы не топал, как слон, — огрызнулся я. — А то еще наступишь на моего сверчка. — И я почему-то почувствовал себя неловко, стоя перед ним.

— Давай выпьем кофе и поищем более рыбное место на этой реке, — сказал Зигги таким голосом, как если бы был командиром скаутов.

И я позабыл о своем, возможно раздавленном, сверчке, наблюдая, как он грузит наши пожитки на мотоцикл, как если бы он был настоящим сержантом.

Итак, мы двинули в следующий городок.

Хисбах оказался меньше чем в миле по дороге вверх; это был городок, покрывший весь склон холма, — старые, округлые дома из серого камня сгрудились вместе, будто коробки для яиц; немного поодаль выделялась самая обыкновенная, словно присевшая на корточки церковь с луковичным куполом. Она притаилась у дороги, как старый беззубый лев, который больше был не способен нападать.

Когда мы добрались до городка, месса уже закончилась; семейства, одеревеневшие и измятые от долгого сидения, с топотом спускались вниз с церковных ступеней, скрипя своими воскресными башмаками. Маленькие мальчики стремглав кинулись к гастхофу напротив Святой Луковичной Головы: «Старинный гастхоф фрау Эртль».

Зигги похлопал по вывеске, когда мы приблизились к двери.

— Графф, — прошептал мне Зигги. — Поосторожней с этой фрау Эртль!

Так что мы вошли внутрь, сдерживая хихиканье.

— А, — протянула толстая фрау Эртль. — Добро пожаловать.

— О, спасибо, — отозвался Зигги.

— Есть кофе? — спросил я фрау Эртль. — Только горячий?

— И место, где можно вымыть руки? — добавил Зигги.

— Ну конечно же, — ответила фрау Эртль, указывая на заднюю дверь. — Правда, лампочка, кажется, перегорела.

Если только она здесь когда-то была. Потому что уборной служила будка с грязным земляным полом на задворках гастхофа, рядом с длинным, узким загоном для коз. Козы наблюдали за тем, как мы качали из колонки воду. Зигги качал воду прямо себе на спину; когда он энергично встряхнул головой, козы заблеяли и сбились в кучу у калитки загона.

— Мои бедные козочки, — сказал Зигги и перебрался через загородку, чтобы погладить их по подбородкам. О, они сразу его полюбили, это легко было заметить. — Графф, — сказал он, — вернись обратно и погляди, не идет ли кто.

В гастхоф набилось полным-полно народу — семьи с их сосисками и кофе, одинокие мужчины за длинными столами со своими кружками пива.

— А! — воскликнула фрау Эртль. — Ваш кофе на столике у окна.

Так что, когда Зигги вернулся, мы направились к своему столику — по соседству с семейством, во главе которого восседал сварливый дед. Самый младший член семьи, мальчишка, поглядывал на нас из-за булки с длинной сосиской, утонув в ней своим подбородком.

— Большой мальчик, — прошептал Зигги, состроив ему рожицу.

Мальчишка перестал жевать и не мигая уставился на нас, тогда Зигги пригрозил ему вилкой — проткнул воздух словно шпагой, — и мальчишка притянул к себе дедово ухо. Когда старик строго глянул на нас, мы с Зигги сидели и чинно пили кофе; мы кивнули ему, и дед дал внуку под столом пинка.

— Сиди и ешь, — велел он ему.

Так что мальчишка посмотрел в окно и оказался первым, кто увидел коз.

— Козы вышли! — закричал он, и дед снова пнул его под столом. — Когда я ем, я глух и нем, мой мальчик! — выговорил он ему.

Но теперь уже все члены семейства смотрели в окно, дед тоже увидел коз.

— Я запирала ворота, — охнула фрау Эртль. — Я запирала их перед самой мессой.

Несколько ребят постарше вскочили из-за столов и, толкаясь, бросились из гастхофа; козье стадо бочком направлялось к церкви. И тут пинавшийся дед наклонился к нам.

— Фрау Эртль вдова, — сообщил он нам. — Ей нужен кто-то, кто запирал бы козий загон. — Тут он поперхнулся своей сосиской и тихонько рыгнул.

Козы кивали друг другу и, стараясь удержать равновесие, со стуком карабкались вверх по церковным ступеням. Парни согнали их в кучу у двери, но ни один из них не осмеливался подняться за козами, опасаясь испачкать свой выходной костюм.

Мы вышли наружу и наблюдали, прислушиваясь к звону колоколов из соседней деревни, — чудесное воскресное утро с настойчивым, торопливым эхом заглушало окончание каждой ноты.

— Это колокола Санкт-Леонардо, — сказала какая-то женщина. — У нас ведь тоже есть колокола, и я хотела бы знать, почему они не звонят в воскресенье.

Ее возмущение подхватили другие голоса:

— Так ведь наш звонарь еще завтракает.

— Лучше скажите — пьет.

— Старый пьянчуга!

— И дети все видят.

— У нас есть своя церковь и свои колокола, так почему мы должны слушать чужой звон, а?

— Религиозные фанатики, — шепнул мне Зигги, но его больше занимали козы. Толпа пыталась напугать их и согнать со ступеней.

— Надо пойти и привести звонаря, — заявила женщина, но звонарь уже был предупрежден о заговоре; он стоял на пороге гастхофа с пивом в руках, морща свой синий нос на утреннем солнце.

— Послушайте, дамы, — начал он. — Мои добрейшие дамы, я не мог даже мечтать о том, чтобы достичь, — он сглотнул комок в горле, отчего на глазах его выступили слезы, — достичь такого высокого мастерства, каким владеет мой соперник из Санкт-Леонардо. — Он громко икнул. — Да, как у него! — И вернулся снова за свой столик.

— Кто-то другой, — сказала все та же женщина, — должен научиться бить в колокола.

— О! — воскликнул пинавшийся дедушка. — Это не так уж и трудно.

— Но только не для тебя, — напустилась на него женщина. — Не то бы ты этим занялся! Ты просто умираешь от желания чем-то заняться. — И толстомордая молодуха толкнула деда своим крепким нахальным задом; став перед ним, она подергала его за подбородок, потом наклонилась назад, едва не падая со ступеней, ее юбка задралась почти до середины бедра. — Но только не для тебя, — повторила она и отпрыгнула от деда со ступеней на дорогу.

— Вы только посмотрите на этих коз! — воскликнул Зигги. — Почему они не заперты? Эти недоумки должны запереть их. Запереть! — прокричал он.

И тогда дед пристально посмотрел на нас; спустившись вниз на пару ступеней, он уселся с нами рядом.

— Что вы только что сказали? — спросил он.

— Это козье заклинание, — смутился Зигги. — Иногда оно помогает.

Но дед смотрел на него не мигая; он щелкнул зубами.

— Да вы просто негодник, — сказал он, хватая Зигги за руку. — Я вас видел, — прошептал он, но Зигги выдернул свою руку.

— Где находится Санкт-Леонардо с его знаменитыми колоколами? — спросил я.

— За горой, — ответил дед. — Не такой уж и высокой, должен вам сказать. А послушать этих болтунов, так прямо Альпы. Небольшая церквушка, да и народ там не лучше нашего. Так что перезвонить их чертовы колокола ничего не стоит.

— Так перезвоните, — сказал ему Зигги. — Зазвоните так, чтобы у них полопались барабанные перепонки! Пусть весь их городок мечется по улице, заткнув ладонями уши!

— Я не могу взобраться по этим чертовым ступеням, — пожаловался дед. — Меня еще на половине пути сдует вниз.

— Тогда я потащу вас на себе, — сказал ему Зигги.

— Да кто вы такой, в конце концов? — спросил дед. И потом прошептал мне: — Я видел его. Он стащил со стола солонку — солонку фрау Эртль. Он сунул ее в свой дурацкий карман.

— О, почему они не запрут коз, Графф? — воскликнул Зигги.

Теперь один из недоумков ухитрился схватить козу за ногу; она блеяла и пиналась, но постепенно сползала вниз со ступеней.

— Воображаете, будто разбираетесь в козах, — фыркнул дед. — Ведь это вы их выпустили, а? Да вы просто ненормальный.

Наконец им удалось стащить вниз одну козу.

— Нам пора ехать, Графф, — заявил Зигги.

— О, я все расскажу, — прошипел дед и покраснел. — Вдова Эртль держит меня за старого глупца, который ничего не понимает.

— Если он все расскажет, она подумает, что он еще глупее, не правда ли, Графф?

— О, — протянул дед, — я дам вам время уйти, прежде чем скажу ей.

— Слышишь, Графф? Какой редкий шанс предоставляется угонщикам скота!

Когда мы двинулись с места, им удалось стянуть со ступеней вторую козу.

Первая коза уже вскочила на ноги, но толстая молодуха крепко зажала ей голову, намотав себе на руку козью бороду.

Коза открыла рот и заблеяла, но сквозь рев мотоцикла мы не слышали ее зова.

А в записной книжке появилось следующее:

«Козы не должны быть запертыми. Они не дикие животные. Мужайтесь, вы, дикие животные!»