Свободу медведям

На холм и с холма, в различных направлениях

Была ли это холодная рука Галлен, которая вернула меня обратно? Отчего я скорчился на краю платформы, думая: «Что теперь, Зигги? Как мне удержать тебя от встречи на вершине горы с мигающими голубым фарами „фольксвагена“ и с резко выброшенными пальцами в черных перчатках?»

Подъем вверх по горе, где мы с Кеффом свернули с гравиевых американских горок, становился все круче; тремя кривыми дугами в форме буквы «S» выше платформы с пчелами шла самая крутая из них. Она выглядела не менее острой, чем Z. «Ладно, — подумал я, — ему придется снизить скорость, чтобы пройти по ней, — даже Зигги, даже его зверю придется снизить скорость на такой крутизне. Может, даже до первой; ему придется ехать очень медленно, так что он должен будет увидеть меня на дороге».

И я побежал, я не разбирал криков Кеффа — нет, я не желал слышать, о чем он там кричал мне.

Вам всегда кажется, что ночью вы бежите быстрее, даже если бежите вверх по склону, — вам не видно, как медленно ускользает под вами дорога и уходят назад деревья. Очертания предметов в ночи едва различимы и расплывчаты; я слышал, как усилился рев зверя.

Воспоминания ли заставляют меня представить все это в деталях и обнаружить неоспоримые факты? Или я и вправду мог слышать их тогда? Пчел. Миллион, биллион, триллион их жужжаний, настойчивых и беспокойных.

Но это я помню точно: это произошло тремя S выше по горе-акробатке, где началась Z. Настолько ли все удачно получилось, что я увидел, как свет фары ударил в заросли деревьев вокруг меня, именно в тот момент, когда я завернул на Z? Или это произошло где-то на последних метрах S, при подходе к Z? Или на самом деле мне пришлось затаиться в засаде и ждать, прежде чем «тамп-тамп» клапана и шлепанье шины завернули на Z?

Как бы там ни было, я был настороже; я видел очертание мотоциклиста, приближающегося на небольшой скорости с кривой дуги S подо мной, слышал, что он сбросил обороты, и заметил судорожное подергивание фары, облившей меня лунным светом и приковавшей к этому месту дороги.

Затем я услышал, как скорость падает до первой. На изгибе Z — направлялся ли он ко мне, стоящему у обочины? Или это просто фара слепила меня?

— Проклятый Графф! — закричал он, и зверь исторг из себя плевок.

— О, Зигги! — воскликнул я; я мог бы поцеловать его блестящий шлем — только это был не шлем. Это был голый купол, круглый как луна, такой же голый, как в вечер его побега. Холодный, как пистолет.

— Проклятый Графф! — повторил Зигги и попытался рывком сбросить обороты. Он занес ногу, чтобы ударить по стартеру.

— Зиг, они блокировали дорогу у Санкт-Леонардо!

— У тебя блокированы мозги, — сказал он. — Дай мне проехать.

— Зигги, ты не можешь ехать дальше. Тебе нужно спрятаться.

Он опустил ногу, я выбил его из равновесия, поэтому ему понадобились обе ноги, чтобы удержать мотоцикл.

— Проклятый Графф! От тебя одни неприятности! Слюнтяй, испортивший эту девчонку!

И он с усилием выровнял мотоцикл, саданув ногой по стартеру. Но я помешал ему.

— Зигги, они устроили тебе засаду! Тебе нельзя ехать.

— Так у тебя есть план, Графф? — выкрикнул он. — Я бы хотел выслушать твой план, чертов Графф!

Нет, никакого плана у меня не было. Конечно, не было.

Но я сказал:

— Ты должен заглушить мотоцикл. Отвести его в сады и затаиться там до утра.

— И это план? — взвился он. — Разве ты хоть раз придумал что-то дельное, Графф? Даже до того, как смазливая девчонка отняла у тебя последние мозги, ты не придумал ни одного мало-мальски стоящего плана.

И он попытался высвободить руль из моего захвата, но я прижал его ноги к мотоциклу, чтобы он не мог нажать на стартер.

— Ни одного разумного плана, проклятый Графф! Ни одного великого замысла — ничего стоящего, пока ты держишься за бабью юбку!

И он развернул мотоцикл, резко рванув руль и приподнявшись на каблуках. Но я по-прежнему прижимал его ногу, не давая ей надавить на стартер.

— Безмозглый, серенький Графф! — заорал он. — У тебя в голове одна труха!

И он качнул переднее колесо, нацелив его вниз по склону. Потом толкнул и покатил своего зверя; я ухватился за карман с клапаном на его охотничьей куртке и побежал рядом.

— Истерия из-за девственной плевы! — выкрикивал он. — Эх ты, Графф!

О, он не сдавался, он продолжал упорствовать, и мотоцикл катился теперь вниз; он пытался найти сцепление, пытался высвободиться из захвата, чтобы рвануть вперед на своем звере.

— Ты всегда все портишь, Графф! — неожиданно спокойно сказал он.

Но я не мог больше удерживаться. Я вскочил на место позади него, и мотоцикл качнулся в сторону. Я навалился ему на спину, но он не откинул подножки для заднего седока. Он явно намеревался уехать один.

Я почувствовал, как он нашел сцепление.

Но я ему помешал: перегнувшись через его плечи, врезал ладонью по кнопке глушения мотора. Мотоцикл так и не смог завестись. Он выдал глухой выхлоп газа, но обороты тут же упали. Я навалился на него, и он съехал на бензобак, широко расставив ноги, его колени втиснулись под руль; но ступни не попали на его собственные подножки, и он не смог дотянуться ими до педали.

Обороты не удерживались ни на одной передаче. Слегка наклонившись вперед, наш разъяренный зверь двигался сам по себе. Мы летели в свободном скольжении, свет фар бежал впереди нас; мы катились по инерции с выключенным мотором — тихие брызги гравия разлетались в разные стороны, тихое шуршание покрышек несло нас вниз. Мы не производили ни звука.

Неужели даже пчелы не слышали нашего приближения?

Этот S-виток, потом следующий, едва различимый из-за мчащейся быстрее стрелы ночи по сторонам.

— Подвинься на заднее сиденье! — крикнул Зигги. — Я должен поймать сцепление.

Но спуск оказался слишком крутым; я всем весом навалился на него, на бензобак. И в тот момент, когда я попытался отодвинуться, на нас неумолимо надвинулась третья кривая S.

— Ну же, Графф! — заорал он. — Ты не способен даже на это, проклятый слюнтяй!

И он щелкнул ручным сцеплением; я нашел пальцами ног маленький рычажок, но он не шевельнулся.

Шарящий свет фары выхватывал перед нами выбоины и ухабы разбитой дороги, резко возникшие заросли деревьев и бездонный котлован — холодное, умиротворенное ночное небо, а через бесчисленное число виражей — ангельский городок внизу. Все это надвигалось на нас словно из криво установленных кусков зеркала.

— Это твоя работа, Графф, — почти беспечно произнес он.

Мои пальцы на ногах скрутило от боли, но рычаг переключения скоростей издал неожиданный скрип; мотор выстрелил как пушка и заржал лошадью, и я почувствовал, как меня бросило на спину Зигги, я попытался сползти вниз. Передний амортизатор издал шипение; мотоцикл оживал.

Зигги съехал слишком далеко вперед, чтобы он смог отодвинуться назад; тяжело громыхая и вихляя, мы огибали верхнюю часть бесконечной S, но наше скольжение немного замедлилось.

— Это вторая, — сказал Зигги. — Найди мне первую, чтобы затормозить.

Впереди нас изогнулось основание S; мотоцикл вставал на дыбы и подскакивал на краю обочины, но мы ухитрялись не съехать с дороги. Мы держались, и Зигги сказал:

— Первую скорость, Графф. Теперь первую!

И мои пальцы задвигались снова, давя на рычаг: мне кажется, я почувствовал, как он пришел в движение. А Зигги крикнул:

— Не выжимай сцепление, Графф! Держи его все время, Графф!

И я подумал: «Ну вот, теперь почти все — мы сейчас выйдем целыми из этой чертовой карусели!» И мы выскочили с этой проклятой S. И я снова подумал: «Ну вот. Почти все в порядке».

Но что делал впереди Кефф? Что делал его трактор и прицеп с пчелами у края дороги?

Удивились ли они? Кефф, державший большое рулевое колесо словно ось земного шара и старавшийся не дышать, и моя Галлен, нахохлившаяся на самом краю платформы, удерживающая третий ряд ульев.

Кефф, великий слушатель, который наверняка не слышал начала нашего бесшумного спуска. Но что ты собирался сделать, Кефф, притаившись у обочины и карауля все живое на дороге?

— О, — выдохнул Зигги так тихо, что это скорее походило на шепот или жалобу, улетевшую вместе с порывом ветра.