Ялгуба (Онежские новеллы)

КАК Я ЖЕНИЛСЯ

Петр Петрович тоже улыбнулся и, словно вспомнив что-то очень приятное, продолжал беседу:

— Во время извоза-то я с моей Натальей и познакомился, всей душой к ней припал, и поженились мы. Сам я из других волостей, а из-за нее в Ялгубе и осел. Как было, так было, все тебе расскажу. Под вечер пришел я с кладью в Ялгубу. Лошадь заморилась. Распутица была непролазная. Надо здесь ночевать. А шел нас целый обоз. Сельский исполнитель разместил всех. Кого где устроил, а мне и говорит: «Прямо не знаю, куда тебя, мил человек, спать повалить. Все занято рыбаками, лесорубами и возчиками. Очередь Зайкову к себе принимать. Да неудобно такого человека беспокоить. Дай-ка, говорит, я тебя на отшибе устрою. У молодой вдовушки Натальи. Бедствуют, правда, они со своей матерью, старухой параличной, ну да тебе к бедности не привыкать стать».

Повел он меня в избу к Наталье — к ней, значит,— Петр Петрович показал на свою жену, со вниманием слушавшую его рассказ,— вроде как вас Антон Ильич Рыков ко мне на-.правил. Идет он со мною и приговаривает: «Вдова — дверь приотворенная» или там: «Вдова — мирская жена»,— и пальцами вот так прищелкивает.

А я молодой был. «Красивая?» — спрашиваю. «Сам увидишь, если старухи не испугаешься; Но та бессловесная».

Так... И сейчас моя Наталья хороша собой, ну, а тогда я сельского исполнителя за такую оказию в самый рот целовал.

— Хороша красавица — конопатая,— вставила Наталья.

— Ну, одна-две рябинки только красят.— И Петр продолжал:— Правда, старушка, мать параличная, за ситцевым пологом на кровати лежала, вот в том углу, где и сейчас кровать стоит. Набросала мне Наталья сена на пол. Я сено попоной покрыл.

«Выпей, говорит, квасу, помолись спасу, да и ложись».

Ну и повалились мы: она к своей матке на кровать, а я на сено на полу, у этого окошка.

С дороги приустал, а все ж таки сразу сон нейдет: то о словах сельского исполнителя вспоминаю, про вдов, то лик Натальи у сердца держу. Только я дремать-стал, как вдруг глаза открыл — шевеление заметил. Полог заиграл. У нас, сами знаете, к лету какие светлые ночи бывают. В горнице-то совсем светло, каждую ниточку видно. Ну, а за пологом, конечно, черт глаз выколет. Смотрю — рука из-за полога с кровати, значит, высунулась и такой знак приманчивый — подойди, дескать — делает. Дерг-дерг — и снова за пологом скрывается.

У меня сон с глаз долой. Ну, думаю, не ошибся ли, не привиделось ли? Но сам уже спать не могу.

Не прошло и трех минут, как снова занавеска заколыхалась. И опять оттуда ручка та же — дерг-дерг — подойди, дескать! Значит, не ошибка.

Вскочил я на ноги и в чем был — к пологу. Думаю, еще раз позовет — нырну за полог. Она сама лучше понимает. Мать, стало быть, спит... Не успел я подумать, как в третий раз из-за занавески ситцевой рука просунулась и — дерг-дерг,— дескать, чего ждешь, иди!

Перекрестился я и шасть за полог... Темно. Да сами знаете, не маленькие. И четверти часа не прошло, как уже заснул я на своем месте пьяным сном...

Утром просыпаюсь от бабьего визга, плача. Открыл глаза — солнце слепит, сидит Наталья на кровати, простоволосая, в одной сорочке, и голосит. Чего, думаю, ей реветь, сама ведь приглашала.

«О чем слезы льешь, Натальюшка?»

«Да как же мне не плакать... Совсем я на свете сирота. Одна матушка у меня параличная была, только так вот рукой делать могла,—и показывает ночной, значит, знак рукой — дерг-дерг.— А сегодня ночью и совсем скончалась... Я без просыпу спала, а она уже похолодела. Смотри...»

Ну тут у меня кошки заскребли. Молчу, а сам думаю: я тебя сиротой сделал, я тебя из сиротства и вырву...

«Стань, говорю, Наташа, моей женой».

Налюбоваться ею не мог, готов был за пазушкой ее носить,— такая мне любовь пришла. Вот. Тем дело и кончилось. И пошла у нас жизнь. Долго жили-тужили, а вот лонись шестьсот трудодней сняли. В этом больше будет.

В горнице наступило молчание... И опять его прервал Петр: — Наталья сама об этом не знала до сего дня. Молчал я. И почему это на меня нашло поделиться с вами таким грехом...

Наталья, потупившись, молчала с минуту, теребя бахрому скатерти. Леша вкусно причмокивал — чай пил вприкуску.