Ялгуба (Онежские новеллы)

СМЕРТЬ ОТЦА

— Да нет, что могло быть? Молод я еще был, чтобы делу способствовать. Да и отец был не больно политический. Беспартийный бедняк... По этой линии он и пострадал...

Сам в домовину лягу, доску сверху приколотят — и то помнить буду.

В то утро позвали меня ребята:

«Разноглазый, идем смотреть мертвяков...»

Отошли мы две версты от деревни в болото. Смотрю — и вправду руки из тины, из болотной грязи, торчат.

«Дерни за палец, слаб!» — говорит мне Мишка Пертуев.

Ну, я взял и дернул изо всей силы... Палец у меня в руке и остался... Уж тут такой страх на меня напал, что закричал я и, не разбирая дороги, домой побежал... И мальчишки тоже со мной вместе бегут. Бегу, и нет того, чтобы мертвый палец бросить. С собой в избу доволок. Ногу разодрал, посегодня след остался,— может, полюбопытствуете? Мать на меня обрушилась: откуда кровь, почему лица на ребенке нет, отчего мертвый палец... А отец и отвечает:

«Наверно, ходил смотреть с ребятишками расстрелянных англичан в болоте...»

«Да»,— говорю.

На том и успокоился.

А отец и говорит матери:

«Чтоб у тебя дома не баловал, возьму я разноглазого сегодня с собой».

А надо сказать, в ту пору совсем соли не стало, не торговали, а если торговали, то не по нашим ценам... Вот многие крестьяне и уходили к морю — соль из воды выпаривали... Денька два поработают, ведер с пятьдесят выпарят — полведра соли домой и приволокут.

В тот вечер отец со своим двоюродным братом, дядькой моим, отправились к морю за этим делом. И меня, стало быть, отец с собой захватил. Напекли на дорогу подорожничков — и в путь.

Едем мы помаленьку через лес,

И вдруг военные:

«Стой! Куда?»

«К морю, соль парить едем!»

«Знаем вашу соль... Красные шпионы».

«Нет, мы здешние бедняки».

«Ну, да так и есть красные бедняки... К своим пробираются».

Взяли отца и дядьку. Пригнал я утром домой порозную телегу — и к матери:

«Тятьку с дядей взяли!»

Дедушка прибежал... Отец моего дяди пришел — тоже глубокий старик.

«Возьмем Федьку с собой — и в штаб. Нам што будет? На помойную яму не накопаешь хламу. А сынам поможем, может быть... Только вряд ли. Пусть разноглазый в последний раз на отца поглядит».

Мать в слезы, дед дернул вожжи.

Поехали, таким образом, в белый штаб...

Входим без помехи туда.

Как раз перед столом начальника стоят отец и дядя и держат ответ. Тут же английский офицер, из комнаты в комнату переходит.

«В болото их! — говорит белый начальник и спрашивает: — Что вам, старики, надо?»

«А это наши сыны,— отвечает мой дед,— мы к вашей милости пришли, просить об одном одолжении».

«А что?» - спрашивает.

«Просим мы у вашего превосходительства, чтобы вы разрешили выдать нам тела наших сынов. Обмыть мы хотим их и христианское погребение невинно убиенным сделать по церковному чину».

«Не проси у их, батюшко, — говорит отец деду,— не дадут наши тела на обмовение...»

Тут белый начальник как вскочит с места, как закричит:

«Ах вы, сукины дети, на моих глазах сговор строите! Вон к чертовой матери из штаба, а не то...»

При ударении таких слов все всполохнулись, ну, а деды пошли и меня с собой прихватили.

Отца, конечно, в ту ночь в расход пустили.

И меня било тогда, трясло, и злоба была неимоверная.

После отца мать, младшая сестренка остались и одна пустая изба.

А я, главный хозяин — молокосос.