Лексикон света и тьмы

И

И как Истории, которые Хенри рассказывает в кафе Общества трезвенников в надежде, что ребята будут слушать его и в этот раз тоже. Ну, то есть соберутся кучей вокруг него или сдвинутся на самый краешек стула и будут ловить каждое его слово, не отводя от него взглядов. И тогда ничего страшного, что из кафе он уходит в одиночку. Что ему не хватает духу пойти вместе со всеми в парк кадрить девиц, и он вынужден вечно выдумывать оправдания и веские причины, зачем ему срочно надо домой, а всё потому, что знает: девицы будут не только смотреть на него как на пустое место, но и вообще станут отворачиваться при его приближении, они-де страшно увлечены беседой с кем-то или заняты любым иным делом, лишь бы оно дало им повод повернуться к нему спиной и не вступать в беседу. Все девицы такие, все до одной. И вдруг, в одну прекрасную субботу, случается нечто из ряда вон выходящее, нечто, чего Хенри никак не ждал.

Он привёз парней на танцы в клуб неподалёку от Левангера. Июнь, воздух полон смеха.

Хенри замечает её сразу, как только вылезает из авто, потому что она не отводит глаза, а смотрит прямо на него. Неотрывно. Кто она такая? Наверно, наслушалась смехотворных историй о нём, их вечно рассказывают? Но нет, не похоже, в её взгляде не видно жалости ко мне, думает Хенри, запирая машину, уверенным жестом зачёсывает назад волосы и лишь тогда позволяет себе исподтишка посмотреть, следит ли она ещё за ним. Теперь её рот неуверенно растягивается в улыбке. Хенри тоже улыбается. Придётся подойти! По счастью, в её компании стоит и его приятель, которого среди прочих Хенри приехал забирать, так что повод у него безупречный.

Девушка делает шаг в сторону, давая ему место в общем кругу, и опять улыбается. Она низкого роста, ниже Хенри.

– Нам пора ехать? – спрашивает приятель.

Хенри мотает головой, краем глаза замечая, что девушка тоже ждёт ответа.

– Да нет, торопиться некуда, – говорит он.

Так в его жизнь внезапно врывается счастье, как волна тёплого воздуха. Оно приходит к нему в виде девушки, вот она стоит перед ним: восемнадцать лет, длинные чёрные волосы, занавесившие уши, и она ниже его, не сильно, но заметно. А самое во всём этом поразительное, что она не порывается уйти. Стоит себе и болтает с ним. И не стреляет по сторонам глазами в поисках подруги или знакомых. Стоит рядом, пусть и тоже в смущении, неуверенности. Как-то это слишком щедро и невероятно, слишком уж много после стольких лет аутсайдерства, когда он жался в тени и смотрел на мир сквозь стенку аквариума. А теперь вот совершенно живой, тёплый, дышащий человек, чьи губы растянулись в улыбку, глаза осторожно ищут встречи с его глазами, а груди распирают платье. Хенри боязливо протягивает руку и касается её запястья, почти незаметно. Ведёт указательным пальцем по светлой веснушчатой коже с приятными, светлыми волосиками. Прикосновение обжигает, как искра, дёргает, как электрический разряд, шарахает в подушечки пальцев, пробегает по руке и уходит вниз, в промежность, и с девушкой, видимо, творится то же самое, потому что она не убирает руку, а, наоборот, двигает её навстречу его пальцам, щёки у неё горят, глаза серьёзнеют, и она обнимает его за талию.

Они разговаривают. Он узнает её имя, Клара, и говорит своё. Рассказывает, откуда он. Через несколько дней они встречаются наедине, у неё дома.

Вот оно, счастье!

Смотреть, как она расстёгивает кофточку, прямо у тебя перед глазами. Не в фантазиях, а по-настоящему. Ощущать своей кожей её, мягкую-мягкую. Наконец-то прижать к себе женское тело, впервые в жизни, испытать, как каждая клеточка её тела возбуждается, горит и трепещет.

Проснуться потом утром с ней рядом, повернуть голову и посмотреть прямо в её блестящие глаза, прежде чем она прильнёт к тебе, вся, целиком, и положит руку тебе на грудь.

И такой в этом совершенный покой, и пузырящееся ликование победы в душе и во всём теле. Она его. Только его.

Они женятся.

Дедушка шьёт Хенри костюм по росту. Теперь-то они язык проглотят, все, кто говорил, что на него никто не позарится, что из него не выйдет толку. Теперь они глаза свои просмотрят, глядя, как он идёт к алтарю и выводит потом из церкви свою жену. И как он заносит мебель в квартиру, которую они сняли. Новый модный стол и стулья, которые банк позволил купить в рассрочку, оценив его работу в магазине как солидный и надёжный доход. Двуспальная кровать тёмного дерева. Мягкие белые простыни и постельное бельё из хорошего хлопка, они сушатся на верёвке на солнце, ненароком посвящая всякого прохожего в их ночи, когда они громоздятся друг на друга или пристраиваются сбоку. Принюхиваются, превращаются в зверей. В плоть и страсть.

Какое это фантастическое, необыкновенное счастье – уходя на работу, на пути к двери, поцеловать её в щёку.

А несколько лет спустя покрутить обручальное кольцо на пальце и почувствовать, что металл уже врастает в кожу.

Поймать её взгляд в тот день, когда она говорит ему, что у них будет ребёнок, встать у неё за спиной и уткнуться носом ей в затылок.

Счастье даёт ему неожиданный покой. Как будто он всю жизнь ходил в напряжении, со сведёнными плечами, боясь каждого встречного и пугаясь любого резкого звука. А теперь он наконец-то может расправить плечи, выдохнуть и наслаждаться жизнью. И наконец-то увидеть её во всей полноте, заметить всё другое, что в ней есть и было, но что ему не позволялось заметить.

На солнце его радости есть лишь одно тёмное пятнышко: деньги. Они с Кларой не бедные, нет, но слишком много вокруг вещей, которые Кларе хотелось бы, она намекает на это, и Хенри счастлив был бы их ей подарить, да не тут-то было, денег не хватит. Он должен бы получать в магазине больше. Просто по справедливости, раз это он выстаивает за прилавком длинные смены и продаёт, продаёт до боли в спине и натоптышей на ногах. Это он привечает покупателей своей улыбкой, анекдотами и тем, что помнит имена их детей и разные подробности об их хуторе, такие вещи сближают его с покупателями, заставляют их набирать больше товара, чем они собирались. И всё равно он зарабатывает недостаточно, ему не хватает денег на всё, чего Клара с сыном заслуживают, думает Хенри, пока наводит порядок на складе, таскает ящики и вытирает на полках пыль. Если им нужна новая одежда, пусть она у них будет. Если Клара хочет в кафе, то в воскресенье семья должна пойти в кафе, порадовать себя кружкой какао или чашкой кофе с пирожным, как все остальные. Почему это должно быть им не по чину? Почему, работая так тяжело, он не может жить как все? У него такой возможности нет, хотя магазин в большом плюсе и в нём вечно толпы покупателей. Кто, спрашивается, обслуживает их с утра до ночи, заговаривает им зубы и впаривает каждому что-то сверх его списка? Чья заслуга в том, что магазин процветает? Да целиком его, Хенри. И он же должен терпеть вечную нехватку денег.

Это несправедливо, думает он. Надо найти способ зарабатывать больше, он просто обязан его изобрести. Но как? Прикарманивать по мелочи делу не поможет, такой ерунды недостаточно, думает Хенри, пока в магазине затишье и он расставляет на полках новые товары. Дома, вынимая зубной протез и опуская его в стакан с тёплой водой, он размышляет о том же и, гоняя с малышом мяч, раздумывает над тем же самым.

И вдруг ответ находится. Внезапно Хенри ясно видит выход из ситуации, гениальное решение всей проблемы.

И как Избиения.

И как Издевательства.

И как Изуверства.

И как Игры, о которых рассказывает Яннике:

– Мы с Гретой придумали клуб и назвали его Свечным, потому что мы нашли тайный ход на чердак, но там было так темно, что без свечки ничего не видать. Конечно, это была глупость безумная, мы же могли устроить пожар. А в конце коридора находилась тайная комната, в ней Риннан, наверно, и прятался. И там мы нашли тот… тот пакет… До одного случая я всегда думала, что на меня детство в том доме никак не повлияло. А потом мы вернулись в Осло. Я уже выросла и стала работать в магазине «Нарвесен» на станции метро «Майорстюен». Туда часто захаживал один пьянчуга. Неопрятный, оборванный, но всё же постоянный клиент, так что со временем мы с ним стали здороваться. И вдруг он говорит, что был в банде Риннана. Я его имени не знаю, но ясно, что он из тех, кого не осудили на казнь. И он уже вышел из тюрьмы. И вот он всё говорит и говорит, рассказывает, что они вытворяли с узниками, как их пытали, а мне прямо совсем плохо становится. Напарница сказала, что я вся побелела. Мне пришлось потом отсиживаться в подсобке.

И как Идея и как Издержки. Хенри начинает предлагать некоторым покупателям товары в рассрочку, но договариваться они должны непосредственно с ним. У них ведь сложились добрые отношения, они знают друг друга много-много лет. Охотники находятся. Пустяковое дело – вовремя сказать нужные слова, загладить все сомнения так же легко и виртуозно, как убирают утюгом замятость на скатерти, убедить, что сделка выгодна, и пожалуйста – вам отдают деньги; теперь у Хенри есть своё маленькое дело внутри магазинного. Приварок он несёт в дом. Покупает еду подороже, новую одежду и мебель. Ему всё ещё трудно расплачиваться с банком за старые покупки, продолжая делать новые, но он никогда, НИКОГДА не скажет Кларе, что им не по карману воскресный бифштекс или что нет денег ей на платье или на новую кастрюлю. НИКОГДА означает, что он должен найти другое решение.

И он начинает ездить по окрестностям и предлагать со скидкой товары, которые людям очень нужны, уж он-то знает. А крестьяне, они ужасно легковерные, их так несложно уговорить, он мог бы продать им что угодно. Совсем не утомительные поездки в выходные или после работы – и вот уже добрана недостающая сумма. Просто до гениальности. Денег становится больше. Клара довольна, хотя случается, что при виде нового велосипеда или скатерти, которые притаскивает Хенри, у неё гаснет улыбка и она спрашивает осторожно, действительно ли им всё это по карману, неужели он правда так хорошо зарабатывает? Тогда ему достаточно обнять её покрепче и сказать, что да, зарабатывает, и она снова довольна и снова улыбается.

Но наступает крах.

Середина дня, Хенри так замечтался, что едва слышит звон колокольчика, и приходит в себя, лишь когда хлопает дверь и в магазин врывается дядя – движения у него слишком резкие и порывистые, на лице горестная маска гнева и презрения. Губы сжаты в полоску, а руки, когда он кладёт их на прилавок, дрожат.

– Знаешь, Хенри, что я сегодня слышал?

– Нет, не знаю. Что? – отвечает Хенри, хотя ситуация говорит сама за себя и ему ясно, о чём пойдёт речь. Дядя уже открывает рот, чтобы продолжить, сообщить, что привело его в такую ярость, но тут дверь распахивается, и входит пожилой мужчина с велосипедной камерой под мышкой. Дядя разворачивается, уходит в соседнюю комнату и стоит там, пока Хенри помогает покупателю определиться: надо ли снова латать камеру, для чего тоже придётся кое-чего прикупить, или микроскопические дырочки у самого вентиля так трудно заклеить, что проще взять и наконец уже обзавестись новой? Во всё время разговора дядя стоит в соседней комнате, повернувшись спиной и демонстративно роясь в товарах, которыми Хенри обычно и пробавляется.