Лексикон света и тьмы

M

М как Мёрзлый одуванчик, так Грета описывает себя, рассказывая о годах после развода родителей, когда они вернулись в Осло и поселились в разных квартирах. Гершон с новой пассией чуть старше себя, а они с Эллен в квартирке в центре города, за которую платил Гершон. Грета рассказывала, что её мать пошла учиться в художественную школу, почти ничего не зарабатывала, а выживала за счёт алиментов от Гершона. Яннике приходилось самой готовить им обед из скудного набора продуктов в холодильнике. И хозяева магазинчика напротив бесплатно совали ей яблоки, рассказывает Грета. А спустя ещё несколько лет отец опять завёл новую подружку и уехал с ней за границу.

М как Микро-Лондон, как называли Олесунн. Здесь причаливали корабли с оружием из Англии. И отсюда уходили юркие судёнышки с беглецами.

М как Мозоли, ты натираешь их себе черенком лопаты, он вгрызается в углубление между большим и указательным пальцами, пока ты снова и снова поднимаешь лопату, очищая землю от корней деревьев в Фалстадском лесу. Лилово-фиолетовые волдыри лопаются через несколько дней, оставляя лоскуты омертвевшей кожи на мокнущей воспалённой руке.

М как Муштра, Мурашки, Молчание. Мракобесие, Мучительство, Межеумство.

M как Мрак в карцере в Фалстаде, ты любыми силами старался не попасть туда, размером карцер был не больше чулана без окон, и туда отправляли в наказание. Вдобавок охранники любили вылить на пол карцера ведро воды, чтобы заключённые не могли сесть. Тёмным мартовским утром ты увидел, что туда заталкивают человека. Заметил, как он смотрит на свои мокрые ноги, молча, затем дверь за ним захлопнулась, и её заперли. Потом ты услышал, что его вытащили из камеры, избили и затолкали обратно. За что, почему, тебе не дано было узнать, но каждый раз, когда до тебя доносились крики орущего от боли заключённого, острее всего ты чувствовал облегчение, что мучают не тебя. И каждый раз, когда охранник поднимал глаза, проверяя, понял ли ты, что происходит, ты предусмотрительно отворачивался в другую сторону и ускорял шаг, чтобы не дать ему повода прицепиться к тебе.

М как Молчание.

M как Музыка и Музицирование, Мария после обеда частенько садилась за пианино в вашей квартире на Клостергатен и играла сонаты Шопена или что-нибудь из Моцарта. Написанная сотни лет назад музыка, наполняя комнату, создавала ощущение непрерывности времени, но его нарушали дети: они врывались в комнату, дотягивались до клавиш и принимались стучать по басам маленькими плоскими ладошками, глядя на тебя такими круглыми невинными глазами, что невозможно было сердиться, хотя и следовало бы. Дети подросли и перестали мешать, но играла Мария всё реже и только короткие этюды и часто внезапно вставала из-за инструмента с задумчивым выражением лица.

M как Монстр, который живёт в каждом из нас.

М как Мягкость ладони, она может нежно коснуться щеки и погладить в утешение, поддержать головку новорождённого младенца или, нажимая и вытягивая кусок глины, который вертится на гончарном круге, слепить кружку. Но мягкость запрятана глубоко внутри, когда кулак сжимается и бьёт костяшками пальцев в челюсть. Обе стороны сразу, как сказала тогда в Стокгольме Лиллемур. Я навсегда запомнил её слова: «Люди – самые дикие изо всех зверей. Люди могут быть чудовищны… и добры. Или то и другое сразу», – и она быстро покрутила скрюченной рукой, показывая то ладонь, то тыльную сторону. Обе стороны сразу.

М как «Миссионерский отель», куда Риннан пришёл для беседы, его вызвал Герхард Штюбс и теперь втолковывает ему:

– Твоя главная задача – находить и раскрывать людей из Сопротивления, – говорит он. – Ты должен всё время и везде быть начеку. Пиши и сообщай мне обо всём, что кажется тебе подозрительным. Понятно?

Риннан ещё раз благодарит за доверие и уходит. Идёт сквозь мельтешение солдат и чиновников, мимо стопок бумаг и коробок и понимает, что на этот раз ему действительно нужно проявить себя.

Крупных дел за ним по-прежнему не числится. Но раз ему сказали, что нет ничего слишком мелкого или незначительного, то он страницами исписывает блокнот, лезет из кожи вон, чтобы произвести хорошее впечатление, пусть не сомневаются, что нанять его было разумно и прогонять пока рано. Он объезжает хутора, на которых его знают, составляя своего рода карту местности: на ней есть схроны с оружием и пометки, кто кому симпатизирует. Оттачивает вступительные реплики и умение разговорить человека и постепенно расширяет свою территорию. Осенью 1940 года в маленьком магазинчике в Ромсдале ему попадается болтливый продавец. После обсуждения, насколько безнадёжна ситуация с оккупацией, тот рассказывает Риннану о недавнем потрясении: только что приходили две женщины и сказали, что поддерживают нацистов.

– Разве это не отвратительно? – говорит он, вынимая крошку табака из зубов. Риннан улыбается и наклоняется над прилавком.

– А знаете что?

– Что?

– Этих женщин подослал к вам я.

– То есть? – растерянно спрашивает продавец, отстраняясь и нервно глядя на дверь, как будто думая дать дёру.

– Я хотел проверить вас, посмотреть, как вы отреагируете, – тихо, почти шёпотом, отвечает Риннан, постукивая сигаретой по прилавку. – В наши дни ни в ком нельзя быть совершенно уверенным. Некоторые норвежцы перешли на сторону немцев. Так что я хотел проверить вас и для начала отправил этих женщин. Теперь мы точно знаем, что вы на правильной стороне, – заключает он.

– Но… но зачем? – спрашивает сбитый с толку продавец.

– Я изучаю обстановку, присматриваюсь, на кого тут опереться, кто сможет принимать оружие, создавать группы и помогать Сопротивлению. Вы знаете кого-нибудь, с кем мне следует поговорить?

Продавец с облегчением улыбается и даёт Риннану адрес. Постучитесь к ним. Новые люди впускают его к себе. Новые имена появляются в его блокноте той же ночью, он записывает их, прежде чем ехать домой с докладом Штюбсу. Риннан колесит по окрестностям на поездах, автобусах и машине, но ночует по-прежнему дома, хотя его побывки с каждым разом короче. Он приезжает с подарками, целует детей, видит, как расцветают от радости их лица. Вот что значит иметь такого отца, как он! Папу, который снабжает их сахаром и свежим хлебом, новыми пальто и толстыми свитерами. У них в доме мясное жаркое и десерты, спирт и сигареты. А что остальные семьи? Они живут на карточки, на жалкие крохи, охотятся за нормированными товарами, а всё потому, что они недостаточно прагматичны или умны, чтобы понять свою ошибку, потому что стоит открыть глаза и оглянуться вокруг, как станет ясно, к чему идёт дело и кто выиграет войну. Достаточно хоть немного читать газеты, чтобы понимать, в каком направлении всё развивается, там сплошь репортажи о победах немцев на всё новых фронтах. Они захватывают страну за страной.

Вскоре приходят новости о том, что у Гитлера виды на Трёнделаг, он планирует строительство здесь крупного арийского города. Также ходят слухи, что в Тронхейме будет создана подземная база подводных лодок, чтобы остановить поток судов, оружия и солдат из Британии. Потому что доставка всего необходимого Сопротивлению не прекращается, и сопротивленцам раз за разом удаётся организовывать нападения – расстреливать солдат, разрушать железнодорожные пути и мосты, жизненно важные для немцев. Риннан понимает серьёзность ситуации и то, что сейчас у него есть возможность масштабного прорыва. Вот бы проникнуть в управление Сопротивлением по всему побережью, по всей области Мёре-и-Ромсдал! Вот бы разведать, где суда из Англии швартуются и кто отвечает за их встречу! Представьте, что бы это значило! Да он бы прославился не только в Трёнделаге и не только в маленькой Норвегии, но и в Британии и Германии. Даже признание самого Адольфа Гитлера получил бы.

Хенри входит в «Миссионерский отель» и кивает солдатам, они узнают его. Лёгким шагом быстро пересекает холл, минуя секретаршу, она поднимает глаза и улыбается.

Многие знают его имя, и большинство знает его в лицо. Теперь он представляется только Риннаном, потому что Штюбс всегда обращается к нему по фамилии. Имя стало кожей, и он сбросил её, как делают гадюки, на их сухие, желтоватые шкуры нет-нет да и натыкаешься в лесу, и они – единственный видимый признак того, что змея выросла. Хенри Оливера больше нет. Исчезли издевательства, домогательства и насмешки. Остались в прошлом скитания по Левангеру с низко опущенной головой, чтобы избежать чужих взглядов.

Теперь он зовётся Риннан, или Лола, и живёт в Тронхейме. Его не узнать, ещё бы – тайный агент с твёрдой зарплатой, ответственным заданием и свободным доступом к сигаретам и алкоголю. Он рассекает по городу в тёмно-коричневом костюме с галифе. И так всё теперь и будет, думает он. Он представляет Штюбсу план, как подавить Сопротивление, и его просят заняться этим немедленно.

Господи, как всё оказалось легко, даже слишком, размышляет Риннан, идя по центру города. Он знает Тронхейм как свои пять пальцев, хорошо представляет, в каких местах собираются люди тех или иных настроений, и прекрасно понимает, куда идти, если хочешь найти сторонников Сопротивления. Вот почему они наняли меня, а не кого-нибудь другого, самодовольно думает Риннан, твёрдым шагом переходя мощёную улицу; его путь лежит в кафе при Народном доме. Он отлично знает, что в Тронхейме коммунисты и члены Сопротивления обычно встречаются именно там. Риннан сворачивает за угол и подходит к большому кирпичному зданию в стиле функционализма. Середина дня, но кафе переполнено. Вот они как время проводят, значит: читают газеты, курят, обмениваются новостями и планами. Риннан чувствует, что за ним наблюдают, но спокойно поднимается по ступенькам и идёт к бару. Заказывает кофе и, пока бармен наполняет чашку чёрной дымящейся жидкостью, окидывает помещение быстрым взглядом, делая вид, что ищет свободный столик. На самом деле он пытается вычислить, кто достоин более пристального внимания, а кто нет; кто здесь просто коротает время, а кто пришёл для тайной встречи или для вербовки в Сопротивление новых мужчин и женщин.

Мужчина с короткими тёмными волосами отрывается от своей газеты и вопросительно смотрит на Риннана. Хотя это длится всего долю секунды, Риннан чувствует, что его зарегистрировали как новое здесь лицо.

Кафе переполнено, Риннан стоит у стойки, среди громкого гула разговоров, держит чашку на весу и разглядывает посетителей. Вдруг кто-то встаёт, освобождая место рядом с человеком такого вида, что Риннану хочется завести с ним разговор. Он подходит и останавливается за спинкой стула.

– Простите, здесь свободно? – не церемонясь, спрашивает он и кивает на место за столиком.

Мужчина, на которого Риннан нацелился, кивает и говорит «пожалуйста». Риннан благодарит, достаёт портсигар, встряхивает его и слышит, что в нём одиноко перекатывается последняя сигарета. Риннан открывает портсигар, тихо вздыхает, узрев положение вещей, изображает нерешительность, словно обдумывая, не сберечь ли сигарету на потом, коль скоро она последняя, но решается и берёт её. Стучит по карманам в поисках спичек или зажигалки, которых там точно нет, это он знает. Суёт руку в карман брюк и безрезультатно шарит в нём, снова вздыхает и наконец поворачивается к мужчине рядом с собой. Тот, очевидно, сам понял проблему, потому что уже взял зажигалку со стола и держит наготове.