Лексикон света и тьмы

Н

Н как знаменитый Никейский собор триста двадцать пятого года, который постановил, что христиане не могут брать проценты с кредитов. Соответственно, пропал всякий смысл давать деньги в долг кому-то, кроме друзей и родни. На иноверцев запрет не распространялся. И это стало началом мифа о жадных до денег евреев.

Н как Немеющие пальцы, они всегда немеют у тебя от тяжёлых работ, когда пилил брёвна или перетаскивал носилки с камнями с семи утра до двенадцати, а потом после короткого обеда снова до восьми вечера. А между деревьев роятся в солнечном свете насекомые, и по-прежнему всё цветёт и зеленеет, самое красивое время года для природы. Зимой рабочий день короче. Не чтобы вас поберечь, но чтобы никто не сбежал под покровом темноты.

Н как Нордштерн, Северная звезда, новая северная столица, которую Гитлер решил построить на окраине существующего уже Тронхейма и даже поручил архитектору Альберту Шпееру нарисовать город.

Наверное, эта идея пришла Гитлеру в голову во время его очередной пешей прогулки по Швейцарским Альпам, к обзорному пункту на Моосландер Копф, где по его приказанию построили чайный домик и поставили рядом скамью, чтобы он мог сидеть тут, отдыхать, размышлять над будущим и строить планы. С этой скамейки окрестности выглядят как серая гладкая гора, опрокинутая в озеро под ней, – устрашающее напоминание о малости и ничтожности человека. Возможно, иногда он вспоминал сказку, связанную с этим местом, она рассказывает, что под горой спит огромный великан, и он восстанет в судьбоносный для Германии час.

Бродя по здешним местам со своей овчаркой, Гитлер наверняка думал и о проблеме поставок из Англии, о британских кораблях, курсирующих в этой части Европы. Пытался сообразить, как их остановить, высчитывал, где лучше с точки зрения стратегии построить базу, и на ум ему пришла Норвегия, всей береговой линией обращённая к Атлантике. Она целиком оккупирована, значит, подходит, чтобы с её территории контролировать и ограничивать судоходство выше, в Северной Атлантике. Немецкие крейсеры могли бы выдвигаться оттуда, чтобы останавливать англичан, топить их подлодки и боевые корабли, чтобы сделать наконец-то Великобританию самым настоящим островом, изолированным со всех сторон и лишённым возможности снабжать движение Сопротивления на континенте боевым духом, пулемётами и амуницией.

Палец Гитлера проскользнул по карте через пролив Скагеррак, дальше к Осло, затем вдоль изрезанной береговой линии на юге, миновал Кристиансанн, добрался до Бергена и упёрся в Тронхейм. Гитлер взглянул на Россию и передвинул палец через границу, в Швецию, до Эстерсунда, а затем вернул его обратно.

Тронхейм.

Со стратегической точки зрения это идеальное место для размещения подводных лодок. Сюда легко доставлять снабжение грузовыми судами, здесь легко сгружать всё необходимое для Восточного фронта. Когда смотришь на карту, то Норвегия в этой части кажется узкой-узкой, будто огромная рука стиснула её посередине. Гитлер посылает машину за Шпеером, чтобы они вдвоём взглянули на его новый план, и велит адъютантам доставить ему самые подробные карты Тронхейма плюс фотографии.

И они перерисовывают мир заново, он и Шпеер.

Через несколько дней напряженной работы готовы первые наброски. В горе надо прорубить туннель, там будет гавань для военных судов и подводных лодок. Затем можно начинать строительство северной столицы Третьего рейха – города Нордштерн с населением в двести пятьдесят тысяч человек, их переселят из Германии; нового города, призванного своей архитектурой затмить все прочие крупные города. Здесь будет построен четырёхполосный автобан, он свяжет Нордштерн с Берлином. Отсюда военные корабли будут контролировать всю Северную Атлантику.

Теперь то, что осталось от базы подводных лодок, занято госархивом. Где-то в его недрах лежат и записи Риннана… если они, конечно, сохранились. Пометки, которые он делал в блокноте, фланируя в Тронхейме из кафе в кафе, из одного места в другое, и фиксируя всё мало-мальски подозрительное. Возможно, в этих записях можно найти доказательства того, что именно его донесение привело к аресту тебя и Давида, брата Марии.

По дороге, пока я еду по Трёнделагу на арендованной машине, я звоню в госархив и предупреждаю о своём визите, чтобы они успели достать нужные коробки из хранилища. Человек на том конце провода отвечает, что если записные книжки Риннана вообще есть в архиве, то находятся они не в Тронхейме, а в Осло. Потому что хотя судебный процесс и проходил в Тронхейме, но спустя несколько лет после войны все документы, относившиеся к делу, были перевезены в Осло и сданы в хранилище, оборудованное в горе на расстоянии велосипедной поездки от моего дома.

Н как Ноябрь.

Н как Новые члены банды, Новые полномочия и Новая штаб-квартира по Новому адресу, Юнсвансвейен, 46. Риннан впервые входит туда в сентябре сорок третьего года. Он шагает прямиком в гостиную, не снимая ботинок, оглядывается вокруг и широко улыбается: здесь они устроятся отлично. Близко к центру, но уединённо. Просторно, и хороший обзор окрестностей, чтобы врасплох никто не застал, да и от дома, где живёт семья, недалеко.

Он подходит к окну и смотрит в сад, на пожелтевшие фруктовые деревья, выпускает облачко дыма, которое тут же развеивается, и поворачивается к остальным. Ивар Гранде, Китти и Инга. Карл Долмен, Сольвейг Клеве и её дочка, ей восемь, и она будет здесь жить. Все члены банды молоды, как он сам. Все взбудоражены, как он сам. Риннан показывает, куда составить ящики, что они принесли, открывает один из них и вытягивает бутылку коньяка. Он купил его специально для сегодняшнего события. В Тронхейме нет сигарет, нет нормальной выпивки, а также нет машин, бензина и работы. А у Риннана всё это есть.

– Ивар, можешь принести нам стаканы? – спрашивает Риннан. Ему кажется, или в глазах его заместителя мелькнуло недовольство? Словно ему не по чину выполнять столь примитивные поручения. Однако он идёт за бокалами. Инга составляет ему компанию. И вот уже все обступили его, как делали его младшие братья и сёстры в детстве, в лесу или на втором этаже, где они спали. Риннан разливает коньяк, обходя компанию, и чувствует резкий коньячный дух, до того насыщенный, что дерёт глаза. Налив всем, Риннан поднимает бокал и говорит:

– Дорогие лоловцы, добро пожаловать в нашу новую штаб-квартиру! – с этими словами он подносит бокал к губам, алкоголь обжигает рот и мгновенно действует. Риннан чувствует, что у него развязался язык. – Здесь мы сможем спокойно планировать наши акции. Отсюда мы будем координировать операции. Продумывать, как нам внедряться в группы подпольщиков, чтобы разорвать их изнутри.

Он видит, что все восхищены его словами, любой и каждый из них, и что все приободрились.

– Вместе, дорогие друзья и коллеги, мы – самое ценное немецкое оружие в Норвегии. Вы слышали, что сказал в своей речи Геббельс? Агенты, которых он упомянул, – это мы и есть! Мы настолько хорошо потрудились, что молва о нас дошла до самого сердца Германии. А дальше будет только лучше! Здесь, в нашей новой штаб-квартире, мы станем готовить новые операции… но и праздники устраивать, конечно же!

Теперь и последние расправляют плечи и поднимают бокалы, напряжение спало. Риннан идёт к камину. Останавливается, поворачивается к сотоварищам и залпом допивает коньяк.

– Нам даны полномочия делать всё, что мы сочтём необходимым. Мы можем арестовывать врагов, допрашивать их и казнить, если потребуется. Все средства разрешены, не забывайте, они пытались убить меня у моего собственного дома! Когда в нём спали мои дети! Это война, и мы её выиграем. Мы разгромим их сопротивление. Здесь, в этом доме, друзья мои, мы пишем историю!

Под конец Риннан переходит на крик, поднимает бокал перед собой, ждёт, пока на нём сконцентрируются взгляды всех, и внезапно швыряет его в камин. Тот ударяется о поленья, вздымая снопы искр, и разбивается о стену позади них и языков пламени.

Кто-то вскакивает. Кто-то хохочет, но этим Риннана не обманешь: он увидел, что они его боятся, не знают, чего от него ждать, что он может выкинуть. И надо держать их в этом напряжении дальше, не давать им сорваться с крючка, так ими легче всего управлять.

Риннан закуривает сигарету и обводит комнату спокойным взглядом, будто ничего и не было.

А потом идёт вниз осмотреть подвал.

Н как Насилие.

Н как Надежда.

Н как Названия и имена.

Н как Нервы.

Н как Ночь и как Неотступная мысль, она назойливо крутится у Эллен в голове, не давая ей заснуть. Во мраке спальни в доме на Юнсвансвейен, 46, она прислушивается к дыханию Гершона, пытаясь понять, спит он или нет, и наконец решается шёпотом заговорить с ним.

– Гершон?

В темноте не видно ни обои, ни прикроватные столики, ни занавески. В темноте не видно глаза Гершона, они открылись и смотрят в темноту в другую сторону, Гершон лежит спиной к Эллен. Он тихо мямлит «да» – и снова тишина в спальне.

Эллен продолжает:

– Мне кажется, я не могу дальше жить в этом доме.

– Эллен, послушай… мы же всё обговорили и решили этот вопрос.

– Но я…

– Ты прекрасно знаешь, что я не могу оставить Якоба одного с матерью в Тронхейме. Кто-то должен заниматься магазином.

– Понимаю. Но почему тебе непременно надо жить в этом доме?

– А ты не можешь ещё немножко постараться? Ты привыкнешь, всё пройдёт.

– Точно такие слова ты говорил, когда мы въезжали сюда. Но ничего не проходит, только хуже становится. Каждый, с кем я знакомлюсь, обязательно должен спросить, как мне живётся в таком доме, не пугает ли он меня, не…

– Тише, Эллен, ты разбудишь Яннике.

– Гершон, ты знаешь, что они творили в подвале? Ты это знаешь?

– Знаю конечно, Эллен. Но это было давно.

– Давно? Яннике сегодня снова принесла из подвала пулю и спросила, что это такое. Ты же говорил, что всё выковырял?

– Я ещё раз проверю и снова там всё вымою. Хорошо?

Некоторое время оба молчат. Мысли спотыкаются в темноте, они похожи на беглецов, которые ночью пробираются по лесу, они тяжело дышат, напуганы, отводят рукой одну ёлочную лапу за другой, ищут просвет, куда бы они могли выбраться, и наконец находят его.

– Ты никогда не говорила, что не можешь находиться в крепости Акерсхюс из-за того, что там убивали людей. А все войны за границей? Не надо думать о прошлом. Надо смотреть в будущее!

– Да, но…

– Эллен, ну постарайся, пожалуйста.

– Ладно…

– А теперь давай спать? Спокойной ночи, Эллен.

– Спокойной ночи.

Н как Ногти. Дело происходит в середине пятидесятых годов. Две сестры идут вверх по лестнице, в мансарду. Перед ними закрытая дверь в комнату с арочным окном, входить туда нельзя, там отлёживается мама, ей нужен покой, у неё снова мигрень. Зато им можно заходить в две потайные комнатушки слева, Яннике зовёт их Свечным клубом. Они такие маленькие, что надо согнуться в три погибели, чтобы пролезть туда. Старшая сестра идёт первая, у неё в руках свечка, и она со смесью страха и трепета показывает Грете свою находку: перевязанный бечёвкой пакет. А в нём что-то странное. Изогнутые кусочки чего-то сухого и твёрдого. Проходит несколько секунд, прежде чем Грета понимает, что перед ней. Это ногти. Не обрезки, а целые человеческие ногти.