Лексикон света и тьмы

П

П как Помощь, которую поначалу оказывали узникам во врачебном кабинете лагеря – например, если кто-то простыл и температурит или натёр себе в каменоломнях мозоли на руках. Лопнувшие волдыри могли смазать мазью, рану на ноге или порез от пилы забинтовать дать пастилки от воспаления горла. П как Признак расчеловечивания и ожесточения, озверения нравов, что такой простой человеческой поддержке был положен конец. Тебе пересказывали формулу Флеша на сей счёт. Во время посещения Фалстада Флеш обнаружил во врачебном кабинете трёх больных евреев и возмутился такой расточительности.

– Три пули, и проблема решена, – сказал он.

П как Правда.

П как Преступления.

П как Прошлое.

П как Памятные знаки, называемые камнями преткновения, Stolpersteine. Есть несколько способов попытаться выразить то, для чего нет никаких слов. Способов вместить невместимое, когда ты видишь оскотинивание настолько невообразимое, что мыслям и чувствам требуются подпорки, чтобы просто признать сам факт, что да, так было. Одной из таких опор служат камни преткновения. На сегодня в разных европейских городах установлено примерно шестьдесят семь тысяч бронзовых камней с именами погибших. Шестьдесят семь тысяч людей, у которых было детство. Была любимая музыка. Были свои нехорошие привычки. Шестьдесят семь тысяч человек, которые любили и мечтали о будущем. Ругались, смеялись, пели и влюблялись. Шестьдесят семь тысяч – какое невообразимо большое число, подумал я, впервые услышав эту цифру, но в следующий миг сказал себе: сколько же ещё таких камней предстоит установить, если проект будет выполнен полностью? Ведь пока не хватает почти шести миллионов камней. И тротуары Европы практически покроются бронзой, если художественный проект будет доведён до конца. От этой мысли становится дурно, она невыносима, и я вдруг вспоминаю старую синагогу в Праге, я был там с Риккой вскоре после начала нашей совместной жизни. Тихое место, где имена всех убитых этого города написаны красным на белой оштукатуренной стене – от пола до потолка. Ты как будто входишь в гробницу, настойчивое обращение к тебе, заложенное в повторении имён, длится, длится, и каждое словно безмолвно шепчет тебе: «Не забывай меня. Не забывай меня. Не забывай меня. Не забывай меня».

П как Презрение, как Пытки, как Потери.

П как Песни, которые поют в некоторых мастерских, чтобы поддержать свой дух.

П как Постирочная в подвале в Фалстаде, у вас там налажена нелегальная передача писем и продуктовых передачек. Приветы из внешнего мира перекочёвывают из рук в руки во влажном воздухе, липком из-за испарений от сохнущих рубах и простыней, приятных и мягких на ощупь или если зарыться в них лицом, как ты иногда делал дома в Паричах, проходя мимо хлопающих на ветру простыней, развешенных для просушки на верёвках за домом, чтобы почувствовать мягкую прохладу и запах выкипяченного хлопка.

П как Первитин, белые таблеточки, которые у Риннана быстро закончились, пришлось ему заскочить к Флешу в «Миссионерский отель» и попросить ещё.

– Действуют, да? – улыбнулся Флеш, нашел в ящике стола тубу и протянул Риннану.

Риннан благодарит, Vielen Dank, ему очень хочется проглотить одну таблетку сию же секунду, но он сдерживает себя, снова благодарит и выскакивает за дверь с новым списком заданий. Останавливается и закидывается таблеткой. Через несколько минут она уже действует: Риннан чувствует внезапную ясность в голове и прилив сил, от их переизбытка он барабанит по рулю всю дорогу домой.

П как План Эллен.

Середина дня в середине пятидесятых. Эллен спускается по лестнице со второго этажа дома на Юнсвансвейен, сжимая рукой в кармане юбки бумажку в пять крон, на плите жарятся котлеты и кипит картошка, Эллен чувствует запах, слышит бульканье и чувствует, что заводится всё сильнее и сильнее, потому что час настал, она это точно знает. Она много раз рисовала себе, как всё будет, долгими часами, отлёживаясь в одиночестве наверху, продумывала детали. Главное – никак себя не выдать, никто не должен ничего заметить, поэтому Эллен заворачивает в кухню, говорит, что очень вкусно пахнет, и спрашивает датскую домработницу, не нужна ли ей помощь, нет, той помощь не нужна, как Эллен и думала. Она идёт дальше, снова щупает пять крон в кармане, убеждается, что девочки заняты своими делами. Проходит мимо висящего на вешалке пальто домработницы. Молниеносным движением суёт деньги в его карман и с бьющимся сердцем идёт дальше, в туалет. Оглядывается, входя в дверь, но никто, как ей кажется, ничего не заметил, она подмигивает себе в зеркале и видит свою расплывающуюся улыбку, тотчас гасит её, сейчас нельзя. Она спускает воду, чтобы всё звучало естественно, моет руки и опять смотрится в зеркало. Идёт к девочкам, помогает им с уроками, но старается не переусердствовать, чтобы не выглядело подозрительно.

Вскоре хлопает дверь, Гершон кричит «Всем привет!» и входит в комнату. Она выжидает.

Ждёт, пока подадут еду. Пока все польют картошку соусом и начнут есть. И лишь тогда спрашивает Гершона, как бы ненароком, в продолжение его рассказа о том, на сколько сегодня наторговал магазин.

– Кстати, о деньгах, – говорит она, делает небольшую паузу и видит, что Яннике подняла голову. – Гершон, ты не брал пять крон, которые я утром положила на буфет?

Гершон поднимает глаза и удивлённо смотрит на неё.

– Пять крон? – переспрашивает он.

– Да. Я хорошо помню, что положила их утром на буфет, хотела взять их с собой в город. Когда я оделась, их на месте не было, но ты уже ушёл, и я подумала, что ты их взял.

– Нет, я их не видел, – отвечает он, отрезая кусок светло-коричневой внутри котлеты. Датская домработница перестаёт есть. Сидит замерев, такая вся милая, стройная, с точёными ручками, догадалась, видимо, к чему дело идёт, думает Эллен и промакивает рот салфеткой.

– А ты? – спрашивает она домработницу. – Может быть, ты переложила деньги, когда пришла? Или взяла на продукты?

– Нет, – отвечает домработница, но держится теперь уже неуверенно, вид у неё почти испуганный, вероятно потому, что она чувствует, как в воздухе сгущается обвинение.

– Угу, – говорит Эллен. – Но деньги не могли же просто раствориться без следа?

Дети, продолжая есть, поднимают головы. Единственные звуки в комнате – это тиканье дедушкиных часов и стук ножей о фарфоровые тарелки каждый раз, когда девочки отрезают кусок или кладут на него соус.

– Может, ты сама их куда-то переложила? – спрашивает Гершон. – Я совершенно уверен, что всё выяснится, найдётся простое объяснение.

– Да? – сухо говорит Эллен. Подцепляет вилкой кусок и держит его на весу у рта. – Но это же не первый раз, деньги всё время пропадают, – говорит она тихо, как бы ни к кому не обращаясь, потому что сейчас ей важно не ошибиться, вытянуть правильную карту.

Гершон откладывает нож и вилку, делает это слегка резко, обозначая своё раздражение. Они смотрят друг на друга. Воля на волю.

– Да? – говорит он. – И что ты хочешь, чтобы я сделал?

Эллен дожёвывает то, что у неё во рту. Пожимает плечами.

– Я не знаю… А ты как думаешь? Можем считать нормальным, что вещи исчезают.

Она переводит взгляд на домработницу, та повесила голову.

– Господи, ты хочешь, чтобы я обыскал её сумку? – говорит Гершон.

– У меня нет сумки, – говорит домработница. – Я всё ношу в карманах.

– Ну хорошо, давайте я посмотрю там, да? – спрашивает он и поворачивается к домработнице. Она тихо кивает, возможно, уже предвидя результат. Эллен заставляет себя не улыбнуться. Скрип стула по паркету, это встаёт Гершон. И идёт в коридор.

– Папа, что случилось? – спрашивает Яннике.

– Ничего, золотко моё, ничего, – говорит Эллен и накрывает ручку дочери своей рукой. Чувствует мягкую детскую кожу и то, что датская домработница смотрит на неё. Эллен поднимает глаза, старается придать лицу обычный бесстрастный вид, но датчанка буравит её тяжёлым взглядом, поджав губы.

Возвращается Гершон. С купюрой в руках.

– Эта? – спрашивает он.

Эллен кивает.

– Она лежала в кармане моего пальто? – спрашивает датская домработница.

Эллен видит искреннее изумление на её лице, когда она задаёт свой вопрос. Девушка глядит на Гершона, тот – на неё; потом он глубоко вздыхает и поворачивается к Эллен. И пристально смотрит на жену.

– Я этого не делала, – говорит датчанка и встаёт. – Но воля ваша. Оставаться здесь я не могу, – произносит она и уходит с блестящими глазами. Эллен рассчитывала не совсем на это. Надеялась, что он поверит безусловно. А сейчас она чувствует, что он колеблется, как будто сомневается. Он бросает на неё короткий, суровый взгляд. Идёт следом за домработницей, заговаривает с ней, но она не откликается. Начинает паковать свои вещи, Эллен с девочками доедают обед. Полчаса спустя датчанка исчезает из их жизни.

П как Паричи.

П как Погром, от русского глагола «громить», то есть разорять, уничтожать, убивать, делать всё, не гнушаясь и самыми чудовищными вещами, чтобы покончить с евреями. Погром за погромом, пока идея не оформляется в своем законченном виде.

Окончательное решение вызревало столетиями. Идея похожа на растение, которое тянется к свету, стараясь вырасти как можно выше. Оно распускает корни во все стороны, и они прорастают сквозь глину, грязь и камни.

Идея окончательного решения впервые была сформулирована в законченном виде 20 января сорок второго года, в тот самый день, когда тебя перевели из тюрьмы Тронхейма в Фалстад: за столом переговоров на встрече на вилле Ванзее было постановлено, что не существует иного способа навсегда решить еврейский вопрос, кроме как сделать то, что, к сожалению, необходимо, – полностью очистить землю от всего еврейского.

Собрать всех евреев, религиозных и неверующих, и уничтожить их.

Собрать все еврейские священные тексты, традиции, рецепты, свитки Торы, ханукии и меноры, кипы и талесы и отделаться от всего этого скопом, чтобы иудаизм окончательно перестал загрязнять собой мир и вести его к слабости.

Мысль эта – как молекула, как рецепт, как здание, а детали, из которых его строят, – предрассудки и мифы о том, что евреи делают из христианских младенцев колбасу, контролируют экономику, виноваты в неурожае, плохой погоде, болезнях и эпидемиях. Одной из самых известных попыток опорочить евреев как нацию является памфлет «Протоколы сионских мудрецов», впервые опубликованный в России в 1905 году. В нём описывается никогда не происходивший в действительности тайный конгресс в Базеле, на который якобы собрались в 1897 году евреи со всего мира и выработали план, как им добиться мирового господства. «Протоколы» создала царская охранка, соединив в них традиционные предрассудки и пропаганду. Но история погромов гораздо старше. Один из ранних произошёл за десятилетия до начала нашей эры, тогда римляне напали на евреев Иудеи, рассеяли их по окрестностям и заставили бежать дальше. Позже, в 1096 году, немецкие и французские крестоносцы напали на евреев городов Шпейер, Вормс и Майнц, убив около двух тысяч человек; а в Полоцке в 1563 году всех, кто отказался перейти в православие, утопили в Двине.