Ее город

Но реальность — она и есть реальность, часто непредсказуемая и невообразимая.

Линь Шуфэнь поступила весьма оригинально: она заставила его сойти с автобуса на Бонэм-роуд вовсе не для того, чтобы побыстрее накормить, а потому, что хотела пройтись по Хай-стрит[34] и показать Чэнь Кэню побольше красот Гонконга. На Хай-стрит им встретилось величественное старинное здание в европейском стиле. Линь Шуфэнь шла рядом с Чэнь Кэнем, неустанно рассказывая об истории этих мест — правда, вкратце: «Сейчас это общественный комплекс Сай Ин Пун, он возведен на месте старой психиатрической больницы». Нет, ну надо же, человек получил степень магистра, а слово «голод», похоже, в его лексикон не входит.

Чэнь Кэнь в ответ угукал. Сил хватало только на это, поскольку перед глазами все плыло и он уже ничего не видел.

Колеса чемодана стучали по мостовой. Хай-стрит кончилась. Они перешли на другую сторону и оказались на Центр-стрит. В боковых проулках виднелось множество крошечных дверей, ведущих в разные заведения: прачечные, цветочные магазины, авторемонтные мастерские, детские студии. Все они занимали малюсенькие клочки земли размером чуть ли не с ладошку; стоило появиться возможности, как люди делали подношение богу — покровителю данной местности, чтобы открыть лавчонки, способные удовлетворять насущные ежедневные потребности. При этом нигде не было никаких следов ресторанов. Морской бриз, дующий вдоль улочек с залива Виктория, приносил соленый запах — но лишь для того, чтобы пробудить фантазии о морских гребешках и акульих плавниках.

В первый же день, ступив на землю Гонконга, Чэнь Кэнь почти отчаялся. А может, и совсем отчаялся. Или прямо сейчас его накрывало отчаяние. Самым важным первым открытием Чэнь Кэня относительно Гонконга стало то, что местные жители не испытывают голода! Либо они научились его терпеть! Или едят часто, но крошечными порциями и не могут себе представить, что материковые китайцы, привыкшие к трехразовому питанию, должны принимать пищу по часам. Когда Чэнь Кэнь уже находился на грани отчаяния, в его ноздри внезапно ударил восхитительный аромат говяжьего бульона. Он поднял голову и увидел перед собой лапшичную.

Линь Шуфэнь вошла в лапшичную, и с ней по-английски поздоровалась какая-то женщина:

— Хэллоу, Хайди!

Чэнь Кэнь вспомнил: в переписке Линь Шуфэнь упоминала, что ее английское имя — Хайди, однако он никогда не понимал, зачем китайцам, живущим в Китае, вообще могут понадобиться английские имена. Правда, внезапное явление лапшичной разбило все его прежние представления о мире.

— Хэллоу, Хайди!

— Хэллоу, Сабина!

Две жительницы Гонконга ласково поздоровались друг с другом — казалось, ласковее просто невозможно. Сабина была молодой девушкой с черными и блестящими как смоль волосами, гладкой желтой кожей и узким разрезом глаз. Сразу видно, что она китаянка, но все посетители, толпившиеся в ожидании своей очереди, называли ее Сабиной.

Сабина встречала постоянных клиентов иначе, чем остальных, — тепло, немного заискивающе и чуть покровительственно, словно членов одного большого клана.

— Хэллоу, Хайди!

— Хэллоу, Сабина!

Сабина чуть развернула корпус, перевела взгляд на Чэнь Кэня и поверх головы Линь Шуфэнь обратилась к нему:

— Хэллоу, красавчик!

Красавчик? Это она о нем? Ну, разумеется.

Изголодавшего Чэнь Кэня, только-только приехавшего в Гонконг и уже до смерти боявшегося Линь Шуфэнь, безо всякого стеснения, но с чувством назвала красавчиком незнакомая девушка, благоухавшая говяжьим бульоном. Чэнь Кэнь удивился, а потом смутился, и щеки его заполыхали так, будто их обжег огненный шар. Сабина быстро спрятала улыбку в глубине своих глаз и поздоровалась с посетительницей, стоявшей за спиной у Чэнь Кэня.

— Хэллоу, Лю Мэйлань!

— Хэллоу, Сабина!

Чэнь Кэнь невольно обернулся, о чем немедленно пожалел: что он пялится, он ведь как-никак студент магистратуры — на черта ему пялиться на других?!

Сабина снова улыбнулась; Чэнь Кэнь уловил эту улыбку, и девушка опять ее спрятала, старательно не глядя на него и притворяясь, будто не замечает смущения этого симпатичного парня. Чэнь Кэню стало обидно. Но обернулся он, кстати, не зря: девушка с типично китайским именем Лю Мэйлань[35] оказалась белой иностранкой. Она ответила по-английски «Хэллоу, Сабина!», однако произношение ее отличалось от произношения Линь Шуфэнь: сразу понятно, что английский для нее родной. Что за ощущение он испытал? Чэнь Кэнь не мог сформулировать. Он снова повернулся, чтобы удостовериться. Внезапно сегодня, в этот самый момент, в этом самом месте изголодавшийся Чэнь Кэнь по неизвестной причине стал крайне чувствительным. Раньше он не обращал особого внимания на то, что происходило вокруг. И вдруг до него дошло, что для заявленных «посиделок» Линь Шуфэнь забронировала столик именно здесь, в лапшичной «Ицзи».

Лапшичная вовсе не внезапно возникла перед ним. Все это организовала Линь Шуфэнь.

Зал оказался таким узким, что скорее напоминал коридор. Фасад, выходивший на улицу, выглядел внушительно, но внутри размещался лишь один ряд небольших круглых столиков, всего семь или восемь. Все столики были заняты, ни одного свободного места. Поскольку Линь Шуфэнь заранее забронировала стол по телефону, Сабина отдала им первый освободившийся. Две школьницы доели, поднялись со своих мест, и Сабина тут же проводила туда Линь Шуфэнь и Чэнь Кэня. Иностранке Лю Мэйлань места не хватило; она не торопилась, но и не сдавалась, стояла рядом с кассой, прижав к себе рюкзак. Ее пальцы с алыми ногтями были украшены крупными кольцами, тыльная сторона ладоней обветрилась настолько, что кожа напоминала люффу, однако в руках чувствовалась сила.

Так вот что это за «посиделки». В Гонконге китайский, на котором говорят местные, звучит как иностранный, зато иностранные языки звучат как китайский.

Сабина что-то шепнула на ухо Линь Шуфэнь, и та кивнула в знак согласия. Сабина еле заметно улыбнулась Чэнь Кэню, придвинула к их столу еще один стул и при этом принялась извиняться на английском. Затем она уговорила Мэйлань обуздать свои огромные конечности и втиснуться за их столик. Иностранка сидела, как паинька, боясь задеть соседей. Осталось усесться Чэнь Кэню. На вид довольно субтильный, на самом деле он крупный, сложен достаточно крепко, и ему требовалось много места. Сабина жестами помогла Чэнь Кэню занять правильное положение, а потом легонько хлопнула его по плечу кончиками пальцев и воскликнула:

— Вуаля!

Чэнь Кэнь не понял, что это за слово, и опять смутился, однако Сабина со своими улыбающимися глазами уже умчалась прочь.

Линь Шуфэнь поспешила перевести:

— Это из французского языка. «Вуаля» означает, что дело сделано. Сабина раньше держала лапшичную в Париже.

Пока она говорила, Сабина успела принести три порции лапши с говядиной. Каждый раз, спокойно ставя перед гостем миску, Сабина удовлетворенно восклицала «вуаля», и это звучало, как прекрасная музыка. Чэнь Кэнь вдохнул это «вуаля», которое попало прямо в легкие, а вместе с ним в ноздри ворвался аромат лапши с говяжьей грудинкой. В наваристом бульоне плавали толстые ломти нежного мяса, от пряного запаха зеленого лука на глаза наворачивались слезы. Стоило Чэнь Кэню начать есть, как все отчаяние, обиды и переживания этого дня испарились. Откуда-то из глубин памяти вынырнули далекие и бесстрастные воспоминания: когда Чэнь Кэнь был маленьким, дедушка частенько рассказывал, какую вкусную лапшу с говяжьей грудинкой ему доводилось отведать в Ханькоу; да, в Ханькоу в те далекие времена тоже подавали очень вкусную лапшу с говяжьей грудинкой. Эта миска лапши, стоявшая перед ним в Гонконге, всколыхнула давнишние воспоминания, правда-правда.

— Добавку? — предложила Линь Шуфэнь.

Чэнь Кэнь улыбнулся, внезапно обретя чувство юмора. Наконец, впервые за день, он мог расслабленно говорить с Линь Шуфэнь.

— Сестрица, ты видишь меня насквозь!

Девушка сначала остолбенела, а потом разразилась громким лающим хохотом, словно ее душили, и поспешно прикрыла рот рукой.

Сабина по ее просьбе поставила перед Чэнь Кэнем вторую миску с дымящейся лапшой и сказала:

— Кушай досыта, красавчик! Вуаля!

Лю Мэйлань, сидевшая рядом с ним, расплылась в улыбке. Она подцепляла лапшу палочками и, помогая ложкой, отправляла в рот, жевала и медленно глотала; ее глубоко посаженные прозрачно-серые глаза беззастенчиво и с восхищением рассматривали Чэнь Кэня.

Линь Шуфэнь наклонилась к его уху и прошептала:

— Кейн, видимо, ты слишком симпатичный!

Кейн? Кто это Кейн? Солнце вроде сегодня не на западе встало — так почему с Чэнь Кэнем произошло столько нового? Кейн — его английское имя. Все студенты Гонконгского университета обязаны выбрать себе английское имя. Когда его приняли, он остановился на варианте «Кейн», но до этой самой минуты имя существовало лишь в теории, Чэнь Кэнь не был готов к тому, что кто-то так обратится к нему. Непривычный к подобному, он смутился и ничего не ответил; он заметил, что Линь Шуфэнь глупо хихикает, и сосредоточился на содержимом миски. Чэнь Кэнь ел проворно и с огромным удовольствием. Сабина периодически улыбалась ему. Она разносила лапшу по залу, но ее глаза почти все время с улыбкой смотрели на Чэнь Кэня. Он, разумеется, обратил на это внимание.

Но это все-таки Гонконг. Гонконг и есть Гонконг. Его никто не может изменить. Материковая стыдливость и застенчивость Чэнь Кэня мигом были растерты в порошок в этой лапшичной. Иностранка Мэйлань покончила с едой и собралась уходить. По-прежнему улыбаясь от уха до уха, она принялась прощаться со знакомыми. Сначала обратилась к Сабине:

— Бай-бай, Сабина, — а потом к Чэнь Кэню: — Бай-бай, Кейн!

Она не двигалась с места, с улыбкой ожидая ответа.

Сабина отозвалась:

— Бай-бай, Мэйлань!

Пришлось и Чэнь Кэню выдавить из себя «бай-бай», но Лю Мэйлань поправила его:

— Бай-бай, Мэйлань! Меня зовут Лю Мэйлань.

Чэнь Кэню ничего не оставалось, кроме как повторить:

— Бай-бай, Мэйлань!

Лю Мэйлань торжественно объявила:

— Мне было очень приятно вместе с вами поесть лапши.

Сабина легонько ткнула Чэнь Кэня в спину, и он скрепя сердце промямлил:

— Нам тоже было очень приятно.

После все еще раз по кругу повторили «бай-бай» — со всеми этими церемониями они словно бы вернулись в Старый Китай. Неудивительно, что Линь Шуфэнь использовала старомодное слово «посиделки». Пусть это и совсем маленькая лапшичная, она словно имеет определенный культурный вес.

Лицо Чэнь Кэня по-прежнему горело. Он наелся и успокоился, и теперь все предстало перед ним в новом свете. Он обратил внимание на множество вещей, которых до этого просто не заметил. В обеденном зале имелся запасной выход — прямо к высокому склону. Сверху лохмотьями свисали корни баньяна. По склону ездили машины — там тянулась еще одна дорога. Стоя в крошечном заднем дворике, Чэнь Кэнь с удивлением понял, что Гонконг построен прямо в горных складках, и эти горы для гонконгцев — источник средств к существованию. Ох уж этот Гонконг! Сабина подошла к склону; в корзинку, прижатую к изгибу бедра, девушка набрала немного имбиря. Она окликнула его со спины: