Ее город

(16)

Настал канун китайского Нового года. В полдень на дорогах малолюдно, все расходятся по домам, чтобы подготовиться к новогоднему ужину. Я случайно заскочила на рынок, чтобы посмотреть, не осталось ли зеленого лука.

Женщина, торговавшая им, уже закрывала свой ларек. Она продала мне пучок, а сама продолжила искать гнилые листья и складывать их в пластиковые пакеты. Торговка заявила, что ей самой не нужны гнилые листья, это ведь Новый год, все должно быть новым и свежим. И сообщила, что гнилые листья предназначены для старого носильщика, который не вернулся в деревню, а прячется в своей «крысиной норе». Старик в этом году не рискнул поехать в деревню на праздники, поскольку там с него требуют выплатить долг и могут лишить жизни, если он не привезет денег. Женщина добавила, что сегодня сделала доброе дело и собрала немного овощей, — она отдаст их старому носильщику в надежде, что высшие силы не оставят без внимания ее поступок, ведь деревенские сейчас совсем обнищали!

Странно, пару дней назад старик сказал нам, что едет домой. Как же так вышло?! Дома его ждут жена, дети и любимый внучок Вьюн. После целого года пахоты есть всего несколько дней отдыха и счастья, всего один короткий миг, чтобы поприветствовать весну — награду, данную нам природой. Из года в год мигранты заполняют поезда на праздник весны, тратя на дорогу все свои деньги, заработанные тяжелым трудом, — ради этой награды, не так ли? Как можно не вернуться домой на Новый год? Как можно остаться одному в холоде на чужбине? Я не могла больше ни о чем думать, кроме как о том, что старик обязан поехать к своим и у меня достаточно денег, чтобы оплатить его обратный путь.

Мне не приходило в голову, что внезапно нагрянуть к нему — плохая идея. Он не верил своим глазам. Не верил не в то, что видел меня, а в то, что я появилась в его арендованном жилище. Глаза старика всегда были мутными и тусклыми, как река Янцзы в половодье, — ее неглубокая вода внезапно светлеет от краев к центру. В его взгляде читались неописуемый стыд и негодование! Он раскинул руки, пытаясь что-то прикрыть, но тут же понял, что это бесполезно, и грустно опустил их. Его халупа была совсем крошечной. Я усмотрела кисть и чернила, а вдоль стен — аккуратные стопки журналов: «Урожай», «Современник», «Октябрь», «Чжуншань», «Хуачэн», «Река Янцзы», «Литература и искусство» и других. И еще огромное множество книг, в том числе мой сборник, изданный пиратским способом, который лежал открытым на кровати.

Я тоже была застигнута врасплох, столкнувшись с человеком, читающим мою пиратскую антологию, и тоже испытала неописуемый стыд и негодование.

Реальность — такая штука: иногда ты не успел разглядеть правду, а уже обидел человека. Да, старик был рабочим-мигрантом, который раньше трудился носильщиком, а затем стал старьевщиком, но в момент обиды и оскорбления я видела только противостояние двух армий, классическое китайское противостояние двух армий, когда по обе стороны сражаются благородные мужи, и армию можно отозвать в любой момент. Противостояние, основанное на равенстве и уважении. Оказывается, обидеть тоже можно с большим уважением.

Я торопливо положила конверт с несколькими банкнотами и услышала не похожий на свой голос, который произнес:

— Есть у тебя деньги или нет, а надо домой на Новый год. Поезжай!

Сказав это, я сразу же покинула его квартирку.

В ту ночь я никак не могла успокоиться и долго сидела в своем маленьком кабинете. Я поняла, что внешний облик человека определен судьбой и у него может не быть ни статуса, ни денег, ни успехов в карьере — все это от него не зависит; лишь духовное наполнение человека определяется им самим. Содержание человека — это его устремления и аура, именно они даруют внутреннюю красоту, поэтому-то некоторые высокопоставленные и знаменитые люди оказываются пустышками. И вот — старый носильщик, который вызывает благоговение. Если вдуматься, упрямство и настойчивость, которые он проявлял на протяжении стольких лет, объяснимы. Старик не просто хотел заработать себе на кусок хлеба — он должен был продемонстрировать прямоту и честность, защитить свое человеческое самоуважение, доказать жителям нашего двора, что он обладает исключительными моральными качествами.

Я была совершенно потрясена, увидев, что за человек на самом деле этот бывший носильщик. Я действительно не могу себе представить, чтобы в нынешнем обществе практически нищий старик сумел не предать своих устремлений. Квартирка, которую он снимал, немногим лучше крысиной норы, но в ней полно книг. Мне стыдно признаться: да, у меня есть кабинет, необходимый для работы, мне приходится пользоваться книгами, поэтому есть и книги, но если бы я зарабатывала чем-то другим, то были бы у меня вообще книги? Боюсь даже предположить. Оглядитесь: в современных домах самое видное место предназначено для телевизора, телевизор — действительно практичный предмет, простой, безвкусный, дорогой, но ценный ли?

Глубокой ночью за окном раздавался стук костяшек. Соседи играли в маджонг. Смотреть телевизор и играть в маджонг любят многие. Конечно, я не обязана любить эти занятия, и я правда отношусь к ним ровно, независимо от того, нравятся они другим или нет. Но когда я сравниваю себя и соседей со стариком, меня переполняет множество эмоций.

Эта зима была очень холодная, с лютой стужей. Мы ждали сильного снегопада, но он все не приходил. Дочка спросила меня:

— Мама, а может зимой не быть снега?

— Конечно, — ответила я.

У Неба тоже есть свои секреты и своя воля. Небо не знает пощады, для него нет успехов и неудач, трудностей и перипетий, поэтому Небо великое, вечное, спокойное. Я, простая смертная, прекрасно это понимаю. Все, начиная с моих предков до нынешнего поколения, хотели жить хорошей жизнью. Мы упорно трудились на протяжении веков, но пережили слишком много неудач. Сейчас я живу в мире, где низвергнуты богатые, где все вокруг — пролетариат. Я могу бездельничать, но в определенных пределах, а могу выбрать личный труд и творчество, пусть даже незначительное. Я все же предпочла работу. Я всегда думаю, что получение благ в обмен на собственный труд — это достойный вариант.

После ремонта в нашем ЖК мы из года в год страдали от жары и холода, балки и каркасы потрескались и не подлежали ремонту, национальная политика изменилась, государство больше не предоставляло социальное жилье, и теперь человеку надлежало все зарабатывать самостоятельно.

Этим летом я отыскала в Ханьяне нашего дальнего родственника, мастера по бамбуку, и заказала бамбуковую кровать; поставила ее на террасе и уложила там дочку. Дочка смотрела на звездное небо, указывая на Млечный Путь — ее внимание привлекали Небесная Ткачиха и Волопас[80], — и постепенно погружалась в мир грез с головой, покрытой бисеринками пота. Мне не позволено войти в мир грез: история о небожителях, конечно, печальна, но я понимаю, что это ложь, а правдива лишь реальность. В этой реальности от крыши, нагретой на солнце за день, валит горячий пар. Дочка проснулась от этой жары, ей дурно, она готова заплакать. На бамбуковой кровати собралась лужица пота, на спине расцвела потница. От боли у меня сжалось сердце, я схватила веер из бамбуковых листьев и начала обмахивать дочку. Несколько летних ночей подряд я сидела без сна, обеими руками держа этот веер и в изнеможении поднимая лицо к звездному небу. Во мне бурлила ненависть, я хотела бы немедленно отправиться работать, зарабатывать деньги, чтобы купить кондиционер и свой собственный дом. Я мечтала немедленно уехать из нашего ЖК, чтобы мой ребенок мог спокойно выспаться.

В жизни каждого человека важное место занимают предки и потомки. Всем нам хочется иметь защиту в этом мире, быть в безопасности, в том числе и от стихии; хочется сладко спать, вкусно есть и с надеждой смотреть в будущее. Я желала бы в любое время года жить легко и приятно. Тогда, в квартирке на восьмом этаже, перед лицом проливного дождя я была совсем еще молодой женщиной, переполняемой праведным гневом, а теперь мне кажется, что тот праведный гнев и есть наивысшая справедливость, мои устремления.

Однако понимала ли я когда-нибудь, что все не так плохо, как я думаю, — хотя судьба и складывается не слишком удачно? В конце концов, я не умирала от голода и от жажды, а значит, и живя «в убогом переулке», могла «не изменять своей радости»[81]?! Это ли не устремления?