Полнолуние (рассказы)

— Это замечательно! — восхитилась Лиза. — Меня никто не звал сестренкой.

— Сестренка — звучит! — подтвердил Сережка. — А то пришлось бы звать вас знаете как? Свояченица. Так, да? Или невестка?

— Не знаю. Как-то не приходилось думать об этом, — улыбнулась Лиза.

Сегодня она не выглядела такой чужой, как вчера. Платье на ней было простенькое, ситцевое, на ногах — шлепанцы. Лицо было хотя и бледным, но не таким уж прозрачно-неземным. Оно было тонким, привлекательно-милым, в нем не было фальши, которую Сережка исподтишка пытался приметить.

Лизе было приятно, что приезд Сережки вносил что-то новое в их однообразную жизнь, скучное, натянутое сидение дома. Подспудно тлела надежда: что-то должно измениться, не может дальше все так продолжаться. Придет же когда-то конец противоестественной жизни: любовь мужа превратилась в нечеловеческую ревность ко всему, даже неодушевленному. Разве это не унизительно?

— Что будем готовить на обед, таежник? В кулинарии я кое-что кумекаю…

— Таежное, сестренка. Тушенка в банке, зеленый горошек да луковица чесноку.

— А мечтал о цивилизации! — рассмеялась Лиза. — Что ж, таежное так таежное… Открой банку. — И она подала ему целое устройство для открывания консервных банок.

Но Сережка вытащил из-за голенища охотничий складной нож и в одно мгновение лезвием вырезал у банки донышко.

Он сидел на кухне и смотрел, как Лиза ловко управлялась со всем, что попадало ей в руки. Кухню уже заполнили пряные запахи, начисто заглушившие приятный душок холодной тушенки. Лиза между делом расспрашивала его о тайге, о том, что они там ищут и что уже нашли, дружно ли живут и о чем мечтают кроме первичных признаков цивилизации. Сережка отвечал с охотой и с той простецкой искренностью, которая заставляет верить во все, что бы ни сходило с его языка. Если бы кто послушал со стороны, то понял бы, что это говорят между собой давно знакомые люди, понимающие друг друга с полуслова и имеющие один взгляд на жизнь.

Сережка был рад, что Лиза ничего не рассказывала об отношениях ее с братом. А Лиза была рада тому, что Сережка и не пытался что-то выяснить, хотя с его наблюдательностью он не мог не догадываться кое о чем.

Они выпили армянского коньяка. Лиза пригубила рюмку. Лицо ее чуть порозовело, глаза потемнели и стали влажными. Сережка почувствовал к ней какую-то особенную, родственную близость и жалость немножко. Да, он жалел Лизу, не зная еще, почему жалел. Он ничего не хотел знать о ее жизни с братом, кроме одного: как случилось, что она стала женой Константина Петровича? Разные они люди, а как-то живут вместе. Загадка!

Лиза помогла достать ему билет, и вечером Сережка ушел в Большой театр. Он видел, Лиза с грустным чувством расставалась с билетом, но пригласить ее, при всем своем простодушии, не посмел.

Супруги Ветошкины весь вечер были заняты каждый своим делом. И каждый ждал Сережку, чтобы как-то прекратить безмолвный и изнуряющий спор. И в самом деле, когда Сережка вернулся из театра, оба были рады ему.

Константин Петрович был заискивающе предупредителен, а Лиза приветлива, как со старым другом, понимающим ее. Сережка же был чем-то подавлен, о театре рассказывал неохотно, но еще раз пойти в оперу не отказался.

Улегшись после ужина на свою раскладушку, кратко выразил свое душевное состояние:

— Мы в тайге валандаемся, а оказывается, для людей вот какие театры есть… С «Князем Игорем»!

…Шли дни. В Москве всюду чувствовалось приближение праздника.

Ветошкины собирались провести праздники на даче. При госте Константину Петровичу это казалось лучшим выходом.