Полнолуние (рассказы)

10

К Октябрьским праздникам спешно заканчивали отделку нескольких домов сразу, и работы было столько, что Норкин был бы рад, если бы мы и ночевали на объектах.

— Ничего, ничего, девочки! — говорит он всякий раз, когда забегает к нам. — Родина требует жертв, а праздник — трудовых подарков. Не жалейте свои белые ручки.

Руки у нас болят от усталости, и девочки хнычут и ругаются, отказываясь от сверхурочных работ. У Нади болит грудь — натерла грубой одеждой. Я вижу, как она страдает от каждого резкого движения и от того, что часто приходится уединяться, поправлять одежду. Сергей явно ей мешает. Мне жаль Надю, и я пытаюсь отправить ее домой, но она — ни в какую. Тогда я беру у нее Сергея и вместе с Таней и Николаем делаю что-то вроде звена, идем красить двери. Сергей помогает разработать задание и для других звеньев, под праздник нас обеспечили материалами. Вот всегда бы так! Работаю валиками, а остальные в нашем звене вручную делают отводку, окрашивают коробки, обналичку. Так приноравливаемся каждый к своей операции, что неожиданно для себя забываем об усталости и чувствуем непонятное облегчение. Хмуроватый обычно Сергей оживлен, и мне приятно видеть, как он ловко работает. Доволен он еще и тем, что мы фактически работаем так, будто у нас уже введен бригадный подряд. Сергей все-таки уговорил меня попробовать.

Я не помню, чтобы когда-то раньше было у меня вроде бы нерабочее настроение и в то же время чтобы работа шла так непринужденно, споро и интересно, и я даже не замечаю, что работаю. Сам по себе ходил валик, вкусно почмокивала краска и на дверь ложились ровные, мокро блестящие полосы. Рядом со мной работает Сережа. Под комбинезоном его угадывалась сильная спина. Сбоку мне видна щека в темной щетине, крепкий подбородок в капельках белой краски.

— Сергей, тебе нравится петь? — спрашиваю я и вижу, как мгновенно повернулась крепкая шея и два остро вспыхнувших карих глаза уставились на меня.

— Нравится…

— Запевай свою, армейскую!

И мы поем, и нам хорошо, и работа ладится. Петь, работать и видеть рядом с собой верных товарищей — это можно назвать счастьем, а может быть, как-то иначе, не знаю.

И тут грубоватый, озабоченный голос Норкина возвращает меня из того нежданного мира.

— Ох-ох, а я, грешным делом, думал, что вы уже тут пошабашили…

— С чего бы это? — Я злюсь на Норкина за разрушенный им мир сказки. — По нашему графику еще день.

— Девочки, мальчики, хорошие вы мои, поднажмите! Вечерок сегодня да утром пораньше… Позарез надо дом сдавать.

— Хорошо, — говорю я, — но придется платить.

— Сверхурочные? И так зарабатываете будь здоров! Поимейте совесть!

— Платить! — повторяю я.

Я не могу простить Норкину разрушенной им моей сказки и бью его по самому больному месту.

— Коммунистическая бригада!

— И коммунистическая, — зло бросаю я. — А что? На дармовщине хотите проехать? Мы не согласны.

— Маргарита! Это ты в дни предоктябрьского соревнования? Да ты что? Кто тебя сбивает с правильного пути? Не ты ли, Молоков? Тоже мне рационалист, без взлета, без порыва.

Сергей дурашливо берет под козырек:

— Никак нет, товарищ Степан Степанович, пропагандистской работой не занимаюсь. Но оценку вашим желаниям дать могу.

— Ну? — подбадривает Норкин, ему, видно, забавной кажется эта игра.

— Это называется на чужом горбу в рай… Между прочим, Степан Степанович, меня давно занимает вопрос: а куда вы пристраиваете наши сверхурочные деньги? Поделитесь с нами секретом…

— Ты чего болтаешь? — бледнеет Норкин, — чего болтаешь, дура?

— Осторожнее, товарищ Норкин! — У Сергея плотно складываются губы и руки сжимаются в кулаки.

— Ты на меня не замахивайся!

— А замахнусь, так плохо будет…

— Попробуй!

— Попробую. Ишь какую манеру завели, работай без оплаты.

— Не болтай, чего не следует… Солдат! В Советской Армии служил, а порядка не знаешь: приказ командира — закон для бойца. — Норкин радуется своей находке и уже примирительно говорит: — Ладно, подкину, не обижу.

— Придется! — убежденно говорит Сергей. — Но не за сверхурочные. Между прочим, мы настроились работать по методу бригадного подряда…

— Чего, чего? — У Норкина смешно отвисает нижняя губа.

— По методу бригадного подряда. Каждому звену дали объем работы, все материалы. Подсчитали, сколько потребуется денег на зарплату. Да не за дневную выработку, а за весь объем. Ну, кроме заработка нам причтется: во-первых, за сокращение срока работ, во-вторых, за качество и за экономию. Так что «сверхурочные», только в другом виде, вам придется платить. Покрывать ими прорехи Кукушкина уже не удастся. Пусть работают и зарабатывают сами.

— Ну-ка, погоди! — говорит Норкин, оседая на скамью. — Придется собрать бригаду и разобраться, Маргарита!

— Мы сейчас заняты, Степан Степанович, — говорю я. — Работаем. В обед, если хотите.

— Сейчас!

— Сейчас не получится.

— Ладно! Самоуправство! Без меня? Так! И еще обвинения. За это придется отвечать!

— Придется! — говорит Сергей. — Но вам. Наш народный контроль проверил. Вы выводите среднюю выработку по участку и всем платите по средней. А мы не хотим, чтобы дальше так было…

Да, заварил дело Сережка Молоков! И зря обо всем разболтал до времени. Норкин объявит нам войну: не даст работы, зажмет материалы… Гадость какую-нибудь придумает…

Перед праздниками выпал снег. Утро седьмого ноября выдалось солнечное, с морозцем. Улицы сверкали молодо и радостно.

Мы идем в первой колонне строителей. Опыт у нас удался. Горев нас поддержал. Он пообещал с начала года перевести нашу бригаду на новый метод. Сам подпишет с нами первый в управлении подрядный договор. Молодец, Сережка, открыл мне глаза. Теперь из бригады вряд ли кто захочет уйти. Дуся узнает… И вдруг вернется!.. А что?

Какое у нас было хорошее настроение, когда мы шли через площадь, мимо памятника Владимиру Ильичу!

Вечером клуб строителей на пригорке сиял огнями. Я иду, любуюсь клубом еще издали. Мои подружки оживлены и все такие красивые и нарядные, что залюбуешься. Парни должны были встретить нас у клуба, но их тут не оказалось, и мы остановились у колонн, чтобы подождать. Из репродукторов раздается музыка, и несколько пар выходят на асфальт, начинают танцевать. Площадь перед клубом просторная, и танец получался красивый. Вслед за вальсирующими по асфальту мчатся их тени, и кажется, площадь полна народу.

— Потанцуем, птаха-голуба, — говорит кто-то рядом со мной словами Норкина. Приглашают меня! Но это был не Норкин, а его дружок конопатый Кукушкин. Развесело улыбаясь, он пьяно качается и тянет ко мне руки. Я легонько отталкиваю его, и он ни с того ни с сего летит со ступеньки вниз. Как это получается, сама не знаю. Я бегу, чтобы помочь ему подняться. Но он уже на ногах и медленно идет мне навстречу. Останавливается передо мной, бросает в лицо гадкое слово и замахивается. Но вдруг его руку кто-то перехватывает. Сергей Молоков!

Был шум, ругань, драка, свистки милиционеров, но вскоре все стихло. Снова льется из репродукторов музыка. Снова пары кружатся в танце. Люди все подходят и подходят. Они не знают и не узнают, что случилось тут несколько минут назад.

А ведь было у меня чудесное настроение, ясное и чистое. Была музыка и свет во всех окнах клуба. Площадь медленно двигалась вместе с танцующими, а рядом со мной мои подруги, которыми нельзя не любоваться. И впереди целый вечер и еще немножечко ночи праздника.

А тут все рассыпалось, рассеялось, и ждать было уже нечего.

— Идем! — слышу я голос Сергея.

— Куда?

— Отсюда. Тебе надо уйти отсюда. Нам надо уйти.

Я с благодарностью гляжу на него — он понимает меня, мое состояние и подсказывает выход: праздник у нас может быть только вдвоем. Только вдвоем! Но хочу ли я этого?

Оказывается, хочу! Удивительно! Я готова была оставить подруг, всех, кто празднует и веселится в клубе. Какую-то странную власть имел сейчас надо мной Сергей, его строгие глаза и сильные руки работника и защитника.

И вдруг мне снова делается легко, просто и празднично, и стыдно признаться, что хорошее настроение вернулось ко мне, как только я представила себя рядом с Сергеем.

Я и сама не знаю, что это было такое. Может быть, обыкновенное чувство товарищества, проявившееся у Сергея так искренне и ярко, а я выше всего ценю в людях это чувство. А может…

Но мне не хочется ни о чем думать.

Мы бродим по праздничному городу, смеемся, поем, дурачимся.

Как же я не сумела понять сразу, что Сергей — тот человек, которого я жду? Жду давно. Жду всегда.